Замужем за олигархом - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 17

Миша обвел тревожным вопросительным взглядом стол. Улыбающиеся лица сливались, двоились, множились…

— Дарья, ты меня слышишь? Писать о тебе собираюсь. А у тебя все только Митьки да Митьки! И это не есть хорошо! — И поэт с деланым смехом повернулся к Даше.

Она дернула плечом, а притягательный мальчик-снегурочка не повел даже изящной бровкой, продолжая уплетать апельсин за апельсином. Илья хохотнул.

— Ты, Валюша, по обыкновению несносен, — невозмутимо отозвалась Даша. — В своем бурном репертуаре. Тебя переполняет избыток энергии!

Валентин сиянием стал напоминать полуденное африканское солнце.

— Тум-тум-тум… У меня нет словей! — закричал он. — Дашка, расскажи мне о себе! Я срочно нуждаюсь в жизненном материале. Митенька кинул мне отличную идею. И я ее сразу подобрал, чтобы не валялась без толку. А ты зато войдешь в историю! На веки веков! Почему она до сих пор о тебе умалчивает? Исправим ее непростительную ошибку!

— Ты опять в разобранном состоянии, — строго сказала Даша. — Нет кипа — давай собранье! Поговорить не даешь с человеком…

Аленушкин смеялся — сколько же можно демонстрировать отсутствие зубов?

— Кто человек? Это Илюшка человек? — грубо поинтересовался он. — Да ему по жизни девки не нужны! Не в дугу!

Шум за столом мгновенно затих: здесь все всё прекрасно слышали. Кажется, назревал немаленький скандал.

— Опс! — снова радостно и визгливо хихикнул Денисик.

Странно и глупо.

Миша отчаянно покраснел. Тихий ужас… Синий взор Митеньки вновь заледенел. Искоса тревожно глянула Даша, словно хотела предупредить Дронова о чем-то, предостеречь… Серый, осенний взгляд…

— Мы все должны взять себя в руки, — строго заметила Даша. — Все! И немедленно!

— Ты не пей больше, сладкий! — спокойно посоветовал Илья. — Тебе вредно! Ага?

Идеальный мальчик Митенька, невинно хлопая чересчур длинными ресницами, снова самозабвенно увлекся фруктами, словно ничего не случилось, любовно поправив чисто вымытую аккуратную льняную гривку. Кудрявый малыш Денисик вновь радостно приклеился к Даше и начал что-то страстно нашептывать ей на ухо. Валентин недобро ощерился.

Миша потерянно глядел вокруг. Лучше всего было просто уйти — и расцветай, травка! Так-то оно так… Только сейчас за окном осень, и вся травка давно завяла, а Каховский себе больше не подчинялся: ему, видно, предначертано зависеть от других. Снова и опять. И Даша…

Миша отыскал ее глазами. Она вновь мило беседовала с Ильей и, казалось, не видела и не слышала никого и ничего, кроме цыганенка.

— Тебе нравится здесь, роднулька? — меланхолично спросил Митенька. — У нас главное — искренность, доброта, расположенность. И полная естественность и откровенность во всем: в поведении, в разговорах, в мыслях. Ты прости меня, Мишель, но ты, на минуточку, умен, одинок и несчастен. Извини, но это бросается в глаза с первого взгляда. А с нами ты станешь другим. Совсем другим себя почувствуешь. Просто найдешь себя, себя обретешь! Хотя сегодня ты в полном растрепе и раздрае.

«Ну и компашка… Жуть фиолетовая… — подумал Миша. — Интересно, я идиот от природы или просто чудовищно неопытен? Наивняк! Дашка, видно, со всеми ними… куда мне еще лезть…»

Он не отвечал Дронову, тщетно пытаясь собраться с разбежавшимися мыслями, хотя бы чуточку постичь увиденное и услышанное. По возможности… Правый висок набухал привычной тягостной болью. Очевидно, всерьез начиналась аристократическая болезнь пятого прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата. Роман о нем Мише читала вслух бабушка. Она не любила эту книгу, но читать все-таки согласилась. Зато со своими комментариями по поводу кощунства и безбожия автора. Бабушкиных замечаний Миша не осознавал, не вникал в них, но говорящий кот ему страшно понравился. Настоящий отпад…

Висок ныл все сильнее. Не надо было пить…

Митенька встал и прикрыл распахнутую ветром дверь. Потом подошел к окну и захлопнул форточку — он до смешного боялся сквозняков. В темноте звездного вечера классический, медальный профиль Дронова вырисовывался особенно четко и чисто.

