Письма С (СИ) - Черных Нестор - Страница 9

Вышли на свежий воздух. Глядя на бледное лицо с отупело-ошарашеным взглядом, Олег сам с собой поспорил, сколько часов дать «бойцу», чтобы тот окончательно сдулся.

Следующая остановка была у главной площади городка. Андрей притормозил у тонированной двери с несколькими яркими надписями и наклейкой, схематично изображающей женщину в зачёркнутом кружке, неуверенно посмотрел на парней, но всё же вошёл.

Клуб не пустовал. В приглушенном свете зала, у барной стойки и за столиками у стен Олег сходу насчитал десяток человек. Сели за угловым столиком. Монах расслабленно откинулся на спинку дивана и обратился к Андрею. Мягче обычного:

— Что видишь?

Взгляд исподлобья.

— Педиков вижу.

— Вон на того посмотри, что с барменом говорит. Сколько ему лет?

— А я... знаю? Лет двадцать.

— У противоположной стены видишь двоих?

— Ну да, совсем школьники.

Монах ненадолго замолчал.

— Хочешь ещё посидеть? Могу заказать выпить.

Олег прыснул, встал и вышел на улицу. Бледный и неестественно большой диск солнца уже висел над крышами домов в безоблачном небе.

Вышедший из заведения Монах подвёл раскисшего рекрута к другой двери, с голографической вывеской. Зелёный моргающий крест стал почти неразличим в дневном свете. — Что видишь?

— Дверь. Реклама.

— Мелкий шрифт прочитай, пожалуйста.

— «Противопоказано лицам до четырнадцати лет». И что?

— Нормально для рекламы контрацептивов?

Сбитый с толку кучей непонятно зачем предоставленной очевидной информации, Андрей опустил взгляд в землю и что-то неразборчиво пробормотал.

— На сегодня ознакомительная программа окончена, хмыкнул монах, — захочешь поговорить — приходи через неделю в «Телегу».

Глава 4

Гуль. Мысли о бороде короля

Путь лежал на свалку. В каждом городе она есть, и обычно там благодать для гулей: дважды полураспадающиеся автомобили, кислотные лужи, лабиринты из гор мусора и другие прелести индустриального общества. Гуль не знал наверняка, где она, но он всегда безошибочно угадывал. Просто полагался на свой внутренний компас и позволял ногам идти в нужном направлении.

Возможность заночевать не в открытом поле манила, шептала наплевать на всё. Не успеть ведь дойти до бункера Дружины. И поди знай, как там примут. Вот отдохни хорошенько, а утром пораньше двинешь в путь, половину пройдёшь ещё засветло.

Сегодня ноги несли особенно быстро, насколько это возможно. Рассказ пьяницы всколыхнул тёмные воды, именуемые тревогой. И поначалу даже мелькнула здравая мысль — держаться ближе к людям. Ближе к ним... да, здравая мысль, такая здравая, что здоровей некуда. А ноги всё шли и шли.

— Так идти дальше или искать ночлег?!

Дал бы кто ответ.

А потом как-то резко закончились дома, и гуль вышел на пустырь. Вернее это была окраина города, ведь за самой свалкой уже ничего не было. Небольшие сопки бесформенного мусора за периметром из ржавых обрубков труб, что когда-то служили опорами для забора. Пройдясь меж горок, гуль поковырял носком сапога мусор, покрутил головой. Как-то не то, что ожидал. Думал заночевать в багажнике какой-нибудь колымаги, а тут...

— И средь пустых домов

и студней одичалых,

Не людей страшась, а снов

я вновь

усну

усталым...

Делать было нечего, пришлось вернуться в квартал.

— Мелким разочарованиям не сломить меня!

— Ты слишком много болтаешь, когда взволнован.

— Ну, знаешь... уж лучше так, чем одичать.

— А с чего, думаешь, всё начинается? Разве кто-то проводил исследования, как гули сходят с ума?

-...

— Вот именно. Только слухи.

-...

— Ах ты меня игнорируешь... на здоровье.

Для ночлега был выбран кирпичный дом со снятыми с петель ставнями, без двери. Крыша также давно обвалилась, пробила настил, и теперь подпол был завален кучей трухлявых брёвен и досок. Гуль приглядел место в углу, под двумя балками, образовавшими небольшую нишу. Спрыгнув вниз, осторожно заглянул в укрытие.

