Отряд апокалипсиса (СИ) - Печёрин Тимофей - Страница 37

Следующий набор диковинных значков, поддавшийся пониманию волшебницы, гласил: «Чем бы ты ни занималась — помни: прежде всего, ты женщина».

Равенна прямо-таки ощутила гордость, с которой была написана эта фраза. А следом подумала, что за века, прошедшие с тех пор, как капище было заброшено, мир изменился не в лучшую сторону. Ведь подумать только: когда-то слово «женщина» звучало гордо. А не обозначало чью-то пожизненную рабыню и бесплатную шлюху. Ну и девочку для битья — время от времени.

Или, к примеру, злую ведьму, достойную костра инквизиции — если речь шла о женщине, любую из трех вышеназванных ролей отвергавшей.

«М-м-м, похоже, Освальд не узнал от Лира всей правды, — зашевелилась в голове Равенны внезапно зародившаяся мысль, — или просто нам не сказал? Похоже, культ, которому было посвящено это капище, был не абы каким, а женским. Во славу женского начала, в честь какой-то богини-женщины… и покровительницы женщин. Тогда, наверное, понятно, почему Лир стал пленником капища. Скверна здесь… или ее вместилище пропитано женским началом. Какой-то дух, считающий… ощущающий себя женщиной. И которому понадобился хотя бы один мужик. А тут как раз этот некромант подвернулся — вот и не отпускает его пещера… дух».

Это умозаключение показалось Равенне забавным. Волшебница захихикала… затем расхохоталась, да все громче и громче, все сильнее. Дойдя до того, что согнулась, хватаясь за живот, и закашлялась. Но все равно не могла сдержать этого, рвущегося из нее, смеха.

— Что с тобой? — из-за спины окликнул Равенну голос. Грубый, но приятный тем, что излучал силу. Просто-таки звериную мощь.

Такой же сильной… но в то же время чуткой показалась ей и рука, что легла на плечо. Мужская рука.

— Все… в порядке, — проговорила волшебница, выпрямляясь и делая глубокий вздох. А затем повернулась к тому, кто ее окликнул.

Человек, стоявший рядом и державший в руке горящий факел, показался Равенне знакомым, но как-то смутно. Имени, во всяком случае, волшебница теперь вспомнить не могла. Но имя ее интересовало куда меньше, чем внешность человека. Такая, что — как внезапно дошло до Равенны — и глаз не оторвать.

Высоченное и могучее тело, проступавшее под одеждой. Просто-таки зверь, хищный зверь в людском обличии. Настоящий самец!

А еще запах. Истинно мужской запах пота, силы и… желания. Да, желания, которое этот здоровяк отчего-то в себе подавлял. Как, впрочем, не он один.

Зрелище могучего самца завораживало Равенну… и отвлекало тоже. Собравшись с духом, она резким движением отвернулась, снова вперив взор в исписанную диковинными символами стену.

И почти в тот же миг взгляд волшебницы задержался… нет, скорее застыл, как муха в янтаре, остановившись на еще одной надписи, поддавшейся чтению.

«Три вида врагов у тебя, — гласила она, — те, кто желают тебе смерти. Те, кто пытаются навязать тебе свои желания. И те, кому хочется, чтобы ты и своими желаниями пренебрегла».

— А ведь правда, — хотела подумать, но нечаянно произнесла вслух Равенна. На лету вспомнив, чем была даже ее жизнь — даже ее, занимавшейся, казалось бы, тем делом, которое ей нравилось. Про других женщин, оказавшихся в рабстве у похотливых двуногих свиней, и в подметки не годившихся хотя бы этому здоровяку с факелом, и говорить было нечего.

Нечего говорить… вернее, сказать можно только одно. Вся жизнь — следование чужим желаниям и пренебрежение своими. Что не приносило счастья. А значит, навязано было не иначе как врагами.

Но теперь! Когда глаза Равенны открылись…

Развернувшись, волшебница сверкнула глазами, окинув могучего самца, стоявшего неподалеку, взглядом голодным и безумным. Провела языком по губам. И одновременно, вскинув обе руки со скрюченными пальцами, резким движением разметала волосы.

— Равенна?.. — недоуменно пробормотал Сиградд, глядя, как она непривычной, по-кошачьи плавной поступью подходит к нему. Почти вплотную.

