Эльфийский Камень Сна - Черри Кэролайн Дженис - Страница 52
- Предыдущая
- 52/106
- Следующая
Они, конечно, хотели. И глаза их слегка заискрились. И, кинувшись к своим местам, они снова напомнили ему прежних детей. Киран посмотрел мимо них на Бранвин, моля о прощении за все то, что отныне их разделяло; но та с материнской заботой занялась волосами Мев и поправила воротник Келли, и отдала распоряжения Мурне — куда детям можно ходить, и как за ними нужно следить.
— Мама, — пристыженно и недовольно заметил Келли.
— А что вы хотите? — спросил Киран. — По-моему, за вчерашний день для двух юнцов вы ушли достаточно далеко и немало повидали. Давайте немного отдохнем сегодня, ваша мать заслужила отдых, разве нет? А в следующий раз, когда я поеду по западной дороге, вы сможете проделать со мной часть пути. И Ризи будет сопровождать вас.
— Когда? — вертясь на месте, спросила Мев, и глаза у нее сиоца стали восторженно детскими.
— Через день или вскоре. Только если ничем не огорчите свою мать.
— Мев — моя дочь, — пробормотала Бранвин, — а не твой сын, чтобы выезжать с вооруженными всадниками.
Это было больно. Лицо у Мев стало тусклым и обиженным. Это была такая рана, которую могли нанести лишь близкие или друзья, так сильно ощутил ее Киран по камню. Но Бранвин ничего не замечала, а если и замечала, то облеклась, как в плащ, в свой здравый смысл и принялась разливать сидр — золотистая жидкость, благоухающая яблоками, брызгаясь, лилась в серебряные чаши. И Бранвин всецело была поглощена лишь этим. В таких изысканных мелочах сказывалась ее обида.
— Я обещал, — непререкаемо сказал Киран.
Бранвин пожала плечами, нанося и ему обиду, но это он еще мог допустить. Он и его дети — они заслужили эти обиды, будучи тем, кем они были. Он ничем не ответил ей, но не погрешил против себя. Как и Мев, будучи послушной дочерью. И тут он понял, что должен защищать их как отец, ибо они произошли от него и всего лишь при noсредстве Бранвин. Он вспомнил Кер Донн и своих родных, и брата Донкада, разлученного с ним, и своего отца, умершего в его отсутствие. Только такое место как Кер Велл помогло принять его как своего, ибо само было близко к Элду и привыкло к нему за долгие века; только в Кер Велле могли улыбками встречать двух подобных детей, предоставляя им стены для укрытия и валуны для лазанья и игр. Он не мог выдать дочь свою замуж, отправив в чужой замок, чтобы завяло и засохло все, что в ней было… если даже найдется жених ей — дочери Кирана Калана. И ни король, ни другой господин никогда не выберет его сына в союзники. Обычные, свойственные всем, надежды трещали и рушились перед ним. Он протянул руку через стол и положил ее рядом с ладошкой Мев.
Бранвин сделала вид, что не замечает этого — ей было не до того. Но он любил ее и знал, что любим. Когда ей было больно, она била наотмашь и считала себя правой. Когда мир угрожал одному из них, в Бранвин просыпалось железо. Он знал и это, хотя об этом не догадывалась сама Бранвин; но сейчас все было иначе. Сейчас все зависело от нее, или его унесет приливом. Ведь в темноте с ним оставалась она, когда никто не знал, как к нему подступиться.
— Ешь свой завтрак, — промолвила Бранвин.
Когда он вышел на стену на дневной свет, Барк искоса посмотрел на него. Но Киран намерен был пройтись, ощутить солнечное тепло, услышать звуки голосов во дворе и смех детей, игравших в салки вокруг опор. Он вдыхал запахи сена и конюшни, масла и дыма, аромат пекущегося хлеба — все, чем благоухал Кер Велл. Все это радовало его нынче утром и было вдвойне дорогим после прошедшей ночи. Зеленые, коричневые краски широко раскинувшихся земель, небо — все было ослепительно ярким. Стяг над воротами хлопал, полощась на ветру. Серый камень был покрыт зелеными и белыми пятнами лишайника. Холмы устилала золотистая россыпь цветов. От этого зрелища кружилась голова. Все это было рядом с ним всегда. Он попытался вернуться в памяти к самым мрачным смертным вещам, но каждая из них окрашивалась яркими цветами в его воспоминаниях: как Дун-на-Хейвин утром, когда туман лежал вокруг деревьев в жемчужинах росы и из него щетинился лес копий, а молния выхватывала груды трупов, лежащих словно чучела, как вывалившиеся из повозки мешки на измочаленной земле, — и сколько видел глаз, вся долина была покрыта ими, а под ногами жизнь сияла рубиновым вином во впадинах среди тумана. А в сумерки к кострам слетелись тысячи мотыльков — в безумном трепетании они бросались в пламя, и крылья их искрами рассыпались во мгле. И сердцем ужаса был сам Дун-на-Хейвин, а эти мелкие подробности лишь добавлялись к тому, что было в нем, как тишина, непоколебимая и нерушимая тишина после грома сечи, как сам запах воздуха. И даже с обожженными крыльями мотыльки продолжали лететь вожделея к золотому свету. Даже смерть обладала своими красками. То было страшное место, где не было успокоения и негде было укрыться ни взору, ни уму. А мотыльки, пророчествуя, летели и летели, ослепленные своею страстью.
