Отряд апокалипсиса (СИ) - Печёрин Тимофей - Страница 24

А животные так и вовсе относились к нему с открытой враждебностью. Те же собаки приходили в безумную ярость и просто захлебывались лаем, едва приметив человека. Уже тогда.

И теперь вопрос. Мог ли Скарукс просто тихо обживаться в захваченном теле, не трогая окружающий его мир и не отравляя Скверной? Ответ очевиден: не мог. Ибо так уж был устроен.14

Это в замковом дворе присутствия Скверны почти не ощущалось. Но едва пятеро незваных гостей переступили порог донжона, как ее сгустки стали попадаться чуть ли не через каждый десяток шагов.

Выглядела Скверна здесь иначе, чем снаружи — в окрестностях замка. Ведь вместо земли в помещениях донжона был каменный пол, иногда еще прикрытый коврами. И на полу этом лепились то тут, то там, набухая как почки на деревьях и вяло шевелясь, будто живые существа, то комья некой темной и бесформенной массы, то целые ее бугры, высотой примерно по колено взрослому человеку.

От комьев и бугров исходил мерзкий запах, напоминающий дух разлагающихся трупов… или гниющих отбросов… или разлагающегося на солнце дерьма — целой кучи. Смотреть на них было тоже крайне неприятно. А еще небезопасно. Несмотря даже на амулеты мастера Бренна. Стоило кому-то из пятерых человек хотя бы на миг задержать взгляд на сгустке Скверны, как в ушах начинали звучать едва различимые, но назойливые шепотки, голова кружилась, а взор затуманивался.

Один раз Равенна не выдержала. Очередной сгусток — величиною чуть ли не с бочку — она в ярости испепелила молнией. Хотя и понимала, что напрасно: уже миг спустя почти на том же самом месте начал набухать новый сгусток. Хоть и маленький поначалу, но растущий прямо-таки как на дрожжах.

«Источник, — шептала волшебница, удаляясь от этого растущего сгустка, — нужно найти источник… только так… иначе не справиться».

С каждым новым шагом защитные амулеты все больше нагревались. Той же Равенне вскоре пришлось достать свой из-за пазухи. Подержав амулет в руке несколько мгновений, волшебница догадалась привязать его к поясу.

Освальд тоже чувствовал все возрастающее тепло в сапоге. Но покамест терпел. Был в состоянии терпеть. Не спешил перекладывать амулет, дабы держать его подальше от собственной кожи, и капитан Римас.

Зато это свойство амулетов — нагреваться от близости Скверны — облегчило сэру Андерсу и его спутникам поиск источника. Ведь чем ближе они находились к источнику, тем сильнее было присутствие Скверны.

Спускаясь в подземелье под донжоном, да преодолевая темные ветвистые коридоры со сводчатыми потолками, пятерым живым — наверное, последним живым людям в замке Веллесхайм — вообще приходилось пробивать себе дорогу. Потому что сгустки Скверны встречались там повсюду. Не только на полу, но и на стенах, под потолком. Иные оказывались столь велики, что целиком перегораживали проход. И тогда в ход шла волшба Равенны или огонь факела.

Под огнем, хоть колдовским, хоть обычным, эти темные, вяло шевелящиеся и источающие зловоние, бугры съеживались, подаваясь в сторону. Иные вовсе сгорали без следа. Конечно, вскоре пораженные сгустки нарастали вновь. Но случалось это не сразу. Так что времени пройти вполне хватало.

— Вы тоже это заметили? — ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Освальд, — в подземельях… в темницах всяких ведь крысы обычно бегают, шуршат. Пауки паутину вьют…

— Да-да, — подтвердила Равенна, поневоле вспомнив пребывание в застенках Святой инквизиции, — только здесь, похоже, даже крыс и пауков Скверна выжила.

А закончились поиски перед тяжелой железной дверью, ведущей в одну из темниц — обширную, но Скверной заполненную как квашня поднявшимся тестом. Бесформенная темная масса даже боевым заклинаниям Равенны поддавалась с какой-то явной неохотой. Огонь факела же так и вовсе остался для нее незаметным. Оставив разве что вмятину размером с кулак.

— Плохо дело, — проговорила сквозь судорожно стиснутые зубы волшебница, простирая обе руки, от пальцев которых в направлении дверного проема змеились яркие молнии, — я уже голод чувствую. Не растратить бы по пути всю силу… тогда с источником бороться будет нечем.

— Голод, значит? — переспросил Освальд, — не волнуйся, я прихватил из таверны… кое-чего, немножко.

