Твой друг
(Сборник) - Рябинин Борис Степанович - Страница 10

Боеприпасы были сложены на большой поляне у леса. Неожиданно подорвалась автомашина, подъезжавшая сюда с грузом. Стали расследовать причины, пустили собак, и те обнаружили несколько мин нажимного действия под самыми снарядами. Мины не взорвались чудом.

Зима. Белые хлопья валятся с неба. Собаки, утопая по брюхо, бродят по поляне, зарываются с головой в снег, шумно отдувая его от ноздрей. Чтоб не зачерпывать снег в валенки, вожатые надевают наколенники или опускают поверх голенищ широкие брезентовые штаны, которые делают их похожими на моряков или грузчиков.

И зимой надо искать мины. Война идет круглый год. Наша «охота за смертью» не знает сезонов.

Вот Ара потопталась, махнула хвостом из стороны в сторону и, приминая снег, села.

Нашли радиостанцию и пятнадцать исправных винтовок. Фашисты закопали. Ару привлек запах кислоты аккумулятора радиостанции.

Остановились в сожженной врагом деревне. Над пеплом и запустением сиротливо стоят закопченные русские печи. С одной вспугнули кошку. По привычке она все еще искала тепло на этой печи.

Уцелела лишь одна избушка, стоявшая на отлете.

Христофорчик сразу захлопотал «по хозяйству», послал нарубить дров, чтоб протопить печку и обогреть избенку. Капитан разложил на столе карту. Вдруг заметил: Рыжик ушел в подпечье, ходит там, фыркает, пытается сесть, а пространство тесное, не дает сесть кирпичный свод. Стало ясно, что в печке — мина.

Собаку вытащили, осторожно вынули несколько кирпичей — мина была вмонтирована как раз под топкой. Как только затопили бы печь — взорвалась. Оттого и цела была избенка: оставили нарочно.

Страшно подумать, что было бы. В первую очередь, мог погибнуть капитан. Он простудился, сильно кашлял и мечтал погреться на настоящей русской печи, и чтоб жаром от нее так и пыхало.

В связи с происшедшим Христофорчик пустился в пространные рассуждения о том, что нам теперь, особенно для работы в населенных пунктах, непременно следовало бы иметь собак разного калибра, вплоть до такс и фокстерьеров. Почему мину нашел именно Рыжик? Почему ее не обнаружил Альф? Да потому, что Рыжик меньше габаритами и сумел протиснуться под печку, где, наверное, до него бывали только кошки.

Уже давно осталась за спиной среди снегов та сожженная деревня, а я все еще не могу спокойно вспомнить об этой мине в подпечье. Украдкой от других ласкаю и угощаю Рыжика лакомством. Милый Рыжик, спасибо тебе за капитана!

Разминируем территорию, освобожденную в результате Корсунь-Шевченковской операции. Условия — тяжелейшие. Небывало ранняя весна, дожди вперемежку со снегопадом превратили дороги и поля в неоглядные болота жидкой грязи. Собака не может сесть — грязь ей по брюхо. Бойцы в серой непросыхающей коросте с головы до пят. И люди и животные вымотались до последней степени. Но нельзя терять ни одного часа: наше наступление продолжается нарастающим темпом, наперекор страшной распутице.

Расплескивая грязь, по истерзанным, залитым водой большакам и проселкам, а местами напрямик через поля громыхают танки — наши неутомимые знаменитые тридцатьчетверки. Ползут тракторы с тяжелыми пушками на прицепе. Шагают по грязи солдаты, подоткнув полы шинелей, шагают неторопливо, да податливо. Все охвачены единым порывом: вперед, на запад!

Орудийный гул откатывается все дальше и дальше. Еще сегодня он был, кажется, вон там, за бугром, а завтра его уже чуть слышно, и второй эшелон должен спешно подтягиваться, чтобы не оторваться от первого. Машины буксуют, и наши бойцы тащат на себе все имущество. Не успеют перевести дух, Христофорчик уже поднимает на ноги:

— Товарищи, веселее!

И — двинулись дальше.

Линия фронта передвигается так стремительно, что армейские тылы отстают. Но с нашим Христофорчиком не пропадешь. Он ухитряется найти выход из любого положения.

— Я же родня Колумбу! Доплывем. Что нам грязь, — любит он повторять в эти дни.

