Урман - Чешко Федор Федорович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/90
• Следующая

Под правой лопаткой мертвого Чернобаева сына обнаружилась еще одна рана, которой не было и быть не могло у полоняника, схваченного на мысе-когте и застреленного своими же во время бегства Кудеславовых родовичей к лесу заречного берега.

— Это от стрелы, — трудно дыша, сказал Кудеслав. — Тяжкая стрела с железным притуплённым наконечником — потому и насквозь не прошла, хоть били, похоже, сблизи. Да, не насквозь… — Он поперхнулся, закашлялся (все-таки дух в яме стоял отвратный). — Не насквозь, но почти… С той… Да что же это за дрянь такая в горле уселась! Першит и першит… С той, говорю, стороны (спереди, значит) у него пятно, вроде кровоподтека. Сразу, поди, не видать было, а как полежал — выступило, обозначило себя. Так что точно тебе говорю: били его шагов с десяти и нарочно чтобы не насквозь.

Забравшись в яму, старейшина растерянно взглядывал то на дыру в мертвой спине, то на Мечника.

— А может… — начал было Яромир, но тут же подавился недоговоренным и запустил пальцы свободной от лучины руки в свою бороду — задумался.

— Что «может»? — раздраженно спросил Кудеслав. — Мы с Лисовином, дурни безглазые, не приметили, что за нами вплотную лучник гнался? Говорю же: и с такой близи некому было в него стрелять, и стрела не такая, как те, которыми Велимира да всамделишного полоняника… Больше скажу — этого Шестака Чернобаева нарочно так уходили, чтоб обеспамятовал сразу, а помер чуть погодя. И в те места, в которые настоящего ранило, этого били беспамятного, но еще живого. Зачем? А затем, что раны по мертвому через пару дней делаются вовсе другими, чем те, которые по живому.

Мечник вздохнул и полез из ямы.

— Здорово Кудлайка тебя обвел. А, старейшина? Небось, покуда мы тут с мокшей хороводились (и ведь снова-таки по его же воле затеялись эти смертные хороводы!), он Шестака порешил, а там и подмена…

— Когда ж это он? — Яромир оставил в покое бороду и принялся скрести ногтями затылок.

Кудеслав дернул плечом:

— Мало, что ль, тут было возни с упокойниками? Этого вот, Чернобаева, притащили, будто кого из наших; а того, что здесь лежал, — настоящего, — небось сволокли к убиенным мокшанам. Мужики, которым ты велел счесть мордовских мертвецов, поди, и глазом не кинули, что давний затесался, — наверняка лишь порадовались, что одним больше.

Лучина мигнула раз-другой и погасла. Почти невидимый в захлестнувшей покойницкую ямину черноте, Яромир шумно заворочался — видать, тоже собрался вылазить.

— Для чего же ему могло понадобиться с этакими трудами наводить заподозренье на Чернобая? — осведомился он, сопя. — Ведь и так…

— Чего «и так»?! — Мечник до того забылся, что позволил себе перебить старейшину, словно тот ему ровня. Правда, Яромир тем вечером и сам вел себя так, будто бы они с Кудеславом почти на равной ноге.

А Кудеслав продолжал:

— Что мы знаем наверняка-то? Чернобай, Зван и кто-то еще беседовали с Волком и прочими. О чем сговаривались — неведомо; сговорились ли — снова-таки неведомо. Ты вон тоже небось с Толстым да с Волком пересуды водил — много ли проку вышло Толстому да Волку от тех пересудов? То-то. Что мы еще знаем? Что челны отбили не мокшане-соседушки? Во-первых, это еще покуда надвое гадано. А во-вторых… Подумай: достало бы даже у всех здешних извергов вместе силенок на этакое дело? Ой ли! Может, Чернобай-то как раз и ни при чем, а кто при чем — теперь на него же вину и валит…

Опершись о край ямы, старейшина одним прыжком вымахнул наружу.

— Пойдем-ка руки ополоснем — как-никак упокойника трогали, — сказал он.

— Пойдем… — согласился Кудеслав, но шагнул не от ямы, а к ней.

Несколько мгновений Яромир следил за слаборазличимой тенью, в которую оборотила Мечника обнаглевшая после гибели лучинного пламени ночная тьма. Судя по треску да шороху, Кудеслав ногами спихивал лапник обратно в ямину.

— Я чего из твоих слов не понял, — подал голос старейшина, — так это про малочисленность извергов. Не сами же они небось — вкупе со слобожанами. А может, и с Волковыми. Или, к примеру, могли же они набрать себе в захребетники разного шалого люду — хоть на прошлом торге, хоть… — Он вдруг мучительно закашлялся, как давеча в яме закашлялся Мечник. — Впрямь пакость какая-то здесь летает — так и першит…

— А кстати, — Кудеслав осторожно обошел яму кругом, — Чернобай-то с прочими ведь на торг уплыли-таки. Значит, на их подворьях мужиков вовсе мало.

