Алракцитовое сердце. Том II (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 14

В глотке пересохло, и он отхлебнул пива.

Все воспоминания о давно минувшей ночи в Волковской «ресторации» ожили в нем, и хорошие, и дурные; желание, наслаждение и стыд, чужой липкий пот на ладонях, который он чувствовал еще много дней после. Проповеди преподобного Тероша о греховности плотских удовольствий в свое время не произвели на него впечатления, но: «Желание без чувства, как брага без хмеля» – говорил священник иногда, и тут, возможно, был прав. Хотя самому Терошу волочиться за юбками это не мешало…

Деян отхлебнул еще.

Пока одна половина его существа страстно хотела повторения Волковского загула, другая не менее страстно этому противилась. Все должно было происходить иначе, не так. Не этого он желал на самом деле! Не мимолетной близости с чужой, охочей до денег и готовой ублажить любого мужчину женщиной, безразличной ему так же, как и он ей. А совсем иного…

«Она любит тебя», – зазвучало в голове голосом чародея.

Это было слишком невероятно; слишком хорошо, чтобы быть правдой.

«Заткнись, – безмолвно выкрикнул Деян. – Заткнись!»

– III –

События разворачивались стремительно.

Статная рыжеволосая девица, покачивая полными бедрами, подошла к креслу чародея; ее обвитая кожаными браслетами рука с кувшином замерла над столом, на котором не осталось ни одного целого стакана: на хорошеньком лице девицы отразилось замешательство.

– Не утруждай себя: не нужно. – Голем принял у нее кувшин и, в подтверждение своих слов, немедля отхлебнул через край. – Я неловкий болван, но, говорят, посуда бьется к счастью. И, глядя на тебя, я готов в это поверить…

Чародей широко улыбнулся ей, запрокинув голову; крупные темно-красные капли стекали по его подбородку.

– Да неужели? – Девица, хихикнув, обвила его шею. – Шутишь, милый. Но доброе слово всякому приятно.

Голосом у нее оказался совсем не под стать лицу, низкий и хриплый.

– Я серьезен как никогда! – Голем коснулся губами ее пальцев.

Вторая девица, самая высокая и самая старшая, топталась на полпути между столом и дверью и озиралась по сторонам, по-видимому, пытаясь отыскать великана.

– Джеб ушел: его не интересуют женщины. Выпей со мной. – Голем поманил ее к себе, не выпуская руки первой девицы. – Кто скуп вам на похвалы, тот или глупец, или слепой…

Третья девица приближалась к столу с кошачьей грацией. Волосы цвета спелой ржи разметались по плечам; расшнурованный ворот платья оголял тонкую шею, острые ключицы и то, что ниже.

– Не надо. Уходи, – сказал Деян, отодвигаясь назад, когда девица потянулась к нему. Кровь бросилась в лицо, но страх снова допустить ошибку и еще больше отдалиться от дома, предать что-то важное для самого себя одерживал верх и заставлял пятиться вместе с креслом.

Девица заулыбалась его попыткам:

– Боишься – жена отругает? Так мы ей не скажем. Или она прячется тут где-нибудь? За занавеской? Нет. Под столом? – Девица картинно заглянула под стол и сама же рассмеялась своей шутке. – Что-то никого не видать…

«Она любит тебя, – снова зазвучал в ушах шепот. – Она любит…»

– У меня нет и не может быть жены, – зло сказал Деян. – Убирайся прочь!

Девица, не ожидавшая такого резкого отпора, отшатнулась. Но не ушла.

– Отчего же не может? Разве вам, колдунам, запрещено жениться? – Не решаясь снова приблизиться, она устроилась на краешке стола.

«Отчего?» – Деян вдруг растерялся. Отвечать было нечего: сказать, что он – хворый калека из захолустья, где и так мужчин больше, чем женщин, значило сказать чистую правду. В которую никто в здравом уме бы не поверил: какой из него сейчас «хворый калека»?

И ради чего тогда он стремится домой, если там он лишний?

Зачем сопротивляется соблазнам?

В правде не сходились концы с концами, как ее не поверни.

– Никакой я не колдун, – буркнул Деян. – Отчего бы тебе просто не уйти?