— Мой господин? — Барк подошел к нему сзади, а, может, уже стоял какое-то время за его спиной. Он повернулся к этому великану, чьи волосы полыхали как пламя, а сам он казался воплощением спокойной силы — широкие плечи, сильные руки, способные на все… и ни на что сегодня утром: они свисали безвольно, без оружия, и открытое лицо выражало недоумение. Массивная голова таила недюжинный ум; но сейчас любовь и нежность струились из его глаз. Киран смежил глаза и вздрогнул при виде этого, или лишь Барк увидел это так.
— Господин?
— Со мною все в порядке сегодня утром, — Киран глубоко вздохнул и снова повернулся к свету, к полям, к холмам. — Солнце светит ярко. Хороший день.
— Да, — Барк встал рядом и, облокотившись на амбразуру стены, тоже посмотрел вперед. Солнце блеснуло на его золотом браслете, выбелило шрамы на сильных руках, заиграло в золотисто-рыжих волосах, покрывавших их. Но бородатое его лицо все еще хмурилось в ворохе развевавшихся волос.
— Ты спал, господин?
— Кое-как. Но все же, верно, больше, чем ты. Не надо больше сторожить мою дверь. Сегодня ложись в собственную постель.
Барк, скосив глаза, посмотрел на него.
— В собственную постель, — повторил Киран.
Барк кивнул, ничем другим не проявив своего согласия.
— Странная компания собралась у нас вчера вечером, — промолвил Киран. — Тебя это не смущало?
Барк долго молчал, глядя вперед через стену.
— Зато я увидел эльфа, — промолвил Барк. — А это уже кое-что.
— И не впервые, — заметил Киран.
— Так говорят, — и Барк еще больше нахмурился. — Но то, что я видел вчера… я не уверен. Это как война. Юноши спрашивают тех, кто был тогда на поле сражения, но старые воины не могут сказать точно, что они видели. А когда пытаются рассказать, то каждый раз получается новое. Это как люди, увидевшие привидение и пытающиеся рассказать о нем, никогда не могут прийти к общему мнению и сомневаются даже в собственных воспоминаниях, — Барк посмотрел на Кирана. — Вчера вечером было так же, господин. Совсем так же.
— Но ты все равно запомнишь. И время от времени будешь вспоминать — чаще всего по ночам, когда все возвращается вновь.
— Но то, что было на войне, померкло.
— Когда Элд освещен солнцем, все остальное кажется неправдой. Иное — в лесах, в тени.
— Всякий раз, как я оказываюсь там, я готов ко всему, — промолвил Барк.
— Однажды ты следовал за ней.
И снова в ответ ему было молчание.
— Ты так распорядился. Господин, как умер мой отец?
— И ты сейчас спрашиваешь об этом? После стольких лет?
Барк неловко пожал плечами.
— Я никогда не сомневался в нем, не сомневаюсь и сейчас. Но ты был с ним. Я не был.
— Он был у меня за спиной — я не видел, как это произошло. Но время от времени я видел его в бою. И он был лучшим в тот день из всех, кто выехал на защиту Кер Велла.
— И все же он был за тобой.
— Было непросто идти теми путями, которыми следовал я. Да ты и сам знаешь. Ты же следовал за ней.
— Так говорят, — промолвил Барк, и голос его затих. — Мы сражались у речных стремнин — нас вел король, и Кер Велл был в двадцати милях от нас. Мы никогда бы не смогли преодолеть этот путь, будучи настолько измождены. Но какая-то тьма опустилась на нас, словно утро и не наступало. И в этой тьме был свет, или знамя — я принял его за знамя. Огни, которые мерцают в лесу и указывают путь потерявшимся, те принимают их за кого-то в темноте, идут за ними и находят путь. Это было очень похоже — сияние во мгле. Я принял его за короля или за его знамя, а может, то был всадник. Да, то был свет, и он горел так ясно в этой тьме, что кто бы ни увидел его, тотчас шел за ним — и человек, и все другие твари. Но цокота копыт не было слышно, или он доносился очень приглушенно. И словно кто-то звал издали… Потом все осветилось и снова вокруг нас кипела битва, ничем не отличавшаяся от той, что мы вели у стремнины… Но мы были уже в другом месте, или и вправду сражение уже растянулось на двадцать миль.
- Предыдущая
- 52/106
- Следующая
