Твой друг
(Сборник) - Рябинин Борис Степанович - Страница 68

— Сам Петр Петрович рентген делал, сам снимок посмотрит. Обойдется.

— Только бы обошлось, кроме Капельки у меня никого, ты знаешь.

Анна Ивановна солдатская вдова, детей нет — всю жизнь одна прожила. Когда уходила на пенсию, товарки-ткачихи подарили ей щенка — «от душевного одиночества». И стала ей Капелька отрадой на старости лет.

Сидим, ждем. К Капельке заинтересованно тянется лобастая конопатая морда сенбернара.

— А у вас что? — соболезнует Анна Ивановна.

— Какой-то мерзавец «жигуленком» двинул в бок Граю и был таков. — Голос пожилого человека дрожит от возмущения и горечи.

— Номер, номер надо было записать, — всколыхнулась очередь.

— У меня в глазах потемнело, а вы говорите — номер, — вздыхает хозяин Грая.

Рядом на коленях у девочки полосатый кот, правая лапка вяло и безжизненно болтается.

— Соседский Жорка грозился: выпустишь своего поганого кота в коридор — изувечу, — глотает слезы девочка. — Вот и… — Говорить она больше не в силах.

Степа не поганый, а очень даже симпатичный кот, но встретился на его пути жестокий мальчик. (Кто-то встретится Жорке, когда он подрастет?) От отчаянного детского горя всем делается как-то не по себе: словно все мы виноваты, что растет садистом некто Жорка.

— А я сама, ох беду устроила, — кается бабуля с болонкой в спортивной сумке. — Отпустила с поводка, а… Ох будет мне от всех наших.

— А сколько их, ваших? — весело интересуется молодой парень с овчаркой.

— Дочка с зятем, ребят трое, да мы с Тяпой — семь душ, — охотно отвечает бабуля.

Присмиревшие, серьезные сидят всегдашние враги! собаки и кошки, задиры и забияки. И драться никому не хочется: сейчас им всем нужна помощь.

— С Капелькой, зайдите, — приглашают в кабинет. Сколько я знаю Петра Петровича Отто, он не меняется — неистовый оптимист. Ветеран ветеринарной службы столицы, справивший в марте 1983 года полувековой юбилей своей работы, Петр Петрович по-прежнему подтянут и энергичен. Он не любит лишних слов, но доброе — отыщет всегда.

— Перелом у вашей склочницы, надо оперировать. Да не бледнейте вы заранее! — ворчит он на хозяйку. — Держите направление в Нагатино и не переживайте — хирурги там отличные, починят вашу Капельку.

Пробираемся на выход по узенькому коридору, прощаемся с новыми знакомыми. Тесновато на улице Юннатов. Эта клиника — одна из старейших в Москве — когда-то казалась просторной, а теперь едва вмещает самые необходимые кабинеты. Скоро она поменяет адрес: у метро «Речной вокзал» выстроена великолепная, отвечающая всем современным требованиям лечебница. Там же будет и стационар, и хирургия, и процедурная. А пока мы едем в Нагатино. От улицы Юннатов до Нагатино — путь не близкий, другой конец Москвы. Укладываем Капельку на дно хозяйственной сумки, наполовину затягиваем молнию и спускаемся в вестибюль станции метро «Аэропорт». Да простят нам начальники метрополитена, но пенсия у Анны Ивановны семьдесят рублей и ей не по карману такси, поэтому мы нарушили правила — ничуть, впрочем, не нарушив общественного порядка в поезде. Почему-то птицу в клетке можно провести, хомячка или аквариум с рыбками — пожалуйста, а вот собаку или котенка в сумке — не положено. Непонятно. Пока мы ехали, Анна Ивановна вдруг вспомнила:

— А про какого Петровича толковали в очереди, в коридоре. Мол, плохо без Петровича, вот если бы Петрович. Еще что ли есть Петрович там?

Виктор Петрович Безухов… Вспоминаю первую встречу. В кабинете интересный высокий мужчина, врач, выговаривал молоденькой девушке, видимо, практикантке:

— Как вы могли сказать такое: «Усыпите, чего возиться!» Так вы сказали?

— Но, Виктор Петрович, ведь все равно саркома, запущенная, ну сколько там еще…

— Дело в словах, — еле сдерживаясь, чеканил врач. — Другие слова вы были обязаны найти для этих людей, понимаете? Посмотрите, что вы наделали, будущий исцелитель!

