Фоллер - Макинтош Уилл - Страница 13

Он вел совершенно бессмысленное существование. Несколько сотен дней были потрачены на то, чтобы узнать свое предназначение, чтобы понять, как он попал в этот мир и жизнь, которую не мог вспомнить. И сейчас Фоллер не мог понять и объяснить, что происходит. Помимо оставленных Маргаритки и Орхидеи, смерть в невежестве и незнании – самое наибольшее сожаление.

Он, должно быть, заснул, потому что перед глазами возник один из его кошмаров. Раньше его сны были случайными и прерывистыми: какие-то события из повседневной жизни, – но теперь они становились гнетущими и невероятно странными, не имеющими ничего общего с его прежней жизнью. Сны повторялись и каждый раз обнажали все новые и более ужасные детали.

И сейчас в одном таком новом (и, возможно, последнем) кошмаре шел дождь, только капли его были красными. Фоллер стоял на улице, заполненной людьми, которые кричали и слепо метались из стороны в сторону, натыкаясь в ужасе друг на друга. Они были пропитаны густым кровавым дождем. Он раньше видел этот сон, только на этот раз, помимо дождя, там появились еще и самолеты. Они кружили ровным строем и, вопреки всей логике, зависали там, где должны были упасть, сбрасывали бомбы, от разрыва которых в воздух вздымались кирпичи, стекло и деревянные щепки, – все падало на землю вперемешку с кровью.

До этого Фоллер не видел во сне истребителей и надеялся, что умрет, прежде чем они снова появятся. Самолеты напомнили ему о самых первых днях, когда некоторым настойчивым энтузиастам удавалось достать рабочий легковой автомобиль, грузовик или однажды даже кран. В голове Фоллера всплыло яркое воспоминание: какой-то парень врезался в здание на маленькой красной машине. Вылетев через лобовое стекло, он ударился головой прямо в кирпичную стену. В этом мире машины выходили из строя одна за другой.

Фоллер думал, что падает три или четыре дня, хотя сказать точно было невозможно. Он больше не чувствовал, что падает. Висел вертикально и неподвижно, а под ним бушевал ужасный ветер. Даже если бы Фоллер попытался, то не смог бы восстановить ощущение падения. Он двигался в никуда, был центром этой пустой Вселенной.

Со вчерашнего дня во рту полностью пересохло. Глотать он не мог, но голод и жажда были мучительными. Если Фоллер не смотрел вокруг (а в этом не было никакого смысла), он часто не мог сказать, открыты или закрыты его глаза. Безликий пейзаж каким-то образом ослеплял его.

После тех первых ужасных минут Фоллер не тратил много времени на мысли о своем нераскрывшемся парашюте. Размышления требуют усилий, а у него, впавшего в оцепенение, не было энергии и сил для умственной деятельности.

И сожаления казались бесполезными.

Кроме прыжка с башни самым большим разочарованием Фоллера было то, что он не остановил убийство детей в Первый День. Однако он спас Маргаритку. Это было уже немало. И теперь насмешливый, слишком взрослый голос Маргаритки часто не давал ему скучать, пока он болтался в бессознательном состоянии.

Еще Фоллер сожалел, что так и не нашел женщину на снимке или хотя бы не узнал, кем она была. Вероятно, она умерла в первые дни. Много людей умерло в эти дни. Очень много. Голос Маргаритки в эти последние часы, несомненно, успокаивал, но крики напуганных детей не выходили все время из его головы. В попытках хоть как-то забыть о том событии, вычеркнуть его из памяти прошло много дней.

Возможно, это когда-то произошло со всеми людьми на земле. Возможно, они сделали что-то такое ужасное, что всеми силами пытались все стереть. Потому использовали технологии, чтобы заставить себя забыть. Судя по фотографиям и картинкам мест, которых не было, Фоллер был уверен, что мир когда-то был гораздо больше (может быть, в десять раз), и подозревал, что совершенная ими ужасная вещь была как-то связана с тем, что мир стал меньше.

Если это правда и люди действительно стерли себе память, то это ирония. Фоллер всей душой мечтал сейчас вспомнить то, что все хотели тогда забыть.