Но недавно нашему Колумбу пришлось пережить несколько неприятных минут.

Задержался подвоз продуктов для людей и собак. Несмотря на перебой, через день капитан с удивлением обнаружил, что все бойцы накормлены, сыты и собаки.

— Откуда продукты? — спросил капитан у старшего лейтенанта.

— Продукты? — невинно переспросил Христсфорчик. — От благодарного населения, товарищ капитан!

— От какого населения?

— От местного.

И прежде в подразделении иногда появлялось свежее мясо, яйца, когда в соседних частях в это же время их не было и в помине. Однако на сей раз Христофорчик побил все рекорды. Капитан сделал ему строжайшее предупреждение чтобы впредь не было подобного.

— А о собаках надо заботиться? Я спрашиваю, надо? — кипятился, отойдя от капитана, Христофорчик. — У человека есть энзэ, а у собаки что? Что же, прикажете ей голодной сидеть, да? А кто будет мину искать? Я? Да? Да я был бы последним человеком, если бы допустил это!

Не в оправдание Христофорчика, а справедливости ради надо заметить, что для благодарности у населения были веские причины: на минах подрываются не только военные. Это оружие не знает пощады.

У нас ЧП. Убило Затейку-московскую. Она нашла около семисот мин, но тут, видно, что-то ее отвлекло, и произошло несчастье.

Интересно подвести некоторые итоги.

Динка-черная нашла шестьсот тридцать пять мин и различных «сюрпризов». Динка-серая — четыреста пятьдесят. Альф — семьсот семьдесят. Дозор — без малого девятьсот. Чингиз — почти тысячу. «Доктор минных наук» Желтый — тысячу триста семьдесят четыре. Всего на счету нашего подразделения десятки тысяч найденных и обезвреженных мин, фугасов и прочей прелести.

После итого как не скажешь про наших помощников: герои!

Но собака работает успешно тогда, когда ею хорошо руководит человек. Не случайно все наши вожатые и инструкторы отмечены правительственными наградами. Вся рота минеров — орденоносцы. Среди них есть немало «тысячников», то есть имеющих на своем лицевом счету по тысяче мин и более.

Затейка — не первая наша потеря. Мы потеряли Динку-штопаную. Тоже подорвалась на мине. Очень глупо погибла Динка-тощая. Нелегкая занесла на минное поле дикую козулю. Динка-тощая не выдержала вида дичи, бросилась за нею, оставив конец оборванного поводка в руках вожатого. Не смогла совладать с ловчим инстинктом, который мы все время стараемся подавить дрессировкой, и была жестоко наказана за это.

Словно что-то оборвется в сердце, когда слышишь взрыв на минном поле. Взрыв — значит кто-то погиб. Кто; человек или животное? А может быть, оба сразу.

Хоть с применением собаки специальность минера стала менее опасной, но мина есть мина, доля риска всегда будет. Вот почему так суров капитан со всякими нарушителями порядка, установленного для минного поля, даже если отступление от этого порядка самое ничтожное.

Кого как, а меня не покидает чувство опасности, постоянно сопутствующее работе минера. Нервы непрерывно напряжены, иной раз везде начинают чудиться мины.

Выдался как-то кратковременный перерыв, можно заняться личными делами: почистить, починить обмундирование, постирать. На войне это — удовольствие. Здесь, как никогда, познаешь сладость мирных дел, которые раньше казались столь непривлекательными. Какие у нас у всех сейчас простые заветные мечты: посидеть вечером с книжкой на диване, сходить в театр, поужинать в семейном кругу… Но все это возможно только после войны…

Занимаюсь стиркой и вдруг слышу: тикают часы. А перед тем была статья во фронтовой газете, где описывалось, как фашисты замаскировали на мельнице мину с часовым механизмом.

Осмотрела весь дом. Часов нигде нет. Уж не галлюцинация ли? Прислушаюсь, затаю дыхание — нет, тикают.

Вышла на улицу. Сходила к бойцам, побывала у собак. Успокоилась вроде. Вернулась в дом — тикают!

Чувствую, что больше ни о чем другом думать не могу.

Принялась обшаривать дом. Наконец догадалась заглянуть под кровать — а там мина с часами. Мина разоружена. Накануне ее закладывали для тренировки, а потом принесли и сунули под широкую деревенскую кровать.