Императорский воспитанник (СИ) - "Девлин Джэйд" - Страница 24

Он смотрел на бывшего друга. Глянул и сразу отвел глаза.

Каро вдруг поняла, что рука тянется к медальону. Трогает его…

«Шум праздника, музыка. На миг картинка из зала, наполненного карнавальными фигурами. И тут же в каком-то соседнем закутке двое мальчишек, верно, года три назад. Они протягивают друг другу костюмы, не костюмы даже, а две шкуры — рыси и кабана. Казалось, Каро слышит их смех и шутливую перепалку. «Давай, свинтус, натягивай свинью! Не, я кот, забыл разве? Свинья — твоя!».

Новая картинка, от которой Каро чуть не выронила медальон — так она была схожа с происходящим сейчас.

«Тот же двор. Уже подросший, как сейчас, Лан и Дан вместе атакуют Грено, а тот еле-еле справляется с ними. А она глядит на них. Правда, чуть-чуть больше на Лана».

«Вот о чем он мечтает… Нет, замечтался на секунду. Чтобы Дан был таким же другом, как прежде, чтобы они сражались и побеждали. Вместе. А она… Наверное, глядела бы на того, кто дерется лучше. Или не просто лучше? Или не дерется?» — Каро встряхнула головой, отгоняя рой лишних мыслей.

Лан, верно, что-то почувствовал. Взглянул на принцессу…

«В декабре старый герцог ушел на войну,

И оставил одной молодую жену!»

Хоровая кабацкая песня, полная звука оловянных кубков и крепкого притопа, хлынула ей в голову, вставая темной стеной между ней и мыслями Лана. Да так крепко, что принцесса поспешила еще раз тронуть медальон, разрывая связь. И все равно, в голове осталось эхо скабрезной песни, что звучит и в кабаке, и на речном пикнике, да вообще, везде, где пьют, не считая тосты.

«Вот умница, вот паршивец, — подумала она. — Явно читал Магический универсум. А уж главу «Защита, для не имеющих Дара», выучил наизусть.

В голове уже не было посторонних песенок, но слегка побаливало. «Говорила же мама, не трогай без нужды», — укорила себя она… и тут же снова нарушила это правило:

Напрасно Дану казалось, что принцесса его не замечает. Каро видела все и замечала тоже все.

Она уже смирилась с мыслью, что это сокровище теперь ее навсегда. И хотя с самого начала все, что связано с Даниэлем, вызывало у нее самое меньшее глухое раздражение, старалась оценить ситуацию объективно.

Откровенная слабость, избалованность и неумение держать себя в руках не вызывали в ней ничего кроме презрения. Ей чем дальше, тем больше казалось, что драгоценный будущий муженек безнадежен. Но делать из него нормального человека все равно придется. Ну, хоть отдаленно похожего… А потому «слушать» его придется. Каро поморщилась. Пока его эмоции вызывали лишь брезгливую гримасу. Думать драгоценная светлость не желала, самозабвенно предаваясь жалости к себе любимому. Ну что же, если урок не усвоен — его придется повторить. Ууу, сокрооовище… спасибо, мамочка!

Грено гонял и проверял Дана еще минут сорок. Тренировка уже закончилась, и двор опустел. Ушли гвардейцы, увели с собой Лана, убежала заниматься делами принцесса. Наконец Грено отпустил и Даниэля, грозно напомнив, что если завтра ему снова придется поднимать лентяя с кровати, бегать он будет не пять кругов, а все десять.

В комнате заботливый Максимилиан помог хозяину принять ванну, позавтракать, а больше они ничего и не успели — за герцогом явился один из привезенных принцессой учителей и забрал его в комнату, отведенную для занятий.

На этот раз Даниэлю повезло, особо мучить его не стали. Пожилой и упитанный кай профессор побеседовал с ним полчасика, делая пометки относительно его знаний в своей книжице. Потом рассказал, чем займутся они в ближайшем будущем (Даниэля разморило, и он откровенно зевал), и отпустил с миром.

Этой ночью Даниэль долго ворочался в своей кровати. Мысли совсем уже бесцеремонно вертели им, пользуясь тем, что он не в силах был их отгонять. Хотелось плакать, но слез не было. Зато в груди болел и нарастал тяжелый комок.

Утром, разбуженный Максимилианом, «герцог» почувствовал себя совершенно несчастным. Вдобавок к тому, что он опять не выспался, отвыкшие за два года мышцы ужасно болели после вчерашних упражнений. Угрюмым и не ожидающим от судьбы ничего хорошего — таким застал его пришедший точно ко времени кай Грено.