Через стеклянные двери своего кабинета Питер наблюдал за Мелиссой: девушка с трудом тащила гранитную плиту и устанавливала ее поверх двух других так, чтобы получилась буква П. Она целую неделю работала над тринадцатой лункой Стоунхенджа – очередной скульптурой для ее миниатюрного поля для гольфа и одновременно сада скульптур. Усмехаясь, он обвел взглядом остальные двенадцать: Грейсленд[12] с его наклонной крышей и бархатными шторами, Зона 51[13] в комплекте с космическим кораблем и инопланетянами, Венеция с ее бурлящими каналами, «Фенуэй Парк»[14], где мячи на своем пути изредка врезались в бархатистого «зеленого монстра». Из кабинета Питера площадка казалась окутанной слоисто-кучевыми облаками на фоне голубого небосклона.

Питер залюбовался небом. Он открыл его для себя, всегда ясное, чистое и прекрасное, когда был еще ребенком и родители перевозили его из одного грязного района в другой. Чем ужаснее был городской пейзаж, тем больше времени он проводил, лежа лицом кверху. В магистратуре, когда его мысли распылялись в сотнях увлечений и направлений, он смотрел на облака, и они умиротворяли его. Однажды он изучал книги, посвященные облакам, и науки о них и нашел в интернете сообщество ценителей облаков. С тех пор этот веб-сайт стал его главной домашней страницей.

Как только он повернулся к компьютеру, зазвонил телефон. Это был Гарри.

– Ты смотришь новости?

Питер схватил со стола пульт.

– Тебе самому никогда не нравилось, когда кто-то начинал разговор с таких слов. Что произошло?

– Они бомбят Трансаляскинский нефтепровод.

– Что? Кто? – На экране телевизора появился густой черный дым, вздымающийся над нефтеперерабатывающим заводом.

– Русские. Мы на войне, Питер. Я думаю, только что началась Третья мировая.

Повернувшись, Питер увидел, что Мелисса сидит на корточках у своего миниатюрного Стоунхенджа, приложив телефон к уху и опустив голову. Он подумал, что она, наверное, плачет.

– Мне нужно идти. Я тебе перезвоню. – Он бросил телефон на диван и выскочил наружу.

Она плакала так сильно, что у нее прерывалось дыхание. Питер присел на корточки и обнял ее за плечи.

– Мы справимся. Страна уже переживала много войн.

Мелисса подняла голову.

– О чем ты говоришь?

– О войне. Разве ты…

– У Изабеллы обнаружен прион Петерсона-Янтца.

Питер подавил в себе желание заткнуть руками уши и убежать. Белла? Белла умирает?

– Как она могла его подхватить?

Мелисса вытерла нос кулаком.

– Каждый, кто приезжает в Мумбаи, его подцепляет. Они считают, что агенты Пакистана травят их пищу. – Обхватив руками шею Питера, она прижалась лицом к его груди. – Я не смогу этого вынести. Не смогу смотреть, как она умирает. Просто не смогу.

Питер крепко обнял Мелиссу, в его голове лихорадочно метались мысли. Он хотел сказать что-нибудь успокаивающее, но что сможет утешить ее в этот момент?

– Мне очень жаль. Я с тобой. Вместе мы справимся.

Это прозвучало очень скупо: словно горсткой песка останавливать прилив.

– Уго днем и ночью работает над своим лекарством. Он не подведет.

Мелисса кивнула и шмыгнула носом.

– Да. Мы не можем потерять Беллу. Просто не можем. – Расцепив руки на его шее, она отодвинулась и посмотрела на землю. – Что ты имел в виду, когда говорил, что мы переживем войну?

После новостей от Мелиссы Питер начисто забыл о звонке Гарри.

– Россия только что втянула нас в войну.

Мелисса закрыла глаза.

– Вот черт.

Две худшие новости, которые они когда-либо получали, пришли в одно и то же время.

– Где Белла сейчас?

– Думаю, что дома, – ответила Мелисса.

– Я пошел за ключами.

Из полудремы Фоллера вытащил приступ паники и ужаса. Возникший перед глазами образ был ярче, чем сон: его безжизненное тело, падающее в бесконечном небе, как мешок с мясом. Он пытался выкинуть эту картинку из головы, но она не забывалась и приносила жестокие мучения.