Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 30

От Эльмы Деян знал, что на рассвете Голем забрал кобылу Беона и уехал в Волковку. К полудню вернулся, а часом позже прискакал священник. В Волковке вроде как обошлось без происшествий, хотя вид у Тероша был пришибленный и помятый.

В Орыжи все утро копали на погосте общую яму Кенековым дружкам и могилы для своих. А когда закончили – оказалось, нужно на одну больше: старый кровельщик Матак Пабал, отец Кенека, поутру помогал остальным с рытьем – а потом пошел домой, поднялся на чердак и накинул на шею петлю.

Кенек сидел связанный в сарае у Беона. С того мгновения, как ему сообщили о самоубийстве отца, он не сказал ни слова. Что с ним делать – никто до сих пор не решил. Сам староста пришел в себя, но встать с постели не мог. А если б и мог – у него хватало других забот: у Пимы, узнавшей о смерти Халека, от переживаний раньше срока начались схватки. Разрешиться от бремени ей никак не удавалось, хотя Илла суетилась вокруг нее с самого утра; Эльма тоже сидела с ней. Пока одни хоронили убитых или готовили поминальный стол, другие пытались сохранить одну жизнь и помочь появиться второй… Деяну чудилось в этом совпадении что-то сверхъестественное и жуткое. Хотя, в сущности, таков был обыкновенный порядок вещей – только сжатый до единого дня и часа.

Еще не успели упасть последние комья земли, как люди вереницей потянулись от погоста. Несколько старух – тетки и свекровь покойной Дамиши, единственная ее родня – обступили священника, однако тот попросил их обождать.

Деян и сам ждал случая попрощаться, но все же на миг пожалел, что не поторопился уйти: преподобный Терош протискивался к нему через толпу с видом самым мрачным и решительным. А что бы их ни связывало прежде, Терош Хадем всегда и во всем был служителем Господним, колдовства не одобрявшим…

– Переговорить с глазу на глаз можем? – спросил священник.

Деян обернулся к Голему, но тот уже куда-то исчез. Чародей сначала собирался уехать еще до похорон, потом – сразу после, однако отчего-то медлил.

– Думаю, есть еще время, отец Терош, – сказал Деян. – Только где?

– Это тебе лучше знать.

«Ошибаешься. Ничего я не знаю».

Деян снова огляделся: погост почти опустел. Идти к Догжонам не хотелось, и он был не уверен, пустит ли вообще Малуха его на порог: наспех собранный в дорогу мешок она красноречиво выставила на крыльцо. О том, чтобы еще раз зайти в разгромленный, оскверненный насилием и убийством родительский дом, даже думать было противно.

– Ну так что? Веди куда хочешь, – священник прокашлялся, – Сын мой.

– Идемте. Тут недалеко, – Деян горько усмехнулся. Во всей Орыжи теперь оставалось только одно место, которое он мог считать родным и откуда его никто не посмел бы выгнать. Оно и впрямь находилось близко: здесь же, на погосте, через два ряда…

– III –

Родители лежали под одним камнем, будто сбитым из двух половин, с тонкой алракцитовой прожилкой посередине. А на дедовском надгробии давно не мешало бы подновить надпись. У старой Вильмы надписи не было вовсе, так и лежала под серым валуном.

Терош Хадем молчал и ерзал на скамейке, слишком маленькой и узкой для его тучного тела.

– Ее когда-то сделал Мажел. Затем, чтоб мне не приходилось стоять. – Деян выставил вперед ногу. Сапог прежде тоже принадлежал Хемризу, оставшаяся на заднике кровь – Барулу. – Вы об этом собирались поговорить? Так говорите. Я слушаю.

Преподобный Терош нахмурился.

– Невиданное дело. И большой грех колдовством порядок, Господом сложенный, менять... Но разве ты просил о том, желал того? Большой грех, да не твой.

– Не просил. Но есть ли на свете калека, который никогда не желал бы вернуть утраченное?

– Всегда с тобой сложности.

– Каким уж уродился… Каким уж стал.

– А может, то и не грех вовсе. – Священник подергал себя за бороду. – Читал житие кузнецов небесных Козмы и Дамиана? Те тоже в странствиях своих как-то раз ногу от мертвого к живому приставили. Но то чудом Господним названо, и как святых их чтут.

– Угу, – кивнул Деян. – Но если читать с умом, сразу ясно делается: колдуны они на княжеской службе были, а не чудотворцы. Уж простите, отец.

Тот вдруг скривился:

– Отца твоего в последний путь здесь провожали, а ты безбожником каким был, таким и остался. И меня за дурака держишь! На кой ляд церемонии разводишь, а?!

