Убийство к ужину - Клюпфель Фолькер - Страница 6

Штробль доложил о заключении патологоанатома, пока предварительном, но тем не менее: смерть Вахтера наступила в результате удушения между восьмью и десятью часами пополудни; на затылке наблюдается повреждение, полученное от удара тупым предметом, которое, однако, не стало причиной летального исхода.

— Так что ничего сенсационного, — подытожил Штробль.

Судмедэксперт еще добавил, что отпечатков пальцев на «орудии убийства» нет. Шнур для экспертизы не подходит, иначе «пальчиков» там оказалось бы немерено. И по большей части совершенно посторонних людей. В квартире следов взлома не обнаружено, следовательно, жертва явно впустила убийцу по собственной воле. Если только у того не имелось ключа.

— Насколько можно судить, ограбление не являлось целью преступника, — продолжал Штробль. — В квартире, помимо наличности, не тронуты и дорогие часы. Вообще вся витрина с коллекцией старинных карманных часов не тронута.

Клуфтингер выслушал все рапорты с олимпийским спокойствием, потом начал раздавать указания, не преминув напомнить о запрете сообщать прессе какую бы то ни было информацию, и уже отпускал подчиненных, как вдруг в зал без стука вошел их общий босс, руководитель управления полиции Кемптен (Верхний Альгой) Дитмар Лоденбахер. Лоденбахер — высокий, поджарый, всегда хорошо выбритый, с прекрасно уложенной копной седых волос — родом был из Нижней Баварии. Из Пассау, как он сам позиционировал себя при каждом удобном случае. Однако на последнем корпоративе нечаянно выяснилось, что он вообще-то из Хаузенбергсоля — это название у Клуфтингера неизменно вызывало ядовитую улыбку. После того как бывший шеф подал в отставку, парня переместили в Альгой с подобающей характеристикой. С тех пор вот уже два года он возглавлял местную полицию. Однако за это время он не овладел местным диалектом, не обзавелся местными привычками и меньше всего оказался склонен к местной жизни. Поэтому особой теплоты в отношениях со стороны коллег не наблюдалось. Он и сам чувствовал это.

Лоденбахер взял с места в карьер. Уследить за ходом его мысли было довольно трудно.

Он уже «сл’хал», что вчера «сл’чил’с» в Альтусриде. Скверная «‘сторья», на которую надо бросить «вс’силы». После этого Лоденбахер поставил Клуфтингера в известность, что от него он ожидает «кр’пкой д’кзат’льнабазы». Помимо этого, будет контролировать каждый шаг. Так что господину комиссару следует немедленно явиться в его кабинет.

Столь же стремительно, как возник, шеф скрылся из виду, унося за собой, как дурной запах, нижнебаварский диалект.

— Так, т’перь, г’сп’да, поньли, чт’дел’ть? — передразнил Хефеле босса, к всеобщему удовольствию, прежде чем Клуфтингер успел объявить собрание закрытым.

Разговор Лоденбахера с Клуфтингером закончился, едва начавшись, поскольку дело находилось на начальной стадии и никаких подозреваемых пока не просматривалось. Шеф полиции еще раз указал на резонансность и особую деликатность дела и отпустил его «р’бот’ть н’благо».

На следующее утро комиссар наметил себе посещение молокоперерабатывающего завода, где работал Вахтер. Он велел фрейлейн Хенске обеспечить дежурную машину, чего обычно не делал. Но пустой бак его «пассата» принуждал к этому.

В ожидании служебного авто ему пришлось скинуть куртку. Неустойчивая погода сменила гнев на милость, и из-за облаков проглянуло солнце. К его неудовольствию, подали микроавтобус с затемненными стеклами и радаром. «Ну и черт с ним», — подумал Клуфтингер, усаживаясь на неудобное сиденье.

Подъехав к заводу, Клуфтингер не отказал себе в удовольствии съехать на обочину и понаблюдать, что будет происходить. Новенького — ничего. Все водители, завидев полицейскую спецмашину, резко тормозили и улыбались, проезжая мимо. Он это называл «мероприятиями по воспитанию».

