Месс-менд. Роман - Шагинян Мариэтта Сергеевна - Страница 66

- Луи, вы спите?

- Я только что собирался уснуть, - сердито пробормотал виконт, - приди вы минутой раньше, мне не пришлось бы зря закрывать глаза!

- По-видимому, это вам труднее, чем ночное закрытие сейфов в кладовых моего банка, - отозвался банкир. - Вы, кажется, забыли, что сегодня совещание! И потом, Луи… нам следует поговорить о крошке.

Из груди виконта вырвался тяжелый вздох.

- Она стала капризничать. С ней надо ладить. Что вам стоит, Луи, быть чуточку поласковей?

- Что стоит! - Виконт положительно затрепетал от негодования. - Я удивляюсь глупейшей затее влюбить ее в меня! Это… это решительно то же самое, что отсылать в канцелярии от одного письмоводителя к другому. На языке клерков это называется «водить».

- Вы никогда не убедите меня, что у вас не хватает сил на два-три поцелуя в день, - спокойно возразил Вестингауз. - Между тем у нас были бы развязаны руки по части ее капризов. И заметьте, я говорю сейчас не как муж, а как политик. Наступают в высшей степени ответственные минуты!

В этом он был прав, и Монморанси не мог с ним не согласиться. Он дотянулся до стенного звонка. Лакей Поль, похожий на кладбищенскую статую, молчаливо вырос перед кроватью, чтоб совершить над виконтом ряд обратных операций, вплоть до водворения его на обе ноги перед туалетным столом.

Банкир дождался окончания этой процедуры, схватил своего друга под руку и протащил его по пустынному, слабо освещенному предутренним сумраком коридору в свой собственный номер. Там в полном безмолвии сидели три человека азиатского происхождения. Один из них был высокий мрачный грузин - князь Нико Куркуреки, другой армянин из Ленинакана - мосье Надувальян, и третий - татарский бек, Мусаха-задэ. Все трое имели в лице своем чрезвычайную внушительность и, сев рядышком, мерили друг друга недоверчивыми взорами. Все трое не пожелали снять своих головных уборов.

- Вот, позвольте представить вам, дорогой виконт, - его сиятельство Куркуреки, его высокопревосходительство Мусаха-задэ, а также известный мосье Надувальян… Виконт Луи де Монморанси.

Внушительные рукопожатия. Хотя виконт, со своей стороны, не тратил на них никакой энергии, он почувствовал, что его растрясло не меньше, чем от прогулки на верблюде.

Рассевшись вокруг стола, компания некоторое время подготовительно молчала. Наконец Вестингауз разложил огромную немецкую карту Советской страны, составленную на основании новейших данных.

- Вот Зангезур, а вот и красный кружок, - это ваши бывшие Катарские рудники, дорогой виконт. Вы бывали там?

- О! - произнес Монморанси испуганно. - Я получал еженедельный отчет от моего управляющего. Дела шли недурно.

- Нас интересует другое: годится ли это место как база для нашего предприятия?

- Зачем не годится? Годится! - вступился мосье Надувальян, отодвигая карту в сторону. - Там можно делать дела. Я вам гарантирую сигнализацию на аэроплане, подготовку газов, склад вооружений и химический завод.

- Годится, - мрачно отрезал грузин, сверкнув глазами. - Наша граница на Борчалу недалеко. Сто тысяч грузинских войск будут готовы по мановению кинжала!

- А я посажу на коня еще триста тысяч человек, - вставил Мусаха-заде.

Вестингауз и Монморанси переглянулись. Дело шло как по маслу. Представители трех внушительных групп - грузинских и татарских националистов и армянской денежной знати - гарантировали им успех. На это стоило рискнуть!

Вестингауз вынул из кармана три увесистых пачки.

- Итак, господа, Лига принимает вас в члены. Виконт Луи де Монморанси, бывший главный пайщик Катарских рудников, передает все бумаги и документы мосье Надувальяну, получившему на свое имя концессию от Советского Союза. Он вручает вам, кроме бумаг, еще небольшую сумму на следующие операции…

Здесь банкир был прерван. Портьера поднялась. В комнату вошли два высоких краснолицых человека.