— Ты честолюбив и тщеславен, — продолжал негромко рассуждать льняной мальчик, вернувшись на свой стул. — Но в этом ведь нет ничего дурного. Как и в том, как мы живем. Да, у нас странная и дикая, на первый взгляд, компания. Але? — он глянул в упор синими яркими очами. — Ты не спишь, подруга? «Я странен, а не странен кто ж?..» И тебе с нами будет хорошо, роднулька.

Митенька сейчас был подкупающе предельно откровенен. На все сто. И до крайности непонятен… Многого не проси…

— Ты не молчи и не отвергай нас. Ну, подумай! Тебе предлагают дружбу. Отклоняя ее, ты рискуешь навсегда остаться в полном одиночестве, наедине с собой. А одиночество ведет либо к глубокомыслию, либо к отупению. И то и другое, сдается мне, страшно… — внезапно патетически закончил мальчик-снегурочка.

Кто сомневался… Чарующая мелодия Митенькиного голоса…

Миша сейчас не искал и не ждал точных и конкретных разъяснений. Он не больно-то в них нуждался и к ним не привык. Сколько лет, как-никак, обходился собственным умом! Миша просто слушал Митеньку, согласно кивал и наслаждался. Странное, до сих пор не посещающее его состояние гармонии с миром… Бывают такие голоса: родные, близкие и, кажется, давно и хорошо тебе знакомые со всеми своими колдовскими нюансами и завораживающими переливами. Светлый мальчик обладал именно голосом: красивым, интимным и магическим.

Митенька вдруг замолчал. Миша дернулся от неожиданности и с нетерпеливым вопросом недовольно глянул ему в лицо. Что случилось? Где продолжение чарующей волшебной мелодии?

— Ты понял меня? — мягко спросил блондинчик.

— Нет, осталось за кадром… — признался Михаил. — По-моему, это не важно.

Мальчик-снегурочка недоумевающе, но без всякой обиды приподнял красивые брови.

— Но ты так внимательно слушал! — резонно заметил он. — О чем же ты думал, на минуточку?

— Ни о чем, — тоже предельно искренне ответил Миша. — А о чем нужно? Или о ком?

— О себе, роднулька, — отечески заботливо сказал фарфоровый мальчик. — И это очень важно. Исключительно о себе, и ни о ком больше. И тогда ты поймешь, как жить и как себя вести. И беречь себя нужно, прежде всего — для себя.

Это сильно расходилось с бабушкиными наставлениями, но она была где-то далеко-далеко…

— А как это ты меня все время называешь? — спросил Миша. — Почему я вдруг стал каким-то там роднулькой?

— Потому что ты похож на него… — весело пропел Митенька.

Ах, Леночка, Леночка Игнатьева! Ты когда-то была удивительно права и проницательна!.. Будущее Каховского рисовалось ему сейчас в черно-серых тонах. Он вновь не принадлежал себе и плыл по течению, подчинившись чужой воле. А может, именно так и нужно? И тогда все устаканится?..

— Ну, дай мне руку в знак дружбы и согласия, — нежно попросил Дронов. — Встретиться — значит обрести друг друга.

Миша удивленно, но спокойно протянул ему ладонь. Митенька с необычным, непонятным выражением взял ее в свои руки и неторопливо, осторожно повел по его пальцам от самых кончиков вверх. Забавник! Он гладил маленькую Мишину ладонь с необъяснимой задумчивостью, трепетностью и лаской, которой Каховскому до сей поры, пожалуй, еще не приходилось наблюдать по отношению к себе. Что происходит? Неужели Дронов — типичный городской сумасшедший? Вот счастье-то! И весьма вероятно: таких навалом, лишь оглянись вокруг. А впрочем, чем его беспокоит поведение Митеньки? Неясностью? Да нас каждый день окружают сплошные неопределенности, абсолютно не задевающие никого. Ровным счетом никого не волнующие! Мир жесток и безумен.

Вдруг Миша поймал иронический взгляд Даши, вновь сидящей напротив, теперь уже рядом с Валентином, и вздрогнул. И резко выдернул руку из ладони Митеньки.

— Что с тобой? — удивился льняной мальчик. Мише показалось, что белокурая бестия с трудом сдерживает смех. — А ведь я так хорош!

Кто сомневался? В его внешности просто не могло оказаться ни малейших изъянов.