Внутренний суслик (СИ) - "Inndiliya" - Страница 22

— Ой, Тэрри, ты всегда всех оправдываешь. Тори никогда не любил серых мышек. Вспомни его пассий — все яркие, амбициозные, а тут мышь натуральный. Фу! Хотя, может, он в постели бомба?

Суслик во мне замер в нерешительности.

А потом внезапно поднялась жаркая волна злости, и я решительно открыла двери кабинки, срывая нежный голубой цветок на длинной ножке.

Омеги, яркие, как дивные птички из джунглей, замерли перед зеркалом, испуганно глядя на меня.

— Я пришел сорвать цветок и набить кому-нибудь рожу. Как видите, цветок я уже сорвал… — я выжидательно замолчала и уставилась на омег, высоко задрав подбородок, с сарказмом глядя на побледневшие лица.

Омег как ветром сдуло, и я посмотрела на себя в зеркало, поправляя локоны.

«Это пять!» — Васятка восхищенно блеснул глазками.

«Ибо нехер!» — ответила ему и вышла из туалета.

— И что ты за две минуты сделал с этими сплетниками? — удивленно воззрился на меня Зизи. — Они вылетели отсюда, как будто за ними черт в ступе летел!

— Аура у меня такая. Понятия не имею, чего они так испугались, — впервые за весь вечер удовлетворенно и искренне улыбаясь.

— Милош! У меня к тебе важный разговор, но здесь об этом говорить просто невозможно! И у стен есть уши, — понизив голос и снова взяв меня под ручку, прошептал Зизи. — Где и когда мы можем с тобой встретиться? Это вопрос всей моей жизни!

— Ну, хотя бы намекни, на какую тему ты хочешь поговорить. Может быть, это не в моей компетенции или не в моих интересах.

Зизи жарко зашептал, наклонившись к самому уху и заставляя остановиться:

— До меня дошли слухи, что ты умеешь шаманить. А мне надо приворожить мужа.

Я попытался отстраниться, суслик от неожиданности плюхнулся на пухлый зад, возмущаясь, как быстро здесь расходятся слухи, но омега вцепился в мой рукав мертвой хваткой и еще быстрее затараторил:

— Я понимаю, что деньги тебе не нужны, после заключения этого контракта у тебя их куры клевать не будут, но я могу предложить связи. У меня есть знакомства везде! Я могу тебя свести с любым нужным чиновником, альфой, омегой! Не отказывай мне, пожалуйста! Ты моя последняя надежда!

По коридору навстречу нам шла стайка разномастных омег, и мы отступили с Зизи к стене, давая им пройти.

— Хорошо, Зизи. Дай мне свой номер телефона, потому что я не знаю, какие у мужа планы, когда и где я буду находиться. Я позвоню тебе, когда у меня будет телефон, и мы с тобой обо всем договоримся.

«Прааавильно! Связи нам нужны!» — поддакнул Васятка.

Зизи тут же извлек из своей маленькой сумочки, обсыпанной стразами, визитку и сунул мне в руку:

— Спасибо, Милош! Спасибо! Я очень надеюсь на тебя!

Он подвел меня, возвращая мужу, и помахав приветливо рукой, растворился в толпе.

— Как ты? — заботливо спросил меня Тори, обнимая за талию. Толпа шумела сильнее, народ выпил и расслабился, общаясь, танцуя и развлекаясь по желанию.

— Голова кружится, — жалобно вырвалось у меня.

— Потерпи еще немного. Полчасика, и нам можно будет уходить. У меня остались еще две важных встречи, — он прижал меня к себе и вернулся к разговору с каким-то молодящимся альфой с закрашенной сединой.

— А что вы скажете, Милош? — заигрывающе обратился тот ко мне, он был уже в хорошем подпитии, и его несло покрасоваться перед чужим омегой, своего он небрежно держал сзади и тот скучающе разглядывал зал, дожидаясь окончания этого вечера. — Мы тут рассуждаем о классической литературе. Что вы думаете о классике?

«Бульк. Буль-буль», — сказал суслик, зажав нос и изгибаясь, изображая Уму Турман, идущую на дно в танце с Джоном Траволтой.

Смылся, подлец! Когда он мне так нужен! Я отклонилась, сняв бокал с шампанским у проходящего мимо официанта, и сделала глоток, чтобы побольше выторговать времени для ответа — ни о какой литературе здесь я не знала, и ничего кроме «холмов любви» в голове не всплывало, поэтому отвечать надо было обтекаемо. Но тут я вспомнила русскую литературу и поняла, что классика — это дела минувших дней, а раньше страдали все, значит и здесь должна быть та же фигня.

