Слабакам не место рядом (СИ) - "Арикель" - Страница 15

— Дин?

— Лис, почему при всем своем уме, ты такой дурак, а?

— Потому что я тебя люблю.

По щекам текли ручейки слез, но в темных глазах не было ни капли притворства. И горло у альфы стянуло словно жгутом.

— Так люблю, ты не представляешь. С первого взгляда. С самой первой встречи. Я до этого считал такое полным бредом, сказкой. Но это невозможно… невыносимо…

— Всё, малыш, успокойся, — Дин отмер, вытирая щеки омеги тыльной стороной ладони, — черт, знаешь сколько раз я срывался, чтобы лично вырвать сердце всем твоим обидчикам. Но даже мы не всесильны. Каждый раз возвращался ненавидя себя, что ничем не могу помочь. Безумно боюсь потерять тебя. Я тебя так люблю. Ну, почему ты плачешь?

— Потому что я не знаю, что мне делать.

— Делай то, что считаешь нужным. Делай что хочешь.

Лис вскинул заплаканные глаза — и всё встало на свои места. Удивительная вещь Связь — одни чувства на двоих, без фальши, без лишних слов. Сияющий бриллиант искренности.

— Я хочу тебя. Хочу почувствовать тебя без течной горячки.

И омега прижался всем телом, потянулся к губам и утянул за собой на дно, чтобы позже вынырнуть, показать, что такое дышать по-настоящему, упиваться пьянящим воздухом, и утянуть обратно. И еще раз. И еще.

И сейчас Дин должен был думать над доводами, которые произнесет перед собравшимися вожаками и их сподвижниками, а думал только о трогательно выступающих позвонках, о запахе темных волос, о мурашках на нежной коже.

— Дин, ты с ума сошел? — разбил тишину Юра, правая рука, — Ты понимаешь, что это самоубийство? И ради чего? Ради мести? Хорошо ж тебе Лис мозги…

— А я за собой никого не тяну, — обманчиво мягко перебил Дин, — все струсившие могут спокойно сидеть в своем домике. Война — это работа для альф, а не для слепых щенят. Слабакам советую уйти сразу, — он обвел тяжелым взглядом свою стаю, но они только опускали глаза. — Это мой мир! Мир, в котором живут мои родные, мой любимый, и будут жить мои дети. И если почистить его от мрази, от гнили — недостойная причина ввязаться в войну, то назови мне получше.

В комнате повисло полное безмолвие, и даже озоном запахло. Дин не давил, но его слова как монолит опускались на плечи сидящих в комнате оборотней.

— Даже если я буду один, продажная Комиссия, прикрывающая насильников и убийц, умрет, — припечатал и небрежно двинул на середину стола папки с документами. Фотографии омег на некоторых были жирно перечеркнуты красным.

— А это собрал тот самый Лис, который что-то сделал с моими мозгами. Неплохая работа для одного человека, правда? Часть запугана, часть в психушке, часть в гробу. А о скольких еще ничего неизвестно? — альфа повел напряженными плечами и тихо выцедил, — Мне все равно, что думаете вы, я свой выбор сделал. И нам с этими ублюдками не по пути.

Юра пошатываясь поднялся, и медленно пошел к своему вожаку. Был бы он сейчас в альтер-форме, поджал бы уши и хвост, и полз бы на брюхе. Остановился рядом и весомо поклонился.

— Прости, Альфа. Я с тобой.

— Квиты, — наклонился к лучшему другу Антипов, улыбаясь уголком рта, и обратился к другим вожакам, — У меня не так много времени уговаривать вас. Но не сказать, было бы нечестно.

— Я так понимаю, гонец с нотой об объявлении войны уже в дороге? — довольно оскалился Тимофей Антипов, стискивая спинку стула впереди.

— В дороге. Ветровым не понравится! — альфа неторопливо отвернулся от своих родных, и утомленно уставился в окно.

Тимофей покивал и подсел к столу. Близнецы Бернацкие уже деловито изучали содержимое папок и обменивались многозначительными взглядами. Остальные переваривали информацию и вполголоса делились мыслями, будто боясь потревожить вожака Дина Антипова.

Отец бледнел с каждой секундой, не сводя взгляда с Дина. Будто мог прочувствовать на собственной шкуре, что сейчас происходит в душе сына: буря в пустыне, забивающая песком легкие и мешающая сердцу нормально биться.