- Господа, вы знакомы? Лучшие умы закавказской эмиграции: князь Нико Куркуреки, полковник Мусаха-задэ, известный мосье Надувальян… Принц Гогенлоэ, генерал Дюрк. Садитесь, садитесь. Итак, Катарские рудники становятся нашей базой. Мосье Надувальян получил на свое имя концессию, виконт уступает ему все свои формальные права. Мы выдаем мосье Надувальяну сумму, потребную на организацию химического завода, устройство связи, аэродрома, склада и прочего. Князь Куркуреки и полковник поедут вместе с ним, как пайщики предприятия, и получат такие же суммы для вооружения, подготовки восстания и пропаганды. Днем открытого выступления можно назначить…

- Позвольте! - вмешался генерал Дюрк. - День открытого выступления должен совпасть с объявлением войны Союзу. Наши планы могут тормозиться. К нам впутываются дураки. Я дал распоряжение, любезный Вестингауз, чтобы осел, оцепивший ваш дом, был немедленно устранен от службы. Следствие по убийству министра будет передано Карлу Крамеру.

Вестингауз выпучил на него глаза.

- Карлу Крамеру! Этому ду-рач-ку!

- Этому ба-ра-ба-ну! - воскликнул Гогенлоэ.

Дюрк выразительно поглядел на банкира и принца.

- Карлу Крамеру, - повторил он странным голосом. - А теперь еще один вопрос. Я надеюсь, вы уж обдумали, кто из нашего штаба будет послан с ними в Зангезур?

Куркуреки, Мусаха-задэ и Надувальян вспыхнули от оскорбленного самолюбия. Монморанси побледнел от страха.

- Как можно туда ехать? - промямлил он кисло. - Это необыкновенно далеко, и там нужно садиться на мулов, верблюдов или что-то в этом роде!

- Нам нет нужды садиться ни на что, кроме Юнкерса, - сухо отрезал Дюрк, - впрочем, этот вопрос будет передан на обсуждение Лиги.

Пакеты и пачки розданы. Заседание закрылось. Тряска рук, причинившая сердцебиение Монморанси, в конце концов кончилась, как и всякая другая неприятность. Но подумать только: они собираются послать кого-то в Зангезур!

Дурке только что с аппетитом съел рагу из домашней кошки, приготовленное фрау Дурке в честь дня рождения одного из кронпринцев, как вдруг раздался сильнейший стук в дверь. Дурке заглянул в замочную скважину и отпер. В комнату влетел племянник Дубиндуса.

- Дядюшка требует вас к себе, скорей, скорей. Гм, как у вас славно пахнет!

- Анилиновыми красками, дружочек, - угрюмо ответил Дурке, нацепляя на себя все служебные значки. - Вредный, очень вредный запах. Как займусь крашеньем, так, поверишь ли, теряю волосы. Придержи-ка ноздри и глотку, если собираешься отрастить усы.

С этими словами он выпер мальчишку из комнаты и, не теряя времени, выскочил оттуда сам.

- Ну-ка, что с твоим дядей?

- Не спрашивайте, херр Дурке, не знаю. Дяденька получил какой-то пакет, скинул с себя все, что есть: сперва сапоги, потом брюки, потом мундир, потом фуфайку и, как остался в одном исподнем, велел мне лететь за вами.

В несколько прыжков они достигли приличного деревянного домика в тупичке, полученного Дубиндусом по наследству от покойной жены, и не успели дернуть звонок, как дверь распахнулась.

Величественный, страшный, налившийся кровью полицейский агент, в одной рубахе, стоял на пороге. Глаза его метали искры. Волосы торчали дыбом. Усы шевелились.

- Дурке, - произнес он хрипло, - отныне я не приказываю вам по службе. Если я что прикажу, а вы исполните, так это по обоюдному согласию. Службы нет, она кончена.

Дурке сел на лавку, мальчишка забился за его спину.

- Служба отстранена, - слышите ли? Отстранена от меня и от вас. Пошел ты, щенок! - Последнее восклицание в сопровождении подзатыльника относилось к племяннику. Дубиндус вышвырнул его за дверь, запер ее на ключ в два оборота и заходил взад и вперед по комнате.

- Нынешнего утра в восемь часов двадцать три минуты принесли мне бумагу о сдаче обязанностей. Пятнадцать лет непорочной службы! И все из-за того, что мы с вами наделали ошибок… Упустили убийцу… Преследовали воришку… Потревожили именитую публику среди ночи. Одним словом, Дурке, все это оттого, что я, - Дубиндус торжественно понизил голос, - напал на правильный след!