Опасное увлечение - Берн Керриган - Страница 8

Милли знала, что он немного ее видит. Ее манящий взгляд на сей раз был непритворен, и его руки, наконец, зашевелились.

Этот мужчина всегда делал не то, что она от него ожидала. Даже сейчас его руки не блуждали, а двигались целеустремленно. Сжали ее талию. Потом ребра, еще больше затруднив и без того уже прерывистое дыхание. Сам он судорожно втянул воздух, добравшись до ее грудей, но на них не остановился. Не накрыл ладонями и не сжал, не полез под корсет погладить ноющие от боли соски.

Его руки просто продолжали ползти вверх по ее голой груди и плечам, и мозоли на его ладонях царапали ее нежную плоть, вызывая холодные мурашки по всему телу.

И он все еще не поцеловал ее. Между их губами оставался ничтожный просвет, а его руки медленно ползли к ее горлу.

Милли, уже не стесняясь нарастающего в ней возбуждения, издала сладострастный стон. Кто бы мог подумать, что желание могло быть таким восхитительно всепоглощающим? Томительное ожидание в плену этих рук – больших, мозолистых рук – лишает последних остатков гордости, и ты принимаешься умолять.

– Обещаю, больно не будет, – прошептал он, когда его пальцы вкрадчиво подползли к ее шее, а затем под подбородок, и замерли.

Ей уже больно. Больно в тех местах, о которые лучше не думать. Милли почти не могла дышать, как в тугом корсете.

– Если вы меня не поцелуете, я умру, – призналась она.

Он застыл.

Дрожа от не находящего разрядки чувственного возбуждения, она, привстав на цыпочки, прильнула к нему, впившись губами в его губы.

Поцелуй был таким же жадным, как и внезапным. И хотя его глаза, может, и остались холодными, рот был горяч и отдавал вином и мужчиной. Она самозабвенно поцеловала его, упиваясь тем, как вздрогнуло и мгновенно напряглось его тело.

От его грубых пальцев на ее горле до твердого естества в брюках.

Едва Милли ощутила его твердость, как набухли ее чувствительные груди под корсетом, налившись и отяжелев. Зудящая от желания кожа требовала, чтобы он обнажил ее, сорвав ставшие стесняющими одежды. Немедленно.

Его язык вторгся, наконец, в ее рот, а из ее горла вырвался стон одобрения. Сначала он большими пальцами провел по ее ключицам, потом принялся ласкать ложбинку на ее горле, гладить подбородок, линию щеки, наслаждаясь ею с ненасытной жадностью гедониста.

Милли почувствовала, что он погружается в нее, как она в него. А поднимавшаяся в ней плотская женская сила еще жарче распаляла ее желание. Ей хотелось, чтобы он еще глубже ушел в нее. Вкусил ее. Сверху, и снизу, и изнутри.

Быть может, их сегодняшняя встреча предначертана. Быть может, он тот мужчина, которого она ждала, сказочный герой, который ее завоюет и покорит ее сердце.

Его пальцы вновь легонько стиснули ее горло, и у нее перехватило дыхание. И она застонала от судороги страха, сладкой волной пробежавшей по нервам и влажным омутом оросившим ее между бедер.

– Еще, – потребовала она, обнимая его за шею и ластясь к нему как кошка, требующая, чтобы ее погладили.

Его проклятие утонуло в пещере ее рта, и в этот момент она поняла, что им обоим во что бы то ни стало необходимо довести происходившее между ними до конца.

Прежде чем ведущая в зал дверь с грохотом распахнулась настежь, из-за нее раздался шум, послуживший им предупреждением. По полу вестибюля, путаясь в ворохе юбок, катались две женщины, плюясь, ругаясь и жестоко царапаясь. В одной из них они узнали ту, что в соседней комнате целовалась с подругой.

Другая была им незнакома.

Милли и мистер Драмл отскочили друг от друга, внезапно оказавшись в окружении буйной толпы, шумно и горячо выражавшей одобрение и поддержку дерущимся дамам. Некоторое время Милли на них смотрела, ошеломленная тем, что женщины могут быть настолько жестоки друг к другу.

Но, подумалось ей, ревность – сильное чувство.

– Эй, – крикнула она через плечо своему потенциальному любовнику, – не хотите ли вы…

И запнулась, поскольку слова оказались обращенными в пустоту.

