Скользящие по грани (СИ) - Корнилова Веда - Страница 17

Общее мнение было таким: похоже, многие аристократов уверены, что для них закон не писан, и потому они живут по тем правилам, которые устанавливают для себя сами, считают, что им все дозволено, а высокородные святоши покрывают их делишки! Да любого из простолюдинов за подобное двоеженство давно бы наказали, а этим все, как с гуся вода!..

В общем, как ни крути, но для того, чтоб закончились ненужные разговоры, бросающие тень на высокие имена, эту историю необходимо было пресечь на корню, причем жестко и безо всякой жалости. Вот потому-то дознаватель пытался повернуть дело так, что вся вина за произошедшее целиком и полностью лежала на моих плечах. К великой досаде обвинителей, итог этих потуг получился не очень достоверным, но при большом желании на кое-какие нестыковки можно закрыть глаза.

Для обвинителей куда хуже было другое – я никак не хотела играть по их правилам, и не собиралась хоть что-то скрывать. К тому же, узнав о драме в одной из самых знатных семей страны, из королевского дворца прислали наблюдателя, чтоб тот проследил за непредвзятостью процесса и справедливостью вынесенного приговора. Ну, с королями не стоит конфликтовать даже очень родовитым и богатым людям, а, значит, нужно было повернуть дело так, чтоб я признала свою вину и искренне раскаялась в содеянном преступлении, умоляя о прощении... Пошли бесконечные уговоры, увещевания, сказочные обещания, перемежающиеся угрозами, но отныне я не собиралась хоть в чем-то идти навстречу требованиям семейки ди Роминели.

Потом состоялся суд, правда, к великому разочарованию большой части жителей города, суд был закрытый. Все выступления были заранее отрепетированы: слуги, глядя честными глазами на судей, рассказывали о том, как я третировала беднягу-мужа; стражники, стараясь не смотреть в мою сторону, докладывали о том, что пострадавший весь был истыкан острым предметом, зато на мне не было ни царапинки. На основании этого был сделан вывод: дескать, это может говорить только о том, что столь благородный человек не мог поднять руку на женщину, даже такую жестокую, как его супруга.

Семейка ди Роминели выступала здесь в статусе пострадавших, и уж они-то оторвались по-полной. Дяди, тети, кузены с кузинами – все они пели одну песню о том, насколько великодушным человеком был их погибший родственник, и сколь жестокосердная женщина досталась ему в спутницы жизни. Правда, судя по всему, они учили свой текст с одной бумажки, что стало понятно после речи уже третьего свидетеля: каждый едва ли не слово в слово повторял то, что говорили выступающие до них – видимо, опасались сказать от себя хоть что-то лишнее и (не приведи того Боги!) рассердить Лудо Мадора ди Роминели. Ну, это понятно: почтенный господин Мадор – хозяин семьи, все полностью зависят от его расположения, и потому лучше ни на йоту не отступать от того текста, который им велели запомнить. Даже судьи поняли всю нелепость происходящего, и после шестого «беспристрастного свидетеля» махнули рукой – мол, показаний уже выступивших родственников вполне достаточно, в этом вопросе нам все ясно!

Удостоилась я и выступления бывшего свекра. Обливая меня презрением, он с горечью в голосе сообщил, насколько несчастным был брак его сына – дескать, этот молодой человек с первого взгляда и без памяти влюбился в недостойную особу, за что в итоге и поплатился. Более того: эта ужасная женщина, что присутствует здесь и наблюдает за всем происходящим с невозмутимым видом – она не смогла родить наследника, или же просто не пожелала этого сделать, и теперь у него, Лудо Мадора ди Роминели, не осталось от его любимого старшего сына ничего, кроме горьких воспоминаний... Вообще-то в тот момент мне очень хотелось напомнить бывшему свекру причину, отчего он остался без внука, но я предпочла промолчать – все одно здесь мои слова никто слушать не станет.

Выступал и Шарлон. Я даже не хочу вспоминать его речь – противно. Коротко ее можно передать так: когда он приехал, чтоб предложить мне руку своего брата, я влюбилась в него, настояла на том, чтоб он на мне женился, хотя знала, что уже женат, да и впоследствии преследовала его своими домогательствами... Все остальное, что он сказал, было столь же несуразно. Шарлон нес откровенную чушь, громоздил одну нелепость на другую... Кажется, судьи дослушали его с явным трудом, и не стали задавать ни одного вопроса.