Все с интересом ждали моего ответа, и даже муж, слегка расфокусировав взгляд с любопытством повернулся ко мне.

Улыбнувшись, я ответила:

— Вся классическая литература построена на страданиях: страдает либо автор, либо персонажи, либо читатель, поэтому надо выбирать произведения исходя из предпочтений, о чьих страданиях вам хочется прочесть.

— Браво! Великолепно! Какой мудрый не по годам у вас муж, Ториниус!

Тори с интересом посмотрел на меня, склонился к моей руке и поцеловал ее.

— Да, Велициус, мой муж — это просто шкатулка с секретами и каждый день он не устает баловать меня все новыми и новыми.

Давешние изгнанные из туалета омеги переглянулись, чувствуя свою защищенность среди толпы, которая вокруг нас становилась все больше, и тот, нагловатый, жеманно произнес:

— Скажите, Милош! За что можно любить омегу? — и невинно улыбнулся, смакуя свой подъёб, помня, что я слышал их разговор в туалете.

— Когда влюбитесь, узнаете, если вам повезет. Но, в общем и целом, омегу надо любить таким, какой он есть, а не выковыривать из него самое вкусное, как изюм из булки… — я грустно улыбнулся, но активизировавшийся суслик толкнул меня кулаком в живот, напоминая о роли «самых влюбленных в мире омег», и я нежным взглядом посмотрела на Тори, вкладывая в него всю любовь, которую смогла наскрести. — Правда, милый?

Муж улыбнулся, кивнув головой, подтверждая мои слова, но суслик внутри меня мелко затряс хвостом, чувствуя, что еще и этот разговор мне не пройдет даром и будет поднят в последующих выяснениях.

Настырный омега не успокаивался:

— А вы могли бы умереть из-за любви?

Второй, как его там, который меня защищал, дернул его за рукав короткой шелковой рубахи.

Но тут за меня вступился муж:

— Из-за любви не надо умирать. За любовь надо бороться!

Я неожиданно для себя сжала переплетенные с Тори пальцы и почувствовала ответное пожатие.

— Ну, а все-таки, вы что скажете, Милош? — настаивал гадкий омега, ослепленный вспышками фотоаппарата.

— Видите ли, мой юный друг! Иногда, чтобы быть рядом с любимым человеком, нужно сделать чуточку больше, чем ничего, — вокруг заулыбались, кивая головой. — Умереть легко. Сдаются только слабаки, недостойные любви. За любовь надо бороться.

— Простите, дорогие гости, мы ненадолго покинем вас, — Ториниус вежливо поклонился и отбуксировал меня к выходу из залы, где народа было поменьше. — Мэр города освободился, наконец, мне надо с ним переговорить. Не уходи никуда, пожалуйста. И да, ты держишься молодцом. Выбирай цвет телефона — розовый? — Он по-мальчишески улыбнулся и кинулся к уходящему плотному и приземистому альфе, цепко державшего за руку молодого омегу.

Меня тут же подхватил под руку супруг министра, приятно улыбнулся и повлек в сторону музыкантов.

— Милош, спойте нам, пожалуйста! Мы все знаем, что вы красиво поете, вам не отвертеться. Это ваш праздник, дайте нам полюбоваться на ваше пение! Музыканты подыграют!

Суслик во мне затрясся, как овечий хвост, но тут же собрался и вскинулся:

«Спой «Аллилуйя! А капелла. Ты же пела дома, Тася!»

И я растерявшись, оглядела замерших и перешептывающихся людей. Слова я знала, но вытяну ли я сейчас эту песню? Хотя у Милоша октав больше, чем было у меня. И это, конечно, не песня про ёлочку… Я откашлялась, глубоко вздохнула и решилась.

— Я спою, а капелла.

Закрыв глаза, я тихо пропела:

I’ve heard there was a secret chord

that David played and it pleased the Lord…

Песня лилась легко, и я впустила ее в себя, отдаваясь полностью тексту и смыслу.

Прижав руки к груди, я выводила мелодию, с верой и любовью.

Когда песня окончилась, и я открыла глаза, все вокруг молчали, некоторые омеги вытирали глаза, и даже тот нахал стоял смущенный и дезориентированный.

Выхватив глазами Тори, который прожигал меня взглядом, замерев рядом с мэром, я опустила глаза и вздрогнула от раздавшихся аплодисментов, громом отдававшихся в ушах.