Циклическая ошибка (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" - Страница 60

      Черно и мертво.

       - Эй...

      Плач вдруг стих. А потом перешел в вой. И почти сразу в рев, хруст и треск. С ветки метрах в десяти сорвалось и метнулось в ее сторону что-то темное. Невероятно быстрое. Эдакий меховой треугольник, размером с очень крупную псину.

      Аня истошно заорала и отшатнулась назад, опрокинувшись. И почти синхронно подал голос Михалыч:

       - Ах ты ж мать твою дери! Пригнись, дура!

      Аня, пытавшаяся выбраться из сугроба, послушно плюхнулась обратно.

      Грохнул выстрел.

      "Треугольник", еще раз заревел и, не добежав до Ани нескольких метров, круто изменил траекторию и метнулся прочь, в темноту леса. Аня, чувствуя, что ее не держат ноги, окончательно уткнулась в снег, оказавшись в нем едва не по самый подбородок. И разрыдалась.

       - Ты че, девка, вообще ума лишилась?! - дед, тащивший ее из сугроба, рвал и метал.

       - Там ребенок плакал... Я пошла посмотреть...

       - Какой ребенок?! Тут с двадцать пятого года ни одного младенца не родилось! Какой к такой-то матери ребенок?!

      Аня пыталась успокоиться, но никак не могла. Она ревела так, что аж снегом закашлялась.

      Михалыч не особенно ласково вздернул ее на ноги и чуть ли не волоком потащил за собой, по разрытому снегу в сторону центральной улицы.

       - Что это такое было? - спросила Аня, уже кое-как взгромоздившись на снегоход. И осознав, что тварь из леса оставляла следы.

      Михалыч передвинул ремень, на котором висел карабин, и процедил:

       - Да росомаха это была. Она так дураков манит. Ну, манила. Тут дураков давно не живет. Надо ж... Люди забыли, а зверье помнит. Все, ладно, сопли утри. А то примерзнут, хрен отковыряешь, кому говорю? Да хватит уже, не ты первая... Было дело, у меня так соседку сожрали. А что, зверюга-то умная, хитрая. Хорошая зверюга... Плачет, плачет, как дитятко, дура какая пойдет посмотреть - клац когтищами, когтища-то как у медведя почти - и нет дуры... Ну все, все. Пошли отсюда, и так по твоей милости нашумели по самое "не могу".

       - Вы меня хоть стреляйте, я больше через деревни не пойду! - выкрикнула Аня.

       - Не ори!

       - Страшно мне, не пойду! Лесами давайте!

       - Да застрянем мы лесами идти, ну девка, ну голову включи...

       - Лучше лесами... лучше лесами, чем этими, - Аня долго подбирала слово. Слово не подбиралось. Что это было? Братская могила самой истории? Заботливо вырытая ее же народом для себя самого. Ничего паскуднее и придумать было нельзя. Из Москвы все, мягко говоря, выглядело не так. А на карте так и вовсе было в порядке: легкий пунктир и тонкая линия штриховки. Ни пустых деревень, ни черной ночи, где гуляют призраки людей, которые никогда не родились. - В общем, я не хочу ходить по могилам. Опоздаем - валите все на меня. А я деревнями больше не пойду. Мне... мне еще, если у меня дети будут, им в глаза смотреть, понятно?

      Михалыч сдернул шапку, почесал затылок и напялил ее обратно:

       - То и понятно, что дело не бабское. Уж лучше б социолога на мою голову бог послал. Прикопал бы - и не жалко. Ладно, девка, поехали, пока тут волки все окрестные не примчались. Может, и проедем по околицам. И чтоб дальше без фокусов!

       - Я не пой...

       - Да понял, понял, не дурак. Хватит реветь, сопли утри и газуй уже, тоже мне, совесть поколения у нее проснулась... Полторы тысячи юаней - вот и вся ваша совесть.

      Аня была бесконечно далека от мысли, что после идиотской выходки в заброшенной деревне Михалыч ее вдруг зауважал - прямо скажем, не с чего было - но отношение его действительно сделалось несколько иным. Во всяком случае, "девка" в его исполнении стала больше походить на "внучку", а не на "дуру". И по кладбищам больших надежд они тоже больше не ехали, хотя трижды застревали в тайге среди корней вековых елей. Дедок в такие минуты глядел на Аню недобро - наверное потому, что в снежные ловушки попадала исключительно она, хоть и старалась не съезжать с его следов - но откапывать снегоход на этот раз помогал. Каждый раз морщась, когда двигатель начинал рычать громче обычного.