— Ладно, пошли. — Яромир наконец прочистил горло и обрел полный голос. — Пошли омоемся да станем из Кудлая душу трясти. Он-то, конечно, не голова — лишь руки…

Мечник тихонько зарычал:

— Знать бы только, чья голова правит этими руками! Только на единый миг до этой бы головы дотянуться! Лишь на единый бы миг!

— Вот Кудлай нам сейчас ее и выдаст, голову-то! — рявкнул Яромир, но взъярившийся до окончательной утери почтительности Кудеслав досадливо сплюнул:

— Как же, ждет он тебя с твоими расспросами! Поди, дожидаючись, все глаза проглядел! Сам же ты ему велел убраться куда подальше — думаешь, он ослушался?!

Мечник зашагал было прочь от ямы и вдруг будто бы с маху ткнулся в глухую стену.

Но это, конечно же, была не стена.

Это был всего-навсего вопрос. Простой. Простейший. Вопрос, до которого следовало додуматься уже давно — хотя бы близ мокшанского града, когда Ковадло помянул Званово уменье предвидеть грядущее.

Для чего способный видеть грядущее староста кузнечной слободы Зван Огнелюб запрошлой Веселой Ночью вернул к жизни Кудлая? Как он тогда говорил, Огнелюб-то? «Это я не только и не столько тебя ради, сколько…»

Так он сказал Мечнику.

А чего он Мечнику недосказал?

— Уж не взыщи, не сохранил я подарок твой. Ну, оберег. Я его Велимиру оставил. Хоть и названый, а все же отец… Ему по его летам очень уж несладко пришлось. Да еще рана, да еще заручником выпало оставаться… Не серчаешь?

Векша будто и не слыхала этих Мечниковых слов. Промолчала и не обернулась. Кудеслав по-прежнему видел лишь ее спину, мерно раскачивающуюся взад-вперед. Ловко гребет ильменка. Умело гребет. Будто бы так и родилась в челне да с веслом в руках.

Там, на общинном причале, Векша тоже не сказала ни единого слова. Все, что показалось ей нужным, она прошептала чуть раньше, в темных сенях общинной избы, — торопливо, почти касаясь губами Мечникова уха, и было в ее жарком щекотном шепоте нечто такое… Кудеславу почему-то ни на единый миг не закралось в голову, будто можно спорить, отказаться, не взять с собою… Видать, не только из ремешков да шнурков умеет плести ведовские наузы эта ильменская чаровница.

Векша пришла на берег в том самом мужском одеянье, в котором Мечник впервые увидел ее под тыном общинного града (разве только без варежек да без шапки). Долбленый челнок — маленький, ходкий — выбирала она, и она же первая впрыгнула в него, предоставив Мечнику отвязывать припонку да отпихиваться от мостков. Маявшийся близ причала охоронник только глазами хлопал, глядя, как воином Кудеславом помыкает бледненький сопляк-недомерок.

Кудеслав тоже хлопал глазами. Он представить себе не мог, что Векша умеет быть вот такой — как Велимир, когда выбирает рогатину для опасной охоты. Но Велимир — это Велимир, в иных делах на него вовсе не совестно глядеть снизу вверх. А эта ведь пятнадцатый год дожить не успела — сама признавалась! Что ж, ильменка — она ильменка и есть. Тамошние люди с водицей дружны…

Когда Мечник оттолкнулся веслом от позеленевшей сваи общинного причала, рассвет только гадал, заниматься ему или еще погодить. Однако ночная тьма уже вылиняла предутренней серостью, стало неплохо видно и без факелов да лучин… Поднявшийся ветерок (вроде бы слабый, но на редкость промозглый и неуютный) сдул висевший над водою туман; Истра виделась серой лентой меж двумя черными стенами подмявшей берега матушки-чащи.

Да, холодно было на реке, сыро, неласково. И все-таки не успел еще пропасть из глаз причал, как Векша скинула и полушубок, и лисью безрукавку. Более того, ильменка даже сапоги умудрилась стряхнуть, для чего ей пришлось встать в рост и по нескольку мгновений продержаться сперва на одной, потом на другой ноге. Все это — в узенькой низкобортной лодочке, в которой сложно удерживать равновесие и при самой обычной гребле (коротким веслом, стоя на коленях, — такие челны слишком низки, чтобы делать в них скамьи, а любая попытка усесться прямо на дно тут же завершится вынужденным купанием).

• Предыдущая
• 64/90
• Следующая