Искупление (ЛП) - Ван Дайкен Рэйчел - Страница 14

— Что ты делаешь, Николай?

Голос Жак был пропитан неодобрением.

— Выпиваю, — ответил я резким тоном. — А ты?

— Тоже, — усмехнулась она. — Присоединяйся ко мне.

Я знал, где она. Сидела за фортепьяно с напитком в руке и с глазами, переполненными эмоциями.

Схватив свой стакан, я подошел к ней и тихо сел, пальцами пробегаясь по клавишам из слоновой кости, прежде чем коснуться ее руки и сжать.

— Тяжелый вечер?

Другой рукой она поднесла бокал к губам — ее рука сильно дрожала.

— А когда он не был тяжелым?

— И то правда.

— Я не уверена в ней.

Вот оно.

— Тебе и не нужно быть в ней уверенной. То, что она делает для меня, не имеет никакого отношение ни к тебе, ни к семье.

— Она тебе нравится, — Жак облизала свои рубиново-красные губы и поставила стакан. — Это делает ее другой.

— Я защищаю ее. Есть разница.

— И когда защита превратится в нечто большее? — она склонила голову, ухмыляясь одним уголком губ. Луна бросала тусклый свет, освещая черты ее лица, прибавляя годы, что послужило напоминаем о том, какой действительно хрупкой она была. — Что тогда?

— Тогда я отпущу ее.

Жак откинула голову назад и рассмеялась так, что этот звук пробирал до самых костей.

— Ты никогда не был хорош в том, чтобы отпускать то, что любишь? Помнишь ту птичку, которая была у тебя, когда ты был маленьким? Ты назвал ее Фред и отказался выпускать из клетки даже тогда, когда мы говорили, что летать по дому безопасно.

Я покачал головой, погрузившись в воспоминания. Я так боялся, что она улетит от меня, что мой страх, в конце концов, убил ее — или, по крайней мере, я в это поверил. Птица так никогда до конца и не развилась, из-за чего умерла, будучи птенчиком.

— Она не птица, — наконец прошептал я. — Она человек.

— Ох, — Жак похлопала меня по руке. — Так теперь ты видишь в ней реального человека, а не свою персональную версию подопытного кролика?

Что-то сегодня было не так с Жак. Я прищурился.

— Достаточно.

Ее улыбка поникла, сменившись на то, что выглядело как гнев, затем она пожала плечами и встала.

— Мы оба устали, и боюсь, что для меня этот день еще не закончен.

— Возможно, стоит это прекратить.

Я никогда не говорил Жак, что нужно делать, это было не в моих правилах, но я знал тот образ жизни, который она вела — и тот секрет, что лежал на нас обоих.

— Мне нужно закончить с наследством, — сказала она отчужденным голосом. — Возможно, тебе стоит подумать о том, как будешь продолжать свои… когда меня не станет.

— Ты не умрешь, — я закатил глаза и поцеловал ее руку.

— Пока нет, — она отдернула руку и потянулась за пиджаком. — Но скоро меня не станет. Что тогда будешь делать, Николай?

Вопрос заставил мое сердце биться сильнее в груди. Я не знал. Я все еще не сделал свой выбор. Я до сих пор не знал, как смог заниматься наследием семьи, все еще будучи в здравом уме. Казалось, что я был единственным наследником, который видел разницу между правильным и неправильным, было очень неприятно, когда я об этом думал. Если бы я был моральным компасом, какая надежда была бы у моей семьи? Я внутренне содрогнулся.

— Ты выберешь, — Жак понимающе кивнула. — И раньше, чем ты думаешь. Возможно, отвлечение — это хорошо, — она указала на потолок. — Но что-то подсказывает мне, что она неприкасаемая, я права?

— Они все такие.

Я нанимал медсестер-студенток на три месяца, платил им, обещал секретность и отпускал. Майя не была студенткой-медсестрой, и я нанял ее не по тем же причинам, что и остальных. Это было просто удобно, потому что я мог убить двух зайцев одним выстрелом.

— Она другая, потому что ты хочешь этого.

— Спокойной ночи, Жак.

Я проигнорировал ее колкость, хотя ей все-таки удалось проникнуть мне под кожу, оставив ощутимый отпечаток.

