Мой (не)любимый дракон (СИ) - Чернованова Валерия М. - Страница 87

Мой зад всё-таки повстречался с полом, копчик повторно поцеловался с углом ступени. Когда богиня, совсем не по-злодейски взвизгнув, как подкошенная рухнула рядом. Блодейна зажмурилась, сжимая кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Пробуждая в себе пламя — магию целого колдовского рода. Пламя, которого, казалось, в ней уже не осталось. Огненные щупальца вонзились в богиню, туго спеленали её, сделав похожей на раскапризничавшегося младенца или на доисторическую, с хрустящей корочкой мумию. Грубо протащили по полу.

— Вы — болезнь, отравившая этот мир. И мы уже давно его от вас исцелили.

Леуэлла зашипела ядовитой гадюкой, дёрнулась поломанной куклой. Огонь уже почти схлынул. Змея уже почти освободилась… Погрузив ладони в гаснущее пламя, там, где, по идее, должно было находиться сердце древней гадины или, скорее, заменявшая его ледяная стекляшка, Блодейна заговорила: жёстко и уверенно, певуче растягивая слова.

Заклинание сплеталось в воздухе звуковой вязью. Сплетались два тела, соединяясь. Леуэлла как будто перетекала в морканту. Колдунья исторгала из себя магию, взамен выпивая чужую искру жизни.

Тело богини начало разрушаться. Оно не разлеталось, как прежде, блестящими снежинками — рассыпалось тусклой пылью. Сущность древней проникала в морканту белёсой дымкой. В ушах звенело от крика: Леуэлла не желала уходить тихо. А Блодейна не собиралась останавливаться и вбирала её в себя, пока лёд окончательно не растворился в пламени.

Только тогда морканта умиротворённо прикрыла глаза и проронила сквозь усталую улыбку:

— Теперь всё будет хорошо. С Фьяррой. С тобой. Всё хорошо, — повторила тихо, кажется, разговаривая сама с собой.

Глухой удар — Блодейна опрокинулась на спину. Изборождённое морщинами лицо исказилось мукой. Губы — прямая, резкая линия. Так их обычно сжимают, когда очень больно и крик сам собой рвётся наружу.

— Эй, эй, что с тобой? — С горем пополам подползла к морканте, коснулась её, ощущая, как обжигающе горяча и одновременно холодна её кожа. — Блодейна, скажи, что нужно делать?! Я сейчас же позову на помощь!

Но поползти дальше, за этой самой помощью, мне не дали. Блодейна удержала меня за руку, останавливая, и не было больше в её голосе тех властных, надменных ноток, которые прежде его искажали.

— Ползающая в простыне по замку императрица… Анна, ты меня убиваешь.

— Но тебе же плохо! Моя простыня, между прочим, и то поярче твоего лица будет! Надо будет ползти — поползу!

— Уже не надо, — мягко остановила меня женщина. Окинула тусклым взглядом, шевельнула растрескавшимися, побелевшими губами: — У всего есть своя цена, Аня. Одна стихия, поглощая другую, не становится с ней единой сутью. Два разных начала не могут существовать в хрупкой оболочке человеческого тела. Происходит… взаимное разрушение.

— Ты что, убила себя?! Чокнутая ты ведьма! — неожиданно прорезался голос.

Захотелось хорошенько хлестануть морканту по щекам. Чтобы пришла в чувство. Чтобы больше не думала мне тут закатывать глаза и шептать вот так: на последнем издыхании, с усилием роняя слова!

— Я знала, на что шла. Духи, вроде снежной — мстительны и опасны. Они не прощают. Не забывают. Фьярре бы не было здесь жизни, — колдунья шумно выдохнула. — Могли пострадать и другие. Её сёстры. А я спасла тебя. Считай, что вы с моей девочкой теперь квиты.

— Нет, нет, нет, — отчаянно шептала я, пока женщина, которую так долго проклинала, ненавидела всем сердцем, умирала у меня на руках. Таяла, рассыпаясь пылью. Как минутой назад рассыпалась чёртова богиня.

Становясь ничем и исчезая в никуда.

Она умирала, отдав жизнь и за меня.

Ещё долго смотрела на свои ладони, с которых на пол ссыпались песчинки праха. Всё, что осталось от морканты, — пыль, серой вуалью рассеявшаяся по спальне.