      Один раз они даже видели "беспилотник" - серую тень, летящую над лесом на небольшой высоте. Накрыв снегоходы маскировкой и прижавшись к их гусеницам, сидели как мышки. Аня почти отстраненно думала, что этот самолет - ее потенциальная смерть - прямое нарушение арендного договора, запрещавшего Поднебесной иметь на землях Сибири боевую авиацию. А самое страшное, что, по словам Михалыча, они здесь летали десятками, если не сотнями. Переделанные гражданские метеорологические беспилотники, теперь несущие датчики движения, камеры и по две-три бомбы. Маленькие, но от этого не менее смертоносные. Заметит такая птица что-то подозрительное и не отзывающееся на "свой-чужой" - тут же сбросит бомбу. Так, на всякий случай. Если же "это" что-то еще и стрелять в ответ начнет, то уже прилетит вертолет с десантом и разберется "по-серьезному". Беспилотники эти были прямом смысле "невидимки". Их не видели ни "мировая общественность", ни официальные наблюдатели Российской Федерации.

      А она-то в Москве наивно полагала все это выдумкой сомнительных изданий и новостных порталов.

      Буквально примерзая к снегоходу, под лениво скользящим по елкам прицелом, Аня внезапно ощутила приближение очень страшной беды. Не прямо сегодня. Даже не обязательно завтра. Но и не в вечно отдаленном "светлом" будущем. Поняла, что сытого покоя на ее век может не хватить. И не то, чтобы осознала важность их миссии или свое место в мире, нет. Просто испугалась, а потом подумала головой - и испугалась еще сильнее.

      Михалыч вылез из укрытия первый, осмотрелся, потом вытянул Аню.

       - Девонька, живая? Тебе ее, родимой, капнуть? Для себя на обратную дорогу берег, ну да ладно. У тебя губы белые.

       - Здесь не должно быть военных самолетов.

      Дед ухмыльнулся:

       - Ага, девонька. И китайцев с автоматами тут тоже быть не должно. Или ты что, правда считаешь, что мы тут с белками четверть века воюем?

       - Со злыми пингвинами, - невпопад ответила Аня, глотнув из протянутой Михалычем фляги. В глазах защипало, она едва не закашлялась, но сдержалась. Зажевала снегом. Вздохнула. - Вот вечно так.

       - Ты о чем, девонька?

       - Ничего не случилось - шумиха. Почти изобрели лекарство от СПИДА. Практически заглянули в черную дыру. Едва-едва предотвратили продовольственный кризис. А что-то случилось - и нам ничего не сказали...

      Дед хмыкнул:

       - И что, ты б автомат взяла и воевать поехала?

      Аня промолчала. Врать не хотелось, а честный ответ Михалычу бы не понравился. Он и ей-то не нравился.

       - Вот то-то, - непонятно к чему хмыкнул в бороду проводник. - Все, поехали. Бог даст, часа через три на точке будем.

      Не будь с ней Михалыча, "точку" бы Аня не нашла никогда, даже если бы каким-то чудом лисы лично притащили ее на лапках к самому ее "порогу". При слове партизаны Ане, как среднестатистической москвичке, представлялись эдакие ребятки в ватниках и валенках, вроде Михалыча, сидящие в глухих лесах у костров и помешивающие в котелке похлебку из только что самолично придушенного в схватке медведя. Но увиденное располагало к осторожному оптимизму: у "партизан" была неплохая маскировка, что от электроники, что от невооруженных любопытных глаз. Она впервые в жизни видела голографическую защиту: идешь себе по лесу, идешь - ба-бах! - переступаешь невидимую границу периметра. И вдруг часть его рассыпается на пиксели, и на месте уходящих в бескрайнюю даль елок возникают веселые ребятки с автоматами. И стволы этих автоматов смотрят прямехонько на гостей. Ребятки, кстати, тоже не были похожи на партизан из старых фильмов про "забытую Великую войну". Во вполне себе современных термокомбезах, разгрузках, вишках, даже с уникомами. Цивилизация, одним словом. Большинство, правда, молодые совсем, почти никого старше Ани.