…Пожилая пара. Морской офицер, на кителе три ряда орденских ленточек — воевал. Жена держит на поводочке спаниеля с громадной шишкой на задней лапе. Самая бодрая в этой группе — собака. Люди выглядят так, словно на них обрушился страшной силы удар, причем ударили из-за угла, неожиданно. Виктор Петрович вышел к ним:

— Извините, пожалуйста, возьмите собаку и пройдите ко мне, все вместе. — Усадив супругов и поглаживая собаку, он сказал: — Что же делать, если собачий век впятеро короче нашего. И это следует помнить с первого дня, когда наш друг попал к нам крохотным щенком. Сколько лет вашей Мальте? Двенадцать? Что же — восемьдесят наших… Она ведь могла и не заболеть, верно?

Мальта пала через два месяца, но ее хозяева и по сегодняшний день благодарны врачу за слова участия. За неиссякаемую доброту и любовь к тому, что он делал, выделяли Безухова владельцы больных животных. Ни тени брезгливости к самому что ни на есть ледащему коту.

— Клещ, голубушка. Что делать будем?

— Убивать не дам! — заявляет владелица, запуганная невежественными любителями гигиены и профилактики.

— Лечить станете, — улыбается врач. — Купите в аптеке вот это, а это — надо заказать. И ни в коем случае не выпускайте кота на улицу!

Насколько была велика любовь Виктора Петровича к тому, что он делал, настолько сильна была нетерпимость к тем, кто шел в лечебницу, не любя животных. Борьба с такими требовала нервов и напряжения не очень здорового сердца. Виктор Петрович никогда уже больше не войдет в свой кабинет, не оглядит разномастную очередь, пророкотав своим бархатным голосом: «Ого, сколько народцу сегодня». Он ушел из жизни полный творческих сил и энергии, но остались ученики, друзья и тысячи людей, благодарных его сердцу и рукам.

— Во вред себе работал, — заключила Анна Ивановна. — С хорошими людьми это бывает.

В Нагатино нас направили к Сергею Олеговичу Зимину, но пришлось подождать — он оперировал одну «прыгунью». Немецкая овчарка Ферри по недомыслию юности спрыгнула в овражек и сломала ногу.

— Вот на такусеньком лоскуточке лапа висела, — рассказывали очевидцы. — Ну, прямо, совсем отдельно от всей ноги. А хозяин, вот он, в уголочке сидит, видите? Валерьянку пьет, ему врач дал.

— Неужто на трех ногах останется? — испугалась Анна Ивановна.

— А хоть на костылях пускай ходит, но только чтобы жила, — с тоской произнес хозяин.

Не понадобятся ей костыли, ходить и даже бегать впоследствии станет. Молодой человек, почти юноша, появился в дверях операционной. По лицу его было видно, что устал Сергей Олегович изрядно: почти полтора часа трудился он над лапой легкомысленной Ферри, но работой своей, кажется, доволен.

— Придет в себя после наркоза — и забирайте свою Ферри. Через восемь дней посмотрим швы, если будет плохо — немедленно звоните.

Феррин хозяин уставился на него бессмысленно счастливыми глазами и ринулся в операционную.

Ветеринарная клиника Пролетарского и Москворецкого районов Москвы, в просторечии Нагатинская клиника, — хирургический ветеринарный центр столицы. (Ветеринарная академия — само собой.) Каждый год здесь делается полторы тысячи полостных операций. Есть стационар на двадцать четыре места: шесть палат-боксов на четырех больных каждая. Со строгим режимом посещений, а к некоторым больным вообще не разрешают приходить: уйдет хозяин, а пациент скулит, не ест, какое уж тут выздоровление.

Уход?

— Мы прооперировали — половину дела сделали, другую санитарки наши делают, — говорят здесь врачи. — У таких как Нина Алексеевна Якушина просто нельзя не поправиться.

Капельке было обещано, что она может вернуться через недели три к прежней жизни, при условии соблюдения правил поведения (соответственно возрасту).

— Слушай, а если ночью что случится? — пугается Анна Ивановна. — Куда звонить-то тогда?

— И ночью помогут — не волнуйтесь.

Когда затихает движение на улицах нашего города, в редком потоке машин можно заметить скромный «газик» с синим крестом на дверцах — скорая ветеринарная помощь. Она спешит, потому что где-то в этот поздний час не спит человек.