— Это что за умирающий лебедь? — громогласно прокомментировал наставник, появляясь в дверях и окидывая своего подопечного оценивающим взглядом. — Ты на похороны собрался или на тренировку? Встать ровно! Руки подними…наклонись… да не корчи рожи, не переломишься! Так. Снимай рубашку. Ложись на пол!

— Что?! — «Умирающий лебедь» разом стал воплощением вопросительного знака. — З-зачем это? — с легкой запинкой озвучил он то, что и так выражал весь его вид.

— Затем! — отрезал Грено, без лишних церемоний вытряхивая Дана из рубашки, как мусор из корзинки. — Запомни: когда слышишь приказ, надо выполнять, а не задавать глупые вопросы! — Ловкая подсечка и подхваченный вовремя Дан достаточно плавно и вместе с тем стремительно оказался на полу.

— Руки вдоль туловища! — продолжал командовать Грено. — Голову положи удобнее, — его сильные руки с твердыми мозолями профессионально, быстро и безжалостно принялись растирать, разминать и растягивать натруженные с непривычки мышцы ученика, не считаясь с болью в них.

— Ай! Ой! Что вы делаете? Больно же! — возмущенный Даниэль попытался встать, но не тут-то было. Реакция у Грено была — обзавидуешься. Пришлось стерпеть и это, очередное издевательство над «своей светлостью». Впрочем, от вскриков Даниэль удерживаться и не думал. «Ай!» и «Ой!» продолжали раздаваться в комнате, когда железные руки мучителя бесцеремонно задевали болезненные участки.

— Не визжи, как шлюха под клиентом, — со всей прямотой, свойственной его солдатским манерам, прокомментировал «ай» и «ой» Грено. — Соплякам и бабам не место среди мужчин! Учись, пока учат!

За это время мужчина успел основательно «промесить» Дану руки, плечи и спину, а теперь, не снимая с него штанов, бесцеремонно принялся за то, что пониже: не задумываясь о неприятных последствиях воспитания, как следует прошелся по обоим ягодичным мышцам, а потом взялся за бедренные и икроножные.

Даниэлю не оставалось ничего, кроме как заткнуться. Кому охота быть постоянно осмеянным! Однако, когда массаж затронул… особо чувствительные поверхности, он все же не удержался и пару раз застонал, за что получил от Грено еще пару «крепких мужских выражений». Массаж делал свое дело — боль в мышцах значительно уменьшилась. Но Даниэль был так раздосадован, что охота к занятиям улетучилась, так и не появившись. Кроме того, «герцога» очень напрягало присутствие на тренировках Каролины. Она была живым воплощением его падения, его позора. Лан только усиливал эту картину. А то, что принцесса на занятиях легко обставляла его по всем параметрам, доводило Даниэля просто до белого каления. Он ненавидел ее, старался даже не смотреть в ее сторону и… не мог не смотреть! Бежала ли Каро свои неизменные двадцать кругов, фехтовала или крутила сальто, — взгляд Даниэля, как магнитом, тянуло в ее сторону. В такие моменты он частенько останавливался, и палка наставника неизменно возвращала его к «делам насущным».

После тренировки был непродолжительный перерыв на завтрак и краткий отдых, а потом за Дана всерьез взялись преподаватели. На сей раз коротким объяснением дело не обошлось, и три профессора — математики, словесности и истории — терзали мальчишку почти до самого вечера. Поскольку каждому надо было выяснить, что их ученик знает, а что уже успел благополучно позабыть, они устроили форменный экзамен. И отпустили Дана только под вечер.

В таком ритме и покатился день за днем — с утра неизменная тренировка под ободряюще-уничижительные комментарии Грено, потом учеба… несколько первых дней профессора держали Даниэля в учебной комнате до самого вечера.

Давалось такое насыщенное расписание привыкшему к безделью мальчишке нелегко. Все мучительнее с каждым днем становился ранний подъем. А уж сами занятия и подавно. Грено строго отслеживал состояние Даниэля и не забывал постоянно увеличивать нагрузку, так что ученику приходилось изрядно попотеть, а зачастую и вовсе заниматься «через силу». Учителя, предоставленные принцессой, объясняли материал понятно и интересно, но Даниэль, засыпающий на ходу, частенько пропускал все объяснения мимо ушей. В отличие от кая Грено, добрейшие по натуре педагоги не пользовались стимулирующей палкой, полагая, что любовь к знаниям нужно прививать убеждением и заинтересованностью.