— Нет, нет, нет… Не так! — продолжала бесшумно шептать. — Ты не должна была умирать…

В голове шумело. Шумело и ревело, отчего не сразу расслышала раздавшиеся за дверями спальни шаги и голоса. Только когда створки распахнулись, разлетелись в стороны, с грохотом ударяясь о затянутые древней магией стены, подняла глаза. Не сразу поверила, что вижу перед собой Герхильда. Самого родного. Такого взволнованного. Бесконечно любимого. В объятия которого хотелось погрузиться, как в то самое тёплое море. Прижаться к груди мужа и нареветься вволю.

Плакать, пока не закончатся слёзы, а с ними не уйдут воспоминания о жутком утре.

Рванулась к ледяному дракону. Рванулась всем сердцем. Несмотря на усилившееся головокружение и замельтешившие перед глазами пятна света.

Рванулась, собрав в кулак последние силы, навстречу позвавшему меня любимому мужчине:

— Фьярра!

Рванулась и упала. Но не в его объятия.

Туда, где не было Скальде. В пустоту, темноту, которая спустя мгновение, минуту, а может, вечность тоже рассеялась пеплом.

— …А сейчас короткий перерыв на рекламу. Оставайтесь с нами, — вещала, улыбаясь, ведущая с экрана.

С экрана моего телевизора. В моей квартире.

Я сидела на своём диване. Сидела и дрожала, обхватив себя руками. Не понимая, отказываясь понимать, что это не очередная бредовая фантазия, а реальность.

Реальность, которой я не желала.

— Котёнок, я дома, — раздалось после щёлкнувшего в замке ключа.

Навалилось осознание, где я… Котёнок. Фьярра. Там. Со Скальде.

Не я.

Стало холодно. Холодно ото льда, плеснувшего на стены. Перекинувшегося с дивана на другую мебель. На задымившуюся, затрещавшую технику.

Экран подёрнулся цветными полосами, а спустя минуту погас вовсе, запечатанный ледяной коркой.

— О-оу-у… — сорвалось с непривычно холёных губ.

И следом ошеломлённое:

— Упс!

Большие жёлтые глаза с тёмными, вытянутыми в нитку зрачками лихорадочно сверкали. Широкий рот щерился улыбкой, которую можно было ошибочно принять за голодный оскал хищника — настолько длинными и острыми были клыки. Покрытое густой жёсткой шерстью тело венчали на загривке шипы-выросты. Существо неуклюже спускалось по пологому склону, то поскальзываясь, то запинаясь об осыпавшуюся вниз каменную крошку. То с визгом срывалось во тьму и продолжало свой путь уже кубарем.

Потом, врезаясь в какой-нибудь преградивший дорогу камень, останавливалось, подскакивало на коротких лапах и, восторженно визжа:

— Подарок для хозяйки! Подарок для хозяйки! — спускалось дальше.

Снова оступаясь и снова падая. Наполняя заросшие вековою тьмою пещеры криками радости. Пробуждая ото сна таких же желтоглазых юрких созданий.

Всколыхнувших подземный мир взволнованным шептанием:

— Подарок… Для хозяйки!

— Она передала, — счастливо выдохнуло подкатившееся к самой кромке озера создание и разжало сомкнутые в кулак пальцы. — Сказала, подарок для хозяйки!

За искорёженными валунами прятались, сверкая такими же огромными круглыми глазами, другие тагры. При виде блеснувшего на по-детски маленькой ладошке камня, напоминавшего кристаллизировавшуюся кровавую каплю, все собравшиеся в гроте взбудоражено закричали:

— Бросай! Бросай! Бросай!

С тихим бульканьем чёрная гладь поглотила неожиданный подарок и снова превратилась в зеркало, в котором отражались янтарные всполохи света. Их становилось всё больше по мере того, как тагры приближались к берегу. Взбирались, облепляя собой, нависавшие над озером камни и выступы.

Минуты напряжённого молчания, и вот вода яростно зашипела, забурлила, взорвалась брызгами. А вместе с нею ожили, зашевелились верные слуги давно позабытой богини.

Радостно подпрыгивая, они вразнобой голосили:

— Она возвращается!

— Пробуждайся, Мельвезейн!

— Вставай!

— Хозяйка!!!