— Ты его отпустил? — Константин подошел не слышно и с каким-то отчаянием заглянул в лицо сына.

— Да. А ты бы не отпустил?

— Ни за что на свете… — выдох, словно удар в давно зарубцевавшуюся рану.

— Я так не могу. Я люблю не плюшевую игрушку. Лис всю жизнь считал бы себя неполноценным, если бы даже не попытался отомстить. Сам. Ему это нужно больше жизни. А мне его жизнь дороже своей.

И Косте нечего было на это ответить. Дин не мог не отпустить. Слишком сильный, слишком благородный, слишком добрый. Такие возглавляют не волков, а вожаков стай. Неистовый ураган, готовый обрушиться на всех и смести своей силой и яростью. И единственный ключ от этого звериного гнева был сейчас очень далеко.

Он пойдет за сыном. Потому что он, Костя знал это точно, будет бороться до последнего вздоха, до последней капли крови, вгрызаясь когтями и зубами, разрываясь в мясо за этот несправедливый, ужасный и злой мир, где есть самая капля хорошего, но невообразимо дорогого.

А Дин продолжал с улыбкой смотреть в окно. Сердце уже даже не болело, а кололо, будто по венам текло раскрошенное стекло. Не так уж у него много времени, но Лис уже должен быть на полпути к тому самому городу.

Лукавая и счастливая улыбка. Темные глаза. И короткое «люблю» вместо обещания вернуться.

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

С огромной нежностью посвящается Анонимверс - неисправимому романтику, верящей в настоящую любовь и хэппи-энды.

Лис лежал на неподвижной груди своего альфы. Тихонько касался кончиками пальцев едва теплой кожи, пытаясь прильнуть как можно сильнее, забраться на него с ногами в ботинках, которые не успел скинуть на пороге, вжаться и втереться прямо под кожу. Дин был настолько бледен и так тихо дышал, что казался почти покойником.

— Он как будто ждал меня. Даже двери были не заперты. Сидел на кухне и скалился.

Дин молча перебирал темные вихры волос, рассыпавшиеся у него по груди, и вдыхал до дрожи любимый горько-сладкий запах. Все происходящее еще виделось слишком эфемерно-сказочным.

— Что же я за тряпка такая? Я думал, увижу его и, не колеблясь, всю обойму расстреляю. А не смог…

— Малыш, я тобой очень горжусь…

— Стоял и пялился на него как дурак… Хотя, может, я ему еще хуже сделал? Перевернул ему все эмоции. В смысле навсегда… Он теперь до конца жизни будет гореть, сожалея о содеянном. Уверен, сойдет с ума. Сам от себя не ожидал.

— Худой мир всегда лучше доброй войны, — пальцы оттянули прядь длинных волос. Здесь, живой, вернулся. На самом деле, это единственное, что имело значение.

— Заметно, что ты за мир по тому, как поредели ряды нашей доблестной Комиссии!

Губы Дина непроизвольно приподнялись, обнажая вмиг заострившиеся клыки. Он прикрыл глаза, с трудом удерживая мучительный рык.

— Мы только питерских и успели убрать, самую гниль. Остальные либо не знали ни о чём, либо разбежались.

Лис приподнялся и спокойно заглянул в глаза своему альфе:

— И что, будем ловить их всю оставшуюся жизнь?

— Да нет. Один из убитых мальчиков, которого ты нашел, оказался сыном известного писателя. А тот в свою очередь — лучшим другом вожака главной уральской стаи. Так что бежать им только на Юг, а там они на хер никому не нужны. Слишком много у них недругов, — Дин погладил его по щеке, не то успокаивая, не то придавая уверенности собственным словам, не то просто желая касаться. — Ты, кстати, в курсе, что твой дед теперь в Комиссии?

— Ему давно пора заняться чем-то общественно полезным.

Они замолчали, зависая в состоянии мягкого погружения друг в друга. Никаких секретов, никакой беготни, никакой борьбы. Сердцебиение одно на двоих.

— Стало легче?

Омега уткнулся носом в широкую грудь и простонал что-то невнятное; поднял голову — глаза блеснули отчаянной горечью.

— Стало… пусто. Я так долго к этому шел, что теперь не знаю, что делать. Придется чем-то заполнять.

— И что бы ты хотел делать? — лежать и не обнимать было просто невозможно, и Дин сомкнул руки на узкой спине, притягивая ближе.