Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна - Страница 33

— Ну ладно, ладно. Глупое ты человеческое дитя. — Морда змея подёргивается дымкой, сплющивается, стекает в массивную рогатую четвероногую фигуру кентавра. Я икаю. Будто сотканный из текучей воды исполин опускается, скрючивается в горбатую носатую старушку. В её глазах отражаются светлячки, но кажется, что там, в тёмной глубине, мерцают и передвигаются звёзды и целые галактики. — Так лучше?

Киваю.

Сипло шепчу:

— С-спасибо. Вы…

— …кто? — каркает старушка, сотрясаясь телом в мохнатой тужурке. Бахает широкие ладони на цветастый подол. — Это ты хочешь спросить?

Снова киваю.

Старуха цокает языком, потирает острый подбородок.

— Да как сказать, — голос у неё всё тот же: хрусткий, ломкий и будто принадлежащий кому-то огромному. Чувствую себя маленькой-маленькой. Обхватываю колени руками. Она щурится, пронзает меня взглядом. — Чомор я. Лес охраняю, чтобы последних зверей эти блохастые не повывели. Но пока охотиться не придёшь, можешь ходить, бродить. Не трону я тебя. Так, поплутать заставлю пару часиков и отпущу.

Чомор широко улыбается, демонстрируя клыкастую пасть, отлично подходящую ведьминскому страшному лицу. Летающие вокруг светляки будто ласкают его своим мертвенным сиянием. А ещё у Чомора хвост торчит из-под подола и слегка подёргивается.

— Ты чего такая смурная? — Чомор склоняет патлатую голову набок. Светляки усаживаются в седые волосы, усыпают его плечи, грудь, колени. Даже на хвост садятся. — Радоваться вроде должна.

— Чему? — опускаю взгляд на почти обнажённое тело и прикрываю грудь.

— Да ты не стесняйся, я существо, считай, бесполое, на человеков не западаю. А радоваться… так всякая девица радоваться должна, когда её сватают.

— Но не когда так! — Вздыхаю. — Меня насильно замуж отдают.

— Ты жрица, это естественно. — Чомор щурится, причмокивает. — И хотя судьба твоя не определена и перекована, всё же могу с уверенностью сказать: выбор будет за тобой. Сама будешь решать и выберешь правильно. Счастливым брак твой будет, с большой любовью, детьми и всем, что вы, женщины, так пронзительно любите.

— Правда? — Обмираю. Отчаянно хочется верить, что лесное существо, этот дух или кто он там, говорит правду, и все мои злоключения, скитания и знакомства со стаями кончатся хорошо. Но вдруг он только смеётся надо мной. — Ты и впрямь можешь видеть судьбу?

— Немного. Таких вот… незащищённых, не научившихся закрываться, не укрытых сиянием луны.

— Людей, значит?

— Ну да, людей, — неохотно кивает Чомор. — У блохастых душа с телом слита, там ничего толком не разберёшь, а вот у людей… ах, просто прелесть что такое: словно разделанная мастером туша — всё по отдельности, кусочек к кусочку, смотри не хочу. Кабы не поработала над тобой Велислава, можно было бы всю судьбу до последнего вздоха прочесть.

— Но о семейной жизни ты видишь?

— Конечно, — фыркает Чомор. Светляки пробираются на его лицо, подползают к губам. — Ты же сейчас устройством семейной жизни занята, эта линия строится в первую очередь. И как мощно строится…

— И всё у меня будет хорошо? — недоверчиво уточняю я. Мне бы только малейшую надежду, что сватовства не кончатся провалом или ненавистным браком… — Точно-точно?

— Точнее смогу сказать, если кое-что сделаешь.

— Что? — я нетерпеливо подаюсь вперёд.

— Э… уверен, что надо это сделать? — Опираюсь на каменную кладку колодца. В круглом отверстии — сплошной мрак. Поворачиваюсь к чешущемуся спиной о дуб Чомору. — Даже пословица есть: не плюй в колодец, потом вода пригодится напиться.

— Да какая же там вода? — Чомор приседает и встаёт, приседает и встаёт, обдирая спину о кору. — Там воды отродясь не было. Ты плюй.

— Но зачем?

— Не хочешь плевать — урони туда пару капель крови. Или выдерни волосы и кинь. Но плюнуть проще. Надо же как-то ему тебя распознать среди множества других существ.

Генетический анализ. Сказочная версия.

Снова наклоняюсь над тёмной скважиной. Во рту как назло пересыхает, но я, нацедив, сплёвываю капельку слюны.