Деян уставился на побагровевшего священника с изумлением и радостью. Терош Хаден за последние годы стал для него другом; утешительно было слышать, что хотя бы это не изменилось.

– Я никогда не держал тебя за дурака, Терош. Извини, если обидел… Я искренне, – Деян прижал ладонь к груди. Ребра, заживленные колдовством, почти не болели. – Просто не знаю уже, что и думать. Люди теперь смотрят на меня, как на заразного какого.

– А еще говоришь – за дурака не держишь. Ладно, Деян. Пустое это. – Терош Хадем, вздохнув, потер бок под разорванной рясой. – Дурное время, чтобы ссориться. Рассказала мне уже девица Догжонов, как ты в это встрял. И про Мажела с Нарехом сказала… Соболезную.

– Спасибо. Кто тебя отделал? Голем?

– Что вы все заладили – Голем, Голем? Скажи еще, старика Пабала ваш Голем повесил, а не сам он со стыда в петлю полез.

– И все же?

– Да с лошади упал. – Терош Хадем досадливо поморщился. – Думал, издохну прежде, чем до вас доберусь. С дорогой что-то совсем худо дело, окольной тропой ехать пришлось, а я до сегодняшнего дня последний раз в седло залазил, когда еще о вашей Господом забытой чащобе слыхом не слыхивал, – а тогда во мне весу поменьше было. И скотинка у меня смирная была. Не то что это бесовское отродье. Сбросила меня в канаву – и поминай как звали. Еле-еле поймал, а она еще лягаться удумала… Как бес вселился. Точно тебе говорю, бес! Надобно обряд провести и…

– Без сомнения, обряд нужен: обучение езде называется. – Деян, не сдержавшись, заулыбался, но тут же опомнился. – Извини. Спасибо, что приехал. И что поторопился – спасибо.

Священник покачал головой.

– Не за что меня благодарить, Деян: смейся лучше. Думаешь, чего я так спешил, что чуть шею не свернул? К вам, живым, торопился, или к мертвым? Грешен, нет.

– Зачем тогда?

– Колдуна догнать хотел. Уболтать его, чтоб мне с ним заместо тебя ехать.

– Это еще зачем?! – неподдельно изумился Деян. – Глупости. Ты здесь нужен.

Священник снова поморщился.

– Он мне то же самое заявил: мол, ему брехуны пустоголовые в попутчиках без надобности, а тут, может, еще на что и сгодятся… Но какой с меня тут толк, вот скажи, Деян? Смех один. Хоть сегодняшний день возьми. Погнался за ним, о должном не задумавшись, оборвался весь дорогой… Смех да и только!

– Что-то я не заметил, чтобы сегодня над тобой кто-то, кроме него, смеялся. Не было такого: не до смеха нынче, – отрезал Деян. – Как по мне – да, уж прости, брехун ты знатный. Но болтовня твоя людям сердце греет. Какой ни есть, а ты им нужен.

– Вот ведь… Заладил повторять одно и то же.

– Хоть о жене и ребятне своей подумал бы, чудак! – Деян с досады хлопнул ладонью по бедру. – Как они будут без тебя? Нельзя тебе никуда уезжать. И зачем? Голему проповеди читать? Кто-кто, а он тебя точно слушать не станет. Зато шкуру вмиг спустит, если злить его будешь. А ты будешь. Нельзя тебе с ним!

– Я никуда и не еду: он не разрешил. – Священник вздохнул. – А я тому и рад. Трус потому что.

– А кто не трус? – Деян развел руками. – Киан храбрец был – вот и нет его больше. Я тебе не исповедник, чтоб ты мне в грехах каялся, Терош.

– Старики наши, те собирались Голема самого уговаривать остаться: мол, лучше колдун, чем тот сброд, что теперь по округе шарится. Но не успели: пока они решали, уехал он.

– Вот уж свезло: не приведи Господь, еще уговорили бы… Болваны! Ему же в голову взбредет – он сам тут всех порешит.

– С чего ты взял? С побасенок старухи сумасшедшей, упокой Господи ее душу? – Священник покачал головой и оглянулся по сторонам, будто высматривая, не подслушивает ли кто. – Вот что я тебе скажу: он не злодей, Деян. Сам бы он пожелал остаться – я б его гнать не стал и другим бы не дал… Лихие люди – эти не из преданий явились, с ними никакого сладу нет, кроме как, прости и помилуй Господь их души, в землю их зарыть. Но колдуну нет охоты сидеть тут и нас от беды сторожить: брехала твоя Вильма. Не злодей он, но человек пропащий. Беги ты от него, как сможешь.