— Ты мне враг? — голосом непривычно глубоким и грубоватым осведомилась Равенна, проведя пальцем по груди варвара, затем по открытой шее.

— Не… понимаю, — только и смог сказать Сиградд.

Впервые в жизни, наверное, он слукавил. Хотя бы частично. Потому что прекрасно понимал — да даже мальчишка бы понял — чего именно захотелось вдруг его спутнице. Непонятна ему была разве что причина произошедшей с Равенной столь резкой перемены. Она пугала его… да-да, пугала воителя, привыкшего даже смерть воспринимать как просто открывшуюся дверь в лучший мир.

Кроме того, хоть и наслушался еще в прежней жизни Сиградд рассказов от сородичей, о том, кто и над сколькими женщинами надругался при очередном набеге, хоть и бывал даже свидетелем таких надругательств — но сам ни разу не принимал в этом участия. И вообще считал себя однолюбом. Продолжал любить Луту, даром, что умом понимал: больше им ни в жизнь не встретиться.

То была вторая причина, по которой варвар не мог уступить внезапному порыву Равенны.

— Ты мне враг? — вновь вопрошала волшебница, — тоже заставишь меня… отказаться от моих желаний?

Но тут и третья причина подоспела, откуда не ждали.

— Остановитесь! — разорвал душный воздух пещеры голос громовой и в то же время какой-то… безжизненный. Так, наверное, могла бы разговаривать ожившая статуя.

Сверкнула молния… нет, просто вспыхнул свет — холодный, синеватый, но такой яркий, что огонь факела мерк рядом с ним.

И, озаренная синеватым светом, на камне-алтаре возникла призрачная фигура.

— Остановитесь! — проговорил призрак, и тон его резко, непривычно для живых, менялся от громового крика до едва слышного шелеста, — это все иллюзия! Морок, порожденный Скверной!

Холодное сияние растеклось от призрачной фигуры во все стороны, разгоняя темноту… и неузнаваемо меняя обстановку пещеры. Исчез камень-алтарь; каменная кладка с письменами и рисунками превращалась в обычный, природный камень, неровный и местами потрескавшийся. Да и само помещение — оно больше не было круглым. Сделавшись обычным гротом. Неправильной формы, как и подобает любому естественному образованию.

Скверна отступила — оставляя в душе и на сердце Равенны ощущение чего-то гадкого, вроде прикосновения жирных и грязных липких пальцев к лицу. Но… не сдавалась.

Вздрогнув, Равенна зачем-то обхватила себя руками. И помимо воли вспомнила учебную схватку с призраком в другой иллюзии — порожденной волшебством мастера Бренна. Вспомнила про заклинание «Развоплощения», о котором говорил ее наставник. А следом подумала, что если прибегнуть к этому заклинанию («как же я забыла, дура!»), то дух некроманта уберется прочь из мира живых. А значит, ничего искать не придется.

Вскинув руки в направлении Лира, Равенна скороговоркой произнесла заклинание «Развоплощения»… и едва не взвыла от досады, когда растаявший призрак миг спустя появился вновь.

— Думаешь, я не знаю этого заклинания? — в призрачном, обычно лишенном интонаций голосе теперь послышалась обида, — «Развоплощение» — чары ведь и для некромантов не бесполезны. Ты не знала? Так вот, я уже убедился и… прошу прощения, что не предупредил: «Развоплощение» здесь не поможет. Не трать время и силы.

Но и то, что заклинание не сработало, было лишь полбеды. Вдобавок, при попытке развоплотить Лира защита от Скверны, поставленная им, оказалась снята. И адская сущность вновь перешла в наступление. Причем атаковала уже не столь осторожно.

С ужасом дрожащая, чувствовавшая себя отравленной, Равенна видела, как откуда-то сверху хлынули потоки чего-то темного… разумеется, это была кровь. Целое море крови, которое сперва затопило земляной пол грота, затем стремительно поднялось и стало по щиколотку волшебнице, по колено, по пояс…

Оставались считанные мгновения до того, как Равенна окажется по горло в крови. А затем полностью скроется в кровавой пучине, захлебнется.

Сиградду осталось только одно — что, собственно, он и сделал. Подхватив истошно заверещавшую, с безумными глазами, Равенну, он забросил ее на плечо. И с волшебницей, барахтавшейся, как утопающая, что было сил, бросился прочь. К маячившему в темной дали светлому пятнышку выхода из пещеры.