Мне трудно судить о том, что думал посланник короля, глядя на это итак называемое беспристрастное рассмотрение дела, но лично у меня складывалось стойкое впечатление о том, что все происходящее выглядело сплошным фарсом.

Единственным человеком, кто кинулся на мою защиту, оказалась бабушка. Почему-то она приехала одна, без моего отца, но, тем не менее, своим выступлением в суде, если можно так выразиться, моя боевая бабушка размазала по стенке всю семейку ди Роминели. Бабуля рассказала о излишне скором сватовстве, о том, как приехавший гость торопился со свадьбой и последующим скорым отъездом. Поведала и то, что всего лишь через несколько дней после нашего отъезда бабушка выяснила, как выглядит настоящий Лудо Уорт, а также узнала многое об этой благородной семейке... Надо признать: в выражениях бабушка не стеснялась, к великому недовольству господина Мадора высказала все, что думает как о нем самом, так и обо всех его родных и близких – кажется, даже судьи с трудом удерживали улыбки, слушая более чем образную речь бабушки. Увы, даже столь эмоциональное выступление вряд ли могло склонить в мою сторону чашу правосудия – я понимала, что приговор по моему делу негласно вынесен еще до начала суда, только вот пока что не стоило говорить об этом бабушке.

А еще бабуля сумела пару раз добиться свидания со мной. На вопрос, почему не приехал отец, бабушка лишь вздохнула – просто не смог, семейные дела, просил извинения за свое отсутствие, просил передать, что любит... Может быть, так оно и есть, но все же мне показалось, что бабушка чего-то недоговаривает, глаза отводит в строну. Впрочем, более она этой темы не касалась, но постоянно подбадривала меня, утверждала, что делает все возможное для моего освобождения. Ох, бабушка, ты никак не хочешь понять, что все уже решено, и изменить ничего нельзя, как ни старайся!

Именно потому на нашем втором свидании я, поражаясь собственному спокойствию, попросила ее принести мне кое-что, то, о чем думала уже давненько, и о чем, кроме бабушки, мне просить было некого. Как и следовало ожидать, бабуля, услышав мою просьбу, чуть языка не лишилась, а придя в себя, твердила мне только одно: выкинь всякую чушь из головы, все будет хорошо!.. Я, мол, вытащу тебя отсюда, не сомневайся!.. Бабушка, дорогая ты моя бабуля, для нас обоих будет лучше, если ты начнешь смотреть на жизнь реально, без пустой надежды.

... И вот настал день вынесения приговора. Все те же лица, члены семьи ди Роминели, подчеркнуто облаченные в черные траурные одежды, суровая речь обвинителя... Чувствовалось, что всем хочется как можно быстрей покончить с этим представлением, которому требовалось придать вид правосудия. Приговор был ожидаемым: за совершенное преступление, то есть убийство одного из самых достойных и уважаемых людей страны наказание может быть только одно – смертная казнь, то бишь отсечение головы, причем произойти это событие должно через три дня. Надо же, как торопятся – видимо, уверены, что вскоре после избавления от меня стихнут все разговоры, подрывающие честь семейства ди Роминели.

Не знаю, что после оглашения приговора члены этой благородной семейки хотели прочесть на моем лице, но увиденное их явно разочаровало – я даже бровью не повела. За два года жизни со своим супругом я привыкла скрывать свои чувства, да и пребывание в тюрьме успело подготовить меня к печальному итогу. Когда же спросили, не желает ли осужденная что-либо сказать напоследок, то я лишь пожала плечами:

– Мне бы очень хотелось поговорить со своей бабушкой.

– Ничего не имеем против... – кивнул головой один из судей. – Вы поговорите с ней сегодня, перед тем, как вас вновь отправят в тюрьму. Но неужели вам не хочется даже сейчас, стоя на краю бездны, попросить прощения за содеянное у господ ди Роминели? Раскаяние – это путь спасению и очищению души!