Урман - Чешко Федор Федорович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая

Шлем у стража был с наглазниками, наушниками и назатыльником. А один раз, когда охоронник нагнулся к огню, между раздвинувшимися полами плаща блеснула его рука, от плеча до запястья одетая плетением железных колец.

И у хазар, и у драчливых урманов даже среди опытнейших дружинников подобные шлемы и длиннорукавые кольчуги — редкость. Так что же, «старейшина над старейшинами всех вятичских родов» снаряжает своих ратников лучше, чем хазарский каган да скандийские ярлы? Или эти вот челновые не просто дружинники, а отборнейшие из отборнейших? Вторая догадка больше похожа на правду.

Значит, получается так: гости не верят общине и загодя готовились к худшему.

Стало быть, и община верить им не должна.

Когда оксамитовая чернота ночного неба подернулась предрассветной бледностью, настил градского частокола вдруг зашелся пронзительным жалобным скрипом. Кое-кто из общинной сторожи, приладившейся было вздремнуть (чего ж всем-то мучиться — Кудеслав небось поднимет, ежели что!..), едва не свалился с заходившего ходуном трухлявого жердяного плетения. Мечник, безотрывно следивший за стоянкой приезжих, отвалился от зубчатой верхушки тына и мимо воли схватился за оружие. Нет, клинок он все-таки не оголил, опомнился: если бы это и впрямь было нападение Волковых дружинников, то единственное, что удалось бы расслышать, — хруст собственной гортани под острием чьего-то ножа.

Оглянувшись и увидав поблизости смутно белеющую впотьмах огромную кряжистую фигуру, Кудеслав про себя нехорошо помянул Белоконя — спал бы себе, так нет же, неймется ему…

«Про себя» не помогло. С обычной своей доброжелательностью (бывало, впрочем, что от этой доброжелательности хоть в землю зарывайся, хоть подранком кричи) волхв сказал негромко:

— Ну, будет тебе! Чем костерить безответного да немощного старика, лучше на себя погляди! Хороша же у здешнего рода-племени охорона! А ежели б не я, да не этаким медведем — ежели бы вороги подобрались?

— Тоже мне выискался безответный да немощный! — буркнул Кудеслав. — Кобылу без приступки… Зерно без песта да ступки… Знаешь такую поговорку? Еще б не знал — про тебя ведь.

Несколько мгновений волхв молчал, размышляя, потом признался:

— Я про кобылу не понял.

— Не понял? — изумился Кудеслав. — Удивительно. Какой же ты после этого Бело—КОНЬ?

— Благодарствую, теперь уразумел. Уразумел, что кой-кто здесь напрашивается на затрещину. Уж не ты ли? — Хранильник медленно придвинулся к Мечнику, засучивая правый рукав.

— Вот, теперь вижу, что впрямь ты безответный. Только немощность свою на мне не испытывай — очень уж еще пожить хочется.

— Тьфу на тебя! — Волхв отвернулся и принялся с нарочитым вниманием разглядывать трепетную световую изгородь вокруг походного стана гостей.

Тем временем мужики-охоронники (кроме двоих, успевших заснуть по-настоящему) предпочли убраться. Все-таки неправильно, когда неженатый, успевший дожить лишь до средины четвертого десятка, этак вот на равной ноге с премудрым, всеми почитаемым старцем. И старец тоже хорош: ему бы прирявкнуть, а он… В общем, ну их обоих.

Кудеслав искоса поглядывал на волхва: уж не обиделся ли в самом-то деле? По лицу судить, так вроде бы нет; да только Белоконь лицу своему хозяин…

— Что до охороны, — Мечник сглотнул слюну, неслышно переступил по шатким жердям, — эти, Волковы, себя-то кострами обезопасили, а только им ведь и самим незаметно за костры не выбраться. Вот я и следил: не мелькнет ли?

— А ежели они вплавь? — спросил хранильник. Кудеслав пожал плечами:

— Могут, конечно… Только не просто это: вода-то еще холодна; опять же, в железе не поплывешь, а голыми биться ввосьмером против целого рода даже они вряд ли посмеют. Значит, брони вздевать уже на берегу придется, а за этаким занятием легче легкого нашуметь, выдать себя…

Он примолк, потом заговорил увереннее:

— Вообще-то сдается мне, что они покуда не помышляют затевать драку. Иначе бы не явились таким малым числом.