Он исчез.

Милли поняла, что перебрала с выпивкой, только тогда, когда не смогла сообразить, действительно ли нанятый ею добраться пару кварталов от Ковент-Гарден до Друри-Лейн экипаж остановился или продолжает ехать. Потому что мир непрерывно покачиваться.

Спиртным она не злоупотребляла, но сегодня случай был особый.

Сегодня ее бросили.

Ну конечно, у нее была замечательная премьера в Ковент-Гарден. Это так. Но еще у нее был самый чувственный, самый романтичный момент за всю ее жизнь, а потом… ничего.

Бентли Драмл. Какое дурацкое имя. Теперь она была уверена, что слышала его раньше и не при самых благоприятных обстоятельствах.

– Вот мы и приехали, мисс Ли Кер.

Кучер открыл дверь, и сильный порыв холодного ноябрьского ветра подействовал на нее отрезвляюще.

– Осторожнее, ступенька.

Милли оперлась на протянутую им руку и подобрала юбки, прежде чем, ежась от холода, ступить на мостовую. Кучеру, душевному малому в красивом цилиндре и галстуке-бабочке по фамилии Хиггинс, она щедро заплатила. Ей подумалось: пусть он поспит хотя бы пару часов до рассвета, который уже скоро позолотит островерхие крыши Лондона.

Она икнула и поплелась к двери.

Бентли Драмл. Кретин. Больше ничего ей в голову не приходило. Сегодня она праздновала день своего невиданного триумфа. Возможно, высшие силы специально послали ей этого мужчину, смиряя ее гордыню в вечер апофеоза ее славы. Словно напоминая ей, что в этом мире с ней можно обойтись как с обычной шлюшкой.

Боже, а ведь она с ним вела себя именно так.

А то, что он ее отверг, еще сильней усугубляло ее падение. Господи, просто она была слишком романтична. Слишком сговорчива. Слишком…

Одинока.

– Мисс Ли Кер, вам помочь войти? – ласковым тоном, которым говорят с пьяными, невменяемыми людьми или маленькими детьми, осведомился кучер.

– Нет, благодарю вас, Хиггинс. – Повернув ключ в замке, она ввалилась внутрь и захлопнула за сегодняшним вечером дверь.

Ее квартира была невелика, но для центра просто роскошна. Войдя в комнату, служившую гостиной, Милли остановилась у приветливо горящего камина и дождалась, пока его тепло не согрело ее.

Она любила свой дом. Его стены драпировали шелка, привезенные с Востока, а в обстановке присутствовало все – от индийских подушек до антикварной мебели эпохи Людовика XIV и турецких кистей, воздавая дань уважения каждому цвету спектра и одновременно сохраняя баланс уюта и роскоши.

– Милли, дорогая, идите ко мне!

И Милли утонула в пухлой груди своей экономки, миссис Беатрис Бримтри.

– Ах, да вы же замерзли, как снежная баба, дайте я сниму с вас плащ, и я набрала ванну, когда мне сказали, что чествование уже близится к концу.

Если кто из них двоих и напоминал снежную бабу, то миссис Бримтри. Ее круглые дебелые груди были под стать всей ее фигуре, чья обладательница за модой никогда не гналась. Все ее тело, от щек до ягодиц, при каждом шаге колыхалось, к величайшему удовольствию ее вечно ненасытного мужа Джорджа, и после двадцати лет брака продолжавшего называть ее «молодкой».

– О, Би, не стоило меня так долго ждать, уже третий час ночи.

Милли попробовала было воспротивиться попыткам миссис Бримтри помочь ей снять плащ, но окончательно запуталась в складках, и экономке пришлось терпеливо, как девочку, ее раздевать.

– Ерунда, я все равно не заснула бы, пока не узнала бы все о вашем звездном дебюте на лондонской сцене.

Сморщив нос, экономка по заглушавшему шаги мягкому ковру направилась в свою комнату в задней части квартиры.

– Господи, да от вас разит джином, сигарами и неблагонамеренными мужчинами…

– Я, как обычно, провела вечер в компании всех троих! – хихикнула Милли, не желая, чтобы в ее словах послышалась хотя бы тень горечи. Ведь что ни говори, а ее премьера увенчалась невероятным успехом, а поэтому ей казалось, что ноги буквально земли не касаются.