Отвергнутая, она быстро кивнула и пошла к двери.

— Осторожнее, Николай, я никогда раньше не теряла тебя из-за чего-то настолько глупого, как эмоции — и твои цвета, они проявляются.

— Я кровоточу, как и все остальные.

Жак ответила, открывая дверь:

— Тем хуже.

Когда тишина снова воцарилась в моих апартаментах, я переместился на диван и осмотрел свою квартиру.

Она была декорирована глубоким фиолетовым и черным цветами. Я увлекался темными цветами, возможно, потому, что это была единственная комфортная для меня вещь — знать, что снаружи так же темно, как и внутри.

Это был единственный мир, который, как мне казалось, я нашел.

Белый цвет напоминал мне о том, чего у меня не было.

Чистоты, невинности и ясноглазой русской принцессы, которая не остановится ни перед чем, чтобы вытолкнуть меня из зоны комфорта.

Ее квартира была белой не просто так.

Это было напоминанием.

Ты не должен ее касаться.

Потому что, если я ее коснусь, она не сможет жить уже после первой ласки.

Я отказывался искушать судьбу второй раз.

Иначе в этот раз это будет моей ошибкой.

Полиция все еще расследует убийства, произошедшие рядом с «Пайк Маркет». Было обнаружено еще одно женское тело, ее репродуктивные органы были вырезаны, а на лице сохранилась пустая улыбка. Женщинам настоятельно не рекомендуется покидать дома поздно вечером.

~ «Сиэтл Трибьюн»

Майя

Сон не приходил, хоть я молилась и просила о нем каждый час, когда смотрела на будильник, свет от которого падал прямо в глаза.

Голова болела.

Болела так сильно, что казалось мой мозг поврежден.

После повторного обыска квартиры на предмет каких-либо путей для побега или написания гигантского SOS на окне… я впала в отчаяние. Поскольку знала, что, в конце концов, я сама подписала контракт, а мой отец продал меня. У меня действительно никого не было, на кого можно было бы опереться.

Плюс, как и сказал Николай, кто мне поверит? Они скорее подумают, что я сошла с ума. Со стоном я перевернулась на бок и выбралась из постели. Николай сказал прибыть на работу в восемь, одетой в черное. Я не была уверена, где должна работать — в его офисе или в центре, но понимала, что с каждым вопросом расстраивала его еще больше.

Он не такой, каким я его представляла.

Несомненно, он великолепен, титулован, любитель власти и контроля, но каждое слово, произнесенное его устами, было сдержанным. Одной части меня — глупой части — было любопытно, в то время как оставшаяся часть хотела столкнуть его с самого высокого балкона, который только можно найти.

Душ сотворил чудо с моим самочувствием и, когда я вернулась к гардеробу, чтобы выбрать наряд, то признала, что он выбрал довольно крутую одежду для меня. Я остановила выбор на черном обтягивающем платье от «Дианы Фон Фастенберг» с черными туфлями на высоких каблуках и взяла золотую цепочку с комода.

Прихватила с собой пальто на случай, если пойдет дождь, а мне каким-то образом удастся выйти на улицу во время перерыва, и прошла на кухню.

И замерла.

— Как прошел вечер? — спросил Николай, венчиком взбивая яйца над плитой, словно это было для него самым естественным делом на свете — готовить завтрак на моей кухне. И это еще одно не столь тонкое напоминание, что он может участвовать в моей жизни по собственному желанию. Даже мое личное пространство на самом деле не было моим. Я представила себе, что оно уже никогда не будет таким с тех пор, как он появился в моей жизни.

— Ужасно, — призналась я честно. — И я ненавижу яйца.

— Не ври.

В этом и был весь он. Простое «не ври», и он продолжил бросать измельченные перец и сыр.

Раздраженная, я сидела на барном стуле и смотрела, как мускулы перекатывались под рубашкой, пока он двигался по кухне. Он хорошо смотрелся здесь, комфортно, не таким охотником, каким выглядел обычно.

Я знала, что бесстыдно разглядывала его, но не делать этого было просто невозможно — мужчина был настолько красив, что это расстраивало.