С этими словами бывший бродяга достал из котомки кусок сыра, протянул товарке-волшебнице. Та, не отвлекаясь от своего, задействовавшего обе руки, занятия, потянулась навстречу. И, изловчившись, откусила, сколько смогла.

Волновалась, кстати, Равенна напрасно. Цель их пути лежала за железной дверью и сожженными волшбой сгустками Скверны.

Темница, обнаруженная по другую сторону очищенного проема, оказалась весьма просторной. Каменный пол сменился земляным — наощупь земля была рыхлой и чуточку влажной. И на этой земле, распятый на чем-то, похожем на огромное колесо со спицами, лежал человек. Голый, тощий и с серой кожей. Его пятки и кисти рук свисали со спиц «колеса», чуть ли не впиваясь в землю. Которая чуточку подрагивала, или даже шевелилась под ними.

Трудно было узнать распятого человека. Даже для сэра Андерса, знавшего его с малых лет. Истощенный и измученный, он, вдобавок, лишился половины волос. Однако глаза оставались живыми. Чуть помаргивая, они смотрели на обступивших, склонившихся над «колесом» людей.

— Помоги… избавь… — прошелестел распятый человек еле слышно, — прошу… вас.

— Эх, брат, — вздохнул сэр Андерс, уже потянувшись к мечу, — что же ты наделал? Как ты мог… о чем думал только?

— Мог? — напряженную тишину разорвал насмешливый возглас, прозвучавший откуда-то из-за спины рыцаря-изгнанника, — наделал? Этот жалкий кусок мяса ничего не мог. А тем более сделать.

Сэр Андерс и его спутники резко повернулись на этот голос — чуть ли не все разом. И увидели его обладателя: человека, вышедшего к ним из мрака. Из темной глубины лишенной даже маленьких окошек темницы.

Вернее, то был не совсем человек. Глаза его горели в темноте багровым светом. Рот совершенно лишился губ, зато был полон зубов, непривычно мелких и острых — они зловеще поблескивали, отражая свет факела. А у макушки торчали над головой два костяных нароста. Освальду, родившемуся в деревне, они напомнили бычьи рога… спиленные. Хотя, наверное, они и были рогами. Причем не спиленными, а просто не успевшими вырасти до полного размера.

— Он бы не сдался мне вовсе, — говорило это существо, лишь отдаленно похожее на человека, а голос его из ехидного превратился в глухо-заунывный, не по-человечески тягучий, — но Скверна… ей, чтобы питаться, нужна живая плоть. Живая плоть и душа… греховная. А уж грехов за сэром Рихардом хватает.

— Ты! — воскликнул сэр Андерс, несмотря на все метаморфозы сумевший узнать его, — кастелян Густав! Но как? Ты же умер… мне сказали.

— Сказали? Кто сказал? — существо, некогда бывшее кастеляном Густавом, рассмеялось жутким скрежещущим смехом, и пасть его озарилась красноватым пламенем, горевшим, словно у существа внутри, — уж не тот ли, кто много дней поставлял Скверне свежее мясо? И новых рекрутов в мое мертвое войско?

— Можно было догадаться, — с досадой пробормотала Равенна.

И взгляды четверых из пяти человек, пришедших в подземелье под донжоном, буквально впились в капитана Римаса.

— Что, капитан? — скрипело существо, — слишком долго кое-кто находился рядом со Скверной? И вот уже не совсем свободен… этот кое-кто. Вроде бы по своей воле поступает… а не совсем.

— Умри, погань! — завопил Римас и бросился на тварь, когда-то бывшую кастеляном Густавом, на ходу выхватывая меч.

Существу, однако, хватило единственного движения руки, чтобы остановить его. Всего в шаге от бывшего кастеляна, бывший же командир замкового гарнизона замер, точно врезался в невидимую стену. Застыла, как муха в янтаре, вскинутая рука, сжимавшая меч.

— Эх, не умеете вы слушать, смертные, — заунывно прогудел Густав… вернее тот, кто завладел его телом, — сказано же: в тебе тоже есть частичка Скверны. А значит, ты ее пленник и раб… мой раб.

Но, видимо, частичка, про которую он говорил, в случае с Римасом оказалась слишком мелкой. Власти, которую обрела благодаря ей тварь, вселившаяся в тело кастеляна, хватило лишь на то, чтобы остановить правую руку пожилого воина — ту, что держала меч. А вот удержать уже левую руку тот, кто когда-то был кастеляном Густавом, оказался не способен. Или, быть может, эту руку защищал амулет мастера Бренна, спрятанный в перчатке.