Машина въехала на территорию предприятия, где был настоящий час пик. Два молоковоза, по сути, танкера — но Клуфтингер, как всякий альгоец, любил простые определения, — разгрузились, и по хоздвору затарахтел древний тракторишко без верха, но с прицепом, уставленным бидонами с молоком. Этот семидесятилетний фермер с окладистой бородой и пышными усами явно экономил на молоковозе. «Миленькое дельце, — пришло в голову Клуфтингеру, — вот уж не думал, что у завода такие проблемы с фермерами. И главное, какое количество микроорганизмов в этом молоке?»

На входе в здание комиссару объяснили, как пройти к кабинету старшего владельца, и он начал подниматься по лестнице мимо плакатов, рекламирующих новые сыры завода. По сторонам мелькали молодые динамичные люди с натренированными телами и счастливыми лицами, которые на фоне маунтинбайков, серферных досок, каноэ, сноубордов или роликовых коньков аппетитно уплетали фитнес-сыры. А на заднем плане непременно виднелись Альгойские Альпы. Особенно бросился Клуфтингеру в глаза постер, на котором восточной внешности серфингистка в бикини откусывала от бутерброда с сыром. «Дожили! — вполголоса проворчал он. — Раньше сыр рекламировали пастухи и коровы на альпийских пастбищах, а теперь голые бабы. Приятного аппетита!» Кроме того, Клуфтингера коробили кричащие цвета современной рекламы, нарушавшие шарм архитектуры семидесятых. Они выглядели чужими на этом лестничном пролете с изысканной метлахской плиткой в приглушенных кораллово-коричневых тонах и темно-зеленой ковровой дорожкой с бронзовыми держателями.

Он постучал в высокую двустворчатую дверь.

За ней Клуфтингер обнаружил тот интерьер, который обещал лестничный пролет. За массивным, почтенного возраста дубовым столом сидел невысокий седой человек лет шестидесяти пяти — то есть десятью годами старше самого комиссара. Из-за толстых очков в роговой оправе на него смотрели умные светлые глаза. Светло-серый мешковатый костюм только подчеркивал небольшой рост пожилого мужчины. «А свои сыры он и в самом деле любит», — подумалось Клуфтингеру. У стены позади письменного стола на длинной стойке были выставлены коробки для сыра, причем не какой-то там «низкокалорийной продукции» с рекламных плакатов, а самых настоящих классических сортов. Здесь сырный мир оказался еще в полном порядке. Коробка для камамбера мирно соседствовала с кругом эмментальского — естественно, имитацией, — дальше пустая упаковка ромадура.

— Карл Шёнмангер, добрый день, — приветливо улыбаясь, поднялся хозяин кабинета.

Клуфтингер вместе с Шёнмангером уселись в черные кожаные кресла. Вежливо отклонив предложение кофе, Клуфтингер выслушал явно искренние сожаления по поводу случившегося и приступил к разговору:

— Что вы можете сказать о господине Вахтере в профессиональном плане?

— Видите ли, — мягко начал Шёнмангер, — Филипп Вахтер как профессионал был безупречен и, я бы даже сказал, идеален. Он руководил отделом инновационных разработок. По поводу его личной жизни не спрашивайте, меня чужие похождения не касаются, а здесь, на моем заводе, лучшего сотрудника и желать нечего.

Клуфтингер отметил про себя, что за неполные сутки уже второй человек упоминает о пристрастии Вахтера к женскому полу.

— В лаборатории Вахтер был царь и бог, — продолжал Шёнмангер. — Усерден, трудолюбив, неизменно точен и корректен. Он стал настоящим лидером, и в конце концов это поняли все. Человек с такими данными, знаете ли, просто находка для такого среднего предприятия, как наш завод.

— А какие разработки вел Вахтер в своем отделе?

— Он нашел способ еще больше понизить содержание жира в нашей малокалорийной продукции. И заметьте, без ущерба для вкусовых качеств. Он являлся мастером своего дела. Вначале я выступил против всех этих обезжиренных новшеств, но, попробовав, должен был признать: сыр получился вкусным и к тому же полезным. Однако не за счет того, что нашпигован всяческой химией, дело в методике изготовления, которую разработал Вахтер. Сейчас благодаря ему у нас на выпуске стоят два новых вкуса из линейки ультралегких мягких сыров: зеленая спаржа и руккола. И скажу вам совершенно откровенно: без Вахтера и его идей наше производство не достигло бы таких высот. По мнению моего сына, мы, наоборот, уже обанкротились бы. Вообще-то сын занимается у нас маркетингом, делает это на новомодный манер, но цифры в бухгалтерских книгах говорят сами за себя.