Угасающее солнце: Шон`Джир - Черри Кэролайн Дженис - Страница 34
- Предыдущая
- 34/65
- Следующая
Ньюн вернулся — Дункан не знал, сколько прошло времени — и сел рядом, склонив голову с закрытым вуалью лицом над сложенными руками. Дункан по-прежнему лежал на боку, жадно хватая ртом воздух.
— С Мелеин все хорошо, — проговорил Ньюн на языке землян: Дункан смог понять только это; мри сказал что-то еще, но Стэн не смог связать это с предыдущим.
— Что произошло? — выкрикнул Дункан, хотя это усилие стоило ему тошноты; но мри только пожал плечами. — Ньюн, где мы?
Но Ньюн ничего не сказал: возможно, он сам ничего не знал, а, может быть, мри опять взялся за свое, притворяясь, что больше не понимает языка землян.
Дункан выругался; желудок его сжался в комок, вызвав долгожданную рвоту. Стэн не смог пошевелиться, даже отодвинуться в сторону. Прошла целая вечность, прежде чем Ньюн вскочил с плохо скрываемым отвращением, принес влажные полотенца, вытер пол и умыл лицо Дункана. От его прикосновений и поднятие головы Стэна снова вырвало — на этот раз совсем не сильно, и Ньюн, оставив его одного, устроился в другом конце каюты, так, что Дункан мог его видеть.
Немного погодя подошел один из дусов, обнюхал его и послал импульс тепла. Дункан поднял бессильную руку и ударил зверя. Тот с испуганным и негодующим криком отпрянул в сторону, излучая такое ужасное смятение, что землянин громко закричал. На другом конце каюты Ньюн поднялся на ноги.
И снова зазвучала сирена… и колокол.
Все растаяло.
Дункан не искал безопасности стены, иллюзии, что у него есть хоть какая-то точка опоры. Он оставил все как есть. Когда все закончилось, он лежал на полу, содрогаясь от рвоты, и всхлипывал, хватая ртом воздух и скребя пальцами неподатливый пол.
Дусы вернулись, обдав его своей теплотой. Он судорожно пытался вздохнуть, но сил уже не было, и тут что-то оперлось на его грудь и вдавило воздух внутрь. Рука Ньюна стиснула его плечо и встряхнула с такой силой, что каюта вновь поплыла перед глазами ошеломленного Дункана. Он уставился на мри в полном смущении и зарыдал.
На следующее утро он снова был спокоен, хотя это давалось ему нелегко. Мускулы его конечностей и живота по-прежнему изредка сводило судорогой от напряжения, и ему никак не удавалось расслабить их. При воспоминании о том, как он упал вчера и провалялся потом весь остаток дня, Дункана охватывал невыносимый стыд… или днем раньше, когда он сидел, скорчившись, в углу, а слезы горячими ручьями текли по его лицу — безо всяких переживаний, без причин, только потому, что он не мог остановить их.
В это утро Ньюн не сводил с него своих янтарных глаз над закрывающей лицо вуалью и хмурился. Мри протянул ему чашку соя и, вложив ее в дрожащую руку Дункана, передвинул его пальцы, чтобы землянин мог выпить это. Горячая горьковатая жидкость стекала в протестующий желудок Дункана, наполняя его приятным теплом. Из глаз снова покатились беспричинные слезы. Он пил медленно, держа чашку, как ребенок, обеими руками; и слезы текли по его щекам. Он заглянул в глаза мри и нашел там холодную сдержанность, которая не предполагала никакого родства между ними.
— Я помогу тебе идти, — проговорил Ньюн.
— Нет, — сказал он так, что мри оставил его в покое, поднялся и пошел прочь, оглянувшись лишь раз, и вышел, невосприимчивый к одолевавшей Дункана слабости.
В тот день даже дусы излучали недоверие к нему: пересекая каюту, они старались держаться подальше, с трудом перенося его присутствие; и Ньюн, вернувшись, сел в дальнем конце каюты, успокаивая встревоженных дусов и не сводя с него глаз.
Когда на корабле была ночь, они прыгнули еще раз, а потом еще раз, и Дункан цеплялся за свой угол, сжимал зубы, борясь с дурнотой, а потом вообще перестал воспринимать окружающее, оставив в памяти зияющие пробелы. Утром, движимый отвращением к самому себе, он нашел в себе силы шатаясь выйти из своего угла, чтобы вымыться, а после дать немного пищи своему сведенному судорогой желудку.