— Хм...

В тени, ближе к стене, куда не добиралось палящее солнце, из земли торчали два гнутых прутика. Слишком идеально изогнутые, симметрично расположенные. Да чего гадать, только идиот не поймёт, что это сухая мокрица, а не стебли старой травы. Гуль достал нож, на всякий случай во вторую руку взял обломок доски. Сначала пнул каблуком землю и сразу отскочил на шаг. Ничего. Осторожно подошёл, встал на колено. Чёрт, тесно, не замахнуться нормально. Прицелился ножом в пяди от усиков и остановился. Может, просто спугнуть? Хотя нет, чёрта с два она убежит под палящее солнце. Забьётся под землю тут же, в груде деревянной трухи, а с темнотой проснётся и придёт за полуночным перекусом. Обнимет ногу или руку брюшными отростками и выпьет. До дна, даже без тоста за здравие детей.

— Долго думаешь! — и отложил доску.

Накрыл рукоять ножа ладонью. Всем телом подался вперёд, вгоняя лезвие в землю, тут же вскочил и попятился. Пол вздыбился, мокрица, шурша мягким панцирем, забилась в судорогах, то сворачиваясь в мяч, то раскрываясь и царапая землю и воздух короткими ножками.

Удачно попал, могло быть и хуже. Бывало действительно хуже, когда мокрица, поливая землю молочно-серой кровью, гонялась за гулем полчаса, до полной потери сил.

И место таки было готово. Оттащить труп в другой угол, чтобы вонью отпугивало незваных гостей. Или заманило кого... крысы едят мокриц? Наверное, они всё едят. Волки точно побрезгуют. Ладно, чёрт с ними, с крысами. Гуль вытянул вшнурованную в штанину полоску кожи, примотал нож к ладони. При помощи доски накидал на лужу крови немного песка. Натаскал более-менее пригодных досок и, с кряхтеньем забившись в свой закуток, соорудил небольшую баррикаду.

— Вот сейчас нужно было нож привязывать, балда.

Место притиралось долго. Солнце пробивалось сквозь щели навеса, и каждый раз, когда гуль ёрзал, пытаясь найти удобное полулежачее положение, полоски света густо наполнялись пылью. Красиво и убаюкивает.

— Расскажи сказочку.

Почесал в раздумье макушку, остался в куском отсохшей плоти в ладони.

— Знаю только грустную.

— Давай.

Разговаривать с самим собой это такая загадка! Никогда не знаешь, какой вопрос слетит с языка, и какого ответа стоит ждать.

— Взрослый уже, спи.

Прослушивание тишины — дело тоже довольно приятное. При том стоит заметить, что вынужденная ранняя стоянка отличается от ночного привала. Вроде то же едва уловимое потрескивание в песках под аккомпанемент редкого сердцебиения и шуршащих звуков в груди. Разве что ветер гонит зной, а не остывающее дыхание угасающего дня. И зверьё ещё не подаёт голоса, сидит по норам. И как-то по-особенному вообще воспринимается отдых. Особенно этот. Словно разложил пикник на пути зарождающегося смерча. И шаги... стоп, какие ещё шаги? Какие голоса?

-... а потом я беру у Славы снайперку и жду, пока это дебил устанет. Прилёг, знаешь, покручиваю колёсико. А этот бежит и бежит. Даже не петляет, представь? Ну я что, вдыхаю, тяну крючок — бац! Башка его взрывается, как спелая рябина!

Несколько голосов одобрительно засмеялось, а гуль как раз нашёл удобное положение, в котором ничего не давило в позвоночник, а в рёбра упиралось довольно сносно, даже где-то приятно сдавливало. Словно обнимает кто-то.

— И как? — поинтересовался кто-то продолжением.

— Нормально так, вообще. Никто больше не рыпался, даже подстёгивать особо не надо было. Оно, знаешь, хоть далеко было, все видели, как тот придурок упал и больше не поднимался. Догнал всю партию за полдня, все как шёлковые были.

Снова одобрительные смешки и угуканье.

— Это ты про тот раз, когда взял деревню? — этот голос спокойный, гулю даже как-то прохладно стало — не из-за места пряток.

Шаги приближались, голоса становились громче, с хорошо различимыми интонациями.