– Если я так быстро уйду, Лэш посчитает, что я была недостаточно настойчива. И отправит назад к тебе. – Девица белозубо улыбнулась. – А ты снова меня прогонишь, и так и буду я ходить туда-сюда, пока туфли не стопчу.

– Что еще за Лэш?

– Господин Лэшворт, хозяин и дядька мой. – Улыбка ее чуть померкла. – Мне лучше бы его не сердить. Но и тебя сердить нельзя. Вот я влипла, да?

– Н-да. Задачка! – Деян отхлебнул пива. Злость схлынула, а с ней и мистическое наваждение, не дававшее спокойно вздохнуть, и страх выставить себя дураком или наделать глупостей. Теперь он наконец-то хорошенько рассмотрел девушку, ее лицо с пухлыми щеками и слишком крупным ртом, и понял, что она ненамного старше его самого, если вообще старше. За болтовней и шуточками скрывалась опаска и растерянность не намного меньшая, чем у него.

– Как хоть тебя звать? – спросил он, продолжая с любопытством ее разглядывать и замечая все новые детали. Ее пальцы были почти так же грубы от работы, как у орыжских женщин, а румяна на скуле скрывали подживший синяк; хоть она и была совсем еще молода, в густой ржи ее волос встречались уже белые нити.

– Я – Цвета, – ответила она с заминкой.

– Зачем врешь?

– Нам не положено называть постояльцем настоящих имен. – Она настороженно уставилась на него, словно пытаясь угадать, что от него ожидать.

С другой половины комнаты донесся звон и следом пьяный женский смех.

– Ну, ладно. Не положено – так не положено. Цвета так Цвета. Можешь не беспокоиться, Цвета, – Деян изобразил на лице улыбку, как он надеялся, достаточно приветливую. – Поговорим, посидишь здесь столько, сколько захочешь, а потом скажешь своему Лэшу, что все хорошо. Годится?

Она неуверенно кивнула.

– Угощайся, если хочешь. – Деян придвинул ей одну из двух кружек, которые она же и принесла. В Спокоище все знали друг друга с малых лет, так что как следует правильно вести себя с незнакомыми женщинами, он не имел ни малейшего понятия: оставалось руководствоваться здравым смыслом и примером Голема. – Ешь, если голодна, не стесняйся… То, что ты предлагаешь, мне ни к чему. Но не бойся, никто здесь не обидит тебя.

Цвета еще раз кивнула и пригубила пену – скорее из вежливости, чем потому, что действительно хотела пить.

– Спасибо. – Она внимательно посмотрела на него поверх кружки; вся наигранная веселость ушла из ее взгляда, простодушное лицо приобрело выражение серьезное и даже грустное. – Ты чудак. Как к тебе правильно следует обращаться, господин неколдун?

– Раз я твоего имени не знаю, то и своего не скажу. Пусть будет… – Деян на миг задумался. – Пусть будет «Хемриз».

Позже, на следующий день, он никак не мог вспомнить, отчего из всех имен выбрал имя убийцы и негодяя, худшего из всех, кого он знал; но тогда оно оказалось первым, какое пришло на ум.

Образ беловолосого дезертира, чье мертвое тело – пусть лишь малой частью – теперь служило ему, нередко вторгался в его мысли. «Человек суть не тело, а душа», – учили книги и Терош Хадем, но поучение это не находило в жизни подтверждения: душа оставалась чем-то неуловимым и неопределимым, а тело было реально, нуждалось в воде и пище, страдало от хворей и ран или наслаждалось едой, отдыхом, теплом и солнечным светом. Весь обыденный опыт говорил, что человек и есть тело, и Деян против воли ощущал с мертвым дезертиром какую-то мистическую связь. Ее, может, и не существовало на самом деле, но в его чувствах она была реальна, и оттого воспользоваться именем мертвеца вдруг показалось так же естественно, как по утрам напяливать на его мертвую ногу сапог.

– «Хемриз»? – Цвета нахмурилась. – Скверное имечко: тебе не идет.

– Почему? Разве это что-то смешное? – с подозрением спросил Деян. – Или неприличное?

Он смутно помнил, что Голем упоминал, будто это значит «резчик» или что-то подобное на одном из иноземных языков – но и только.

– Да не то чтоб… Ладно. – Цвета встряхнула головой. – Ладно, Хемриз, продолжим разговор: если ты не колдун, то кто?