Ньюн смотрел на него, хмурился, — ожидая, — подумал Дункан, — что я умру или избавлюсь от слабости; и Дункану показалось, что он чувствует презрение мри; склонив голову на руки, Стэн лихорадочно думал, как ему перехватить управление у ленты, прежде чем какая-нибудь неисправность не убьет их всех, как бы ему доставить мри в какое-нибудь первое попавшееся забытое всеми место, где человечество не сможет найти их.
Но на это у него не хватало умения, и в мгновения просветления он признавал это. Мри могли уцелеть — как, впрочем, и корабль. Какое-то время он был одержим мыслями о самоубийстве, но потом в его воспаленном мозгу промелькнуло воспоминание, что все наркотики выброшены.
— Ци'мри, — сказал в конце концов о нем Ньюн, который поднялся и некоторое время вглядывался в его лицо.
Презрение в голосе мри обжигало. Ньюн пошел прочь, и возмущенный этим Дункан нашел в себе силы справиться с затуманенным сознанием и подняться. Он сразу же почувствовал дурноту, но на этот раз успел добраться до туалета, а потом, смахивая ресницами слезы с глаз, умыл лицо и попытался совладать с дрожью, которая сотрясала его конечности.
Он вернулся в каюту и попробовал ходить из угла в угол. Но когда он дошел до середины, в голове у него помутилось, и он потерял равновесие. Он рванулся к стене, как сумасшедший, протягивая руки, и, обессиленный, прислонился к ней.
Ньюн стоял, наблюдая. Он, казалось, недоумевал, осматривая Дункана сверху до низу; лицо закрывала вуаль.
— Ты был кел'еном, — сказал наконец Ньюн. — Кто же ты теперь?
Дункан постарался что-нибудь сказать, но слова застряли у него в горле. Ньюн подошел к своему убогому ложу и уселся там, и Дункан тоже сел на твердый пол, желая подняться и идти, и доказать мри, что тот неправ. Но сил не было. Презрение Ньюна терзало его. Вспомнив о времени, Дункан попытался подсчитать, сколько дней он провел подобным образом, без мыслей, сбитый с толку.
— Вопрос, — сказал Дункан на хол'эйри. — Сколько дней… сколько дней прошло?
Он не ожидал, что Ньюн ответит, заранее приготовившись к молчанию или злобе.
— Четыре, — тихо сказал Ньюн. — Четыре, со времени начала твоей болезни.
— Помоги мне, — попросил Дункан, с трудом открывая рот. — Помоги мне подняться.
Мри молча поднялся и подошел к нему, и взял за руку, поставил его на ноги и помог ему идти; опираясь на него, Стэн мог двигаться. Дункан старался привести свои чувства в порядок, и, пытаясь обмануть их, убедил Ньюна сопровождать его при обходе их сектора, стремясь заняться привычными делами.
Он отдохнул, как мог, мускулы были по-прежнему напряжены; и на следующее утро начал все снова, и на следующее… и на следующее, твердо решив, что новый прыжок не выведет его из строя.
Это случилось через несколько дней; и на этот раз Дункан поднялся, крепко ухватившись за поручень, борясь с тошнотой. Немного погодя он решил пройтись по каюте, и это ему удалось; потом, задыхаясь, он добрался до своего ложа.
Он мог, подумал Дункан, чувствуя, как в нем поднимается горечь, позволить мри умереть, оставшись в комфорте и безопасности; он ненавидел способность Ньюна переносить прыжки, его необъяснимую установку сознания, которая позволяла выдержать постепенный вход в подпространство и выход из него.
А Ньюн, так или иначе ощущая его горечь или нет, соизволил заговорить с ним снова — сидя рядом, мри произносил длинные монологи на хол'эйри, словно остальное его не касалось. Временами он пел монотонные песнопения, и настаивал, чтобы Дункан повторял их, заучивал их: Дункан нехотя подчинялся — лишь бы его в конце концов оставили в покое — и вновь были бесконечные вереницы имен, и рождений, и слов, которые ничего не значили для него. Все это его не интересовало — но в конце концов ему стало просто жаль мри, который наполнял историей, мифами своей расы столь ненадежный сосуд. Он чувствовал, что катится вниз: битва выиграна слишком поздно. Его часто мучила рвота; конечности слабели; он становился худым как мри, и более хрупким.
— Я умираю, — поведал он Ньюну, когда изучил хол'эйри настолько, чтобы сказать это. Ньюн печально посмотрел на него и снял вуаль, что означало желание поговорить очень откровенно; но Дункан не снял вуаль, предпочитая скрывать свое лицо.
- Предыдущая
- 34/65
- Следующая