— Тю, — продолжая чесаться, тянет Чомор. — И это всё?

Вздохнув, плюю ещё раз.

— А второй раз зачем? — хитро щурится Чомор, и из бабы-яги превращается в мужчину-кентавра. Правда, на основе медвежьего тела и с рогами… Лениво приближается к жерлу колодца, увлекая за собой шлейф из светляков. Заглядывает во тьму. Нюхает. Высматривает что-то. Кивает. — Да, точно: счастливый брак, трое детей, собственный выбор из нескольких претендентов. И берегись огня.

— Почему?

— Лунный дар скользить между мирами ни в воде, ни в земле, ни в огне не действует. Только огонь может поменять твою судьбу к худшему.

— Как это произойдёт? Когда?

Закатив тёмные очи с мерцающими в них отблесками светляков, Чомор ворчит:

— Ну что ты такая назойливая? Тебя же замуж такую никто не возьмёт.

— Так я сама выбирать буду.

Он вздыхает:

— Ну да. Ладно, будь назойливой. Вот вернётся князь — можешь сразу начинать. А со мной не надо.

— А он… — к щекам приливает кровь. — Ариан случайно не…

Ощущение чужого взгляда растекается по спине лёгким покалыванием. Разворачиваюсь: Ариан в белой тоге стоит между деревьев и смотрит на меня. Прикрывая руками грудь, закусываю губу: не могу при нём спросить, не ему ли суждено стать моим мужем… хотя он же в отборе не участвует. И я спрашиваю:

— А можно посмотреть, кто на меня покушался?

Чомор мотает головой:

— Это блохастый был, их судьбу не видать.

— Её жизни что-нибудь угрожает? — рокочет Ариан.

— Береги от огня, и всё у неё будет хорошо. — Чомор потягивается. — Давай, забирай свою зазнобу, она у тебя нервная, суетливая, болтливая и вообще со скверным характером.

С каждым эпитетом брови мои всё выше приподнимаются вверх: может я и нервничала из-за этого чудища лесного, но уж точно не болтала, а про характер за сорок минут (во время которых я ни разу не пожаловалась!), что мы шли к колодцу, нельзя узнать ничего определённого.

— Заберу, конечно, — выступает вперёд Ариан, и светлячковое сияние озаряет корзинку в его руке. — Заберу и покормлю. И даже тебе кое-что перепадёт. — Щурясь совсем как приятель, Ариан вытаскивает из корзинки кринку, перевязанную тканью. — Сметана.

— Оо, — выражение счастья озаряет лицо Чомора голубоватым светом, и к ногам Ариана приземляется гигантский котище, хватает кринку и в один прыжок скрывается в темноте.

Вытаскивая из корзины светлую хламиду, Ариан неотрывно смотрит на меня. А меня захлёстывает обида за его слова в домике на озере, за то, что бросил с этим сумасшедшим.

— Мог бы предупредить, с кем меня оставляешь, — ворчу я, выхватываю из его рук белую одёжку. Может, по поводу дурного характера Чомор не так уж не прав. — И сметаной меня не купишь, не люблю я её.

Под пристальным, немигающим взглядом Ариана я краснею. Но мои пылающие щёки скрывает надвигающаяся темнота: все светляки уносятся следом за Чомором.

Никогда в жизни не доводилось мне бывать в шалашах на дереве. Как-то не срасталось. Но в другом мире внезапно находится такой шалаш: на огромном дубе, с однокомнатным домиком и огороженной перилами смотровой площадкой. С шикарным видом на озеро, по которому до сих пор снуют лодки.

Озёрный город освещён луной, огоньками и даже прожекторами. Оборотни активно ныряют в мерцающую жёлтым и голубым воду.

— Может, скажешь им, что я как бы здесь? — не выдерживает моё доброе сердце. — Или они сами поймут, когда лунный дар ни к кому не перейдёт?

Отведя от лица бутерброд с копчёной олениной, Ариан щурится. Думает. Мотает головой:

— Нет, лунный дар может не найти среди них подходящую волчицу и улететь дальше. И нет, не скажу: они плохо ныряют. Вяло как-то. Когда удовлетворюсь их рвением или когда они исследуют всё дно озера — так сразу скажу, что ты жива, а пока пусть ищут.

Почему-то кажется, что оборотни отдуваются за то, что мне понравился подарок их кандидата. А возможно, я слишком высокого о себе мнения, раз считаю эту дрессировку расплатой за ревность Ариана.