— Малым? — Белоконь хмыкнул. — А ежели к этим восьмерым в подмогу дать еще четыре десятка — тоже будет мало?

— Четыре десятка воев, хоть вполовину таких, как эти, нам не осилить, — медленно сказал Кудеслав.

Белоконь покосился на него и.опять хмыкнул.

— Так вот: с Волком да этим… Толстым в род Грозы пришли пять десятков ратных, — мрачно сказал хранильник. — Еще зимой, по крепкому суходольному пути. Пришли не просто гостеваний ради, а чтобы звать под руку «старейшины над старейшинами». Звали-то вроде добром, но намекнули: у Волкова родителя ратный счет на пяти десятках не кончается. А хоть бы и кончался — с вас, мол, и вот этих хватит. Созвал Гроза сход, погомонили его родовичи, поплескали в языки, и… И. Десница-то железная перед глазами, так чего ж нарываться, ежели она покуда не бьет, а вроде бы гладит? Теперь Гроза приехал пособлять нас уламывать.

— Что ж Волк к нам всех своих с собою не взял? — тихо спросил Кудеслав.

Волхв пожал плечами:

— А может, и взял. Может, они где-нибудь ниже по течению на берег сошли, а вот аккурат об этой поре готовы приступать к вашему граду…

— Что ж ты раньше-то?! — Мечников взгляд затравленно метнулся по градским кровлям, по черноте ближней лесной опушки…

Хранильник коснулся Кудеславова плеча:

— Да не дергайся ты, я ж сказал: «может». Сдается мне, будто настоящая голова над посланными не Волк, а Толстой. И эта самая голова наверняка понимает, что ваша община особая, отлетная, крайняя. Вашим мужикам опасно кулак показывать: могут, конечно, и убояться, как Грозовы родовичи, но могут и зубами в него вцепиться. А примучивать силой свой же корень-язык «старейшине над старейшинами» покуда нельзя — слаба еще его власть, она еще не вошла в привычку. Глядишь, и те, кто уже стал под его руку, могут разбежаться, коль с этой руки закапает красное. Опять же, если каждый град ломить под себя оружною силой, так и править-то некем будет… Да и из общины Грозы нельзя уводить дружину. Вятской мужик забывчив: пока острастка перед глазами — боится; уберешь острастку-то — как бы не передумал!

Волхв примолк и вдруг почти выкрикнул со злыми слезами в голосе:

— Ты, Кудеслав, Волка да дружину его не бойся; ты бойся сородичей! Чтоб они распрями да бранью промеж себя пришлым не помогли — вот чего бояться-то надобно пуще вражьих мечей! Еще хорошо будет, если под руку своего же Вяткова корня идти придется…

Светало. Занимающийся восток отразился в реке, и Мечнику примерещилось, будто бы Истра вместо воды наполнилась кровью. Видение под стать разговору…

— Ладно! — Волхв тряхнул головой, и заплетенные косицами усы громко хлестнули его по животу.

Кудеслав передернул плечами — словечко хранильника немилосердно резануло слух. Уж чего тут ладного при таких-то делах?!

Белоконь словно бы не заметил Мечникова дергания, повторил:

— Ладно.

И через миг:

— На вот. — Он ткнул в ладонь Кудеславу невесть откуда взявшийся крохотный берестяной туесок. Ткнул и сказал непонятно: — Это тебе вместо сна.

Мечник взял туесок неохотней, чем взял бы живую гадюку, а волхв, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Утром, когда Хорсов лик поднимется на полвершка выше заречного леса, Яромир пригласит Грозу, Толстого да Волка этого к себе на угощение. Пойдешь вслед за ними — старейшина и тебя ждет. А пока рассказывай-ка: удалось ли высмотреть что-нибудь важное?

Кудеслав рассказал.

Потом они с Белоконем немного поспорили из-за бодрящего зелья — Мечнику почему?то очень не хотелось пробовать эту полужидкую кашицу с резким и не шибко приятным запахом. Но хранильник, естественно, настоял на своем.

Потом, спросив, не Велимир ли это храпит, развалившись на настиле в нескольких шагах от них, и получив утвердительный ответ, волхв оставил в покое Кудеслава и отправился тормошить его названого родителя.

Наливающиеся светом розоватые сумерки не мешали Мечнику видеть, как Белоконь растолкал Лисовина, как, присев на корточки, принялся что-то втолковывать ему (Велимир яростно тер глаза и часто-часто кивал)…

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая