Племянник чародея (с иллюстрациями) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 14

• Предыдущая
• 14/20
• Следующая

Через минуту-другую одни забежали спереди и перегородили ему путь, другие были сзади, и, поневоле остановившись, дядя озирался в ужасе. Куда ни взглянешь – звери. Над самой головой – огромные лосиные рога и слоновый хобот. Важные медведи и кабаны глядели на него, и приветливые леопарды, и насмешливые пантеры (это ему казалось), а главное – все разинули пасти. На самом деле они переводили дух, но он думал, что оки хотят сожрать его.

Дядя Эндрью стоял, дрожал. Животных он никогда не любил, скорей боялся, а опыты совсем ожесточили его сердце. Сейчас он испытывал самую пылкую ненависть.

– Прости, – деловито сказал бульдог, – ты кто: камень, дерево или зверь?

Но дядя Эндрью услышал: «Рр-р-ррр!..»

Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрью такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните, они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка – то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили, и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худее кэбмена. Носил он все черное, кроме манишки (не слишком белой теперь), а седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? К довершению всего, он не говорил.

Правда, говорить он пытался. Когда бульдог спросил его, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка…», но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более – говорящая, стерпит такие слова? Все равно что называть, скажем, вас: «Мальчик, мальчишечка».

Тогда дяде Эндрью стало дурно.

– Ну, вот, – сказал кабан, – это дерево. Так я и думал. (Не забывайте, при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал).

Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал:

– Это зверь. Точно, зверь. Вроде тех троих.

– Навряд ли, – сказал один из медведей. – Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. – Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину.

– Третья шутка, третья шутка! – закричала галка в полном восторге.

– Нет, это дерево, – сказал другой медведь, – на нем пчелиное гнездо.

– Мне кажется, – заметил барсук, – он пытался заговорить.

– Это ветер шумел, – вставил кабан.

– Неужели ты думаешь, – сказала галка барсуку, – что это говорящее животное? Он же не говорил слов.

– Нет, все-таки, – возразила слониха (слон, ее муж, ушел, как вы помните, с Асланом), – все-таки это животное. Вон тот сероватый тычок – вроде морды, эти дырки – глаза и рот, носа нет… хм… да… не буду придирчивой, нос мало у кого есть… – И она с понятною гордостью повела хоботом.

– Решительно возражаю! – сказал бульдог.

– Она права, – сказал тапир.

– Знаете, – вмешался осел, – наверное, это неговорящее животное, но думает, что оно говорящее.

– Нельзя ли его поставить прямо? – спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрью снова свалился.

– Ну, вот! – закричали другие звери. – Какое это животное, если оно не живое?

– А вы понюхайте! – не сдался бульдог.

– Нюхать мало… – сказала слониха.

– Чему же верить, если не чутью? – удивился бульдог.

– Мозгам, наверное, – застенчиво отвечала она.

– Решительно возражаю! – заявил бульдог.

– Во всяком случае, – продолжала слониха, – что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево?

– Дерево, дерево! – закричали многие.

– Что ж, – сказала слониха, – значит посадим его в землю. Выкопаем ямку…

Кроты быстро выкопали ее, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Еще спасибо, что его не сунули вниз головой. Одни говорили, что ноги – это ветки, а серая масса – корни, переплетенные в клубок. Другие утверждали, что корни – это два отростка, они и грязнее, и длиннее. В общем, сунули вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила ему до бедер.

– Какой-то он чахлый, – сказал осел.

– Надо бы его полить, – сказала слониха. – Не обессудьте, но мой нос очень бы…

– Решительно возражаю! – вставил бульдог. Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась, стала поливать дядю, и поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец он пришел в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы займемся более важными вещами.

Земляничка тем временем приблизилась рысью к Совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но ему и не надо было; Аслан сразу дал знак, звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори встал лицом к лицу со львом. Тот был больше и ярче, красивей и страшнее, чем ему прежде казалось, и Дигори не решался взглянуть ему в глаза.

– Простите, мистер Лев… мистер Аслан… сэр, – проговорил Дигори. – Не дадите ли… то есть, нельзя мне… волшебный плод для мамы?.. Она больна.

Он надеялся, что лев скажет: «Можно». Он боялся, что лев скажет: «Нельзя». Но тот сказал совсем иное:

– Вот он. Вот мальчик, который это сделал, – и поглядел не на него, а на своих советников.

«Что же я сделал?» – подумал Дигори.

– Сын Адама, – сказал лев, – расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья.

Дигори хотелось ответить иначе, мыслей десять мелькнули в его мозгу, но он тихо сказал:

– Я привел ее, Аслан.

– Зачем?

– Я хотел убрать ее из моего мира.

– Как она очутилась в твоем мире?

– Из-за волшебства.

Лев молчал, а Дигори знал, что сказал не все.

– Это мой дядя виноват, – продолжал он. – Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца… мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первую… а в таком месте, называется Чарн, мы встретили ведьму…

– Встретили? – переспросил Аслан, и голос его немного походил на рычание.

– Она проснулась, – сказал Дигори, побледнел, и сказал иначе: – Я ее разбудил. Я хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли не хотела, она не виновата… я с ней даже подрался. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня немножко заколдовала надпись…

– Ты так думаешь? – тихо спросил лев.

– Нет, – сказал Дигори. – Не думаю. Я и тогда притворялся.

Лев долго молчал, а Дигори повторял про себя: «Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу». Когда лев заговорил снова, обращался он к зверям.

– Друзья, – сказал он, – хотя мир этот семи часов отроду, сын Адама уже занес в него зло. – Звери, в том числе – лошадь, воззрились на Дигори, и он был бы рад провалиться сквозь землю. – Но не падайте духом. Зло это еще не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. А пока, сотни лет, мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принес сын Адама, дети Адама и помогут исправить его. Подойдите ко мне!

Это он сказал Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку и неотрывно глядела на льва. Фрэнк, взглянув на льва, снял котелок, без которого никто его еще не видел, и стал моложе и красивей, меньше похож на кэбмена, больше – на крестьянина.

– Я давно знаю тебя, сын мой, – сказал ему Аслан. – Знаешь ли ты меня?

– Нет, сэр, – отвечал Фрэнк. – Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую… вроде где-то видел.

– Хорошо, – сказал лев. – Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаешь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край?

• Предыдущая
• 14/20
• Следующая