Кузницы Марса. Трилогия (ЛП) - Макнилл Грэм - Страница 84

– Тогда как вы объясните это? – спросил Тота Мю-32, указав за плечо Авреема.

Авреем обернулся и увидел убийцу в железной маске, который за считанные мгновения изрубил воинов-эльдар. Его телосложение вернулось к почти нормальному состоянию, но он всё ещё выглядел невероятно мускулистым и безумно мощным. На нём было чёрное облачение и пара серых роб, а также тяжёлые подбитые железом ботинки. Извивавшиеся серебряные цепы втянулись в бронзовые перчатки, и поэтому казалось, что руки заканчиваются тонкими когтями.

Красный Символ Механикус на лбу напоминал пылающий третий глаз и, заметив взгляд Авреема, человек обнажил мерцающие клыки.

– С вашего позволения, – прорычал он, склонив облачённую в металл голову.

– Что это? – спросил Авреем, ощущая смертельное чувство повышенной опасности, исходящее от биологической машины-убийцы.

– Аркофлагеллант, – ответил Тота Мю-32. – Ваш аркофлагеллант.

Громкие гимны восхваления Омниссии в Его аспекте Дарующего Жизнь эхом разносились по храму-кузне магоса Тарентека, пока тяжёлые поршневые краны по выверенной медленной дуге поворачивали производственную колыбель из горизонтального положения в вертикальное. Фабрикатус ковчега лично перемещался по потолочным рельсам со скоростью, которая соответствовала подъёму производственной колыбели. Тарентек представлял собой интегрированную коллекцию монтажного оборудования, свисавших строительных манипуляторов, механического подъёмника и кабины, откуда его биологические компоненты могли наблюдать за работой многочисленных кузниц.

Добиться столь многого и за столь короткое время – не что иное, как чудо, и оглушительные гимны и каскады бинарного кода являлись благодарственными молитвами Богу Машине за удачное завершение работы фабрикатуса. На любом другом корабле, кроме Сперанцы это было бы невозможно, но Тарентек не просто достиг невозможного, а сделал это раньше срока.

Листы брезента упали с колыбели подобно парусам океанских судов, а под давлением воздуха отсоединили причальные тросы. Перевернули чаны с благословенными маслами и смазками, и крестильный дождь пролился на отремонтированные листы тяжёлой брони и воина, вернувшегося к прежней славе.

Едва результат великого технического подвига Тарентека явил себя, как военные горны титанов приветственно взвыли, заглушив толпы жрецов, последователей и магосов, которые помогли богу-машине легио Сириус вернуться из лап смерти.

“Амарок” и “Вилка” не могли стоять спокойно, “Псов войны” тянуло к собрату по Стае.

И “Канис Ульфрика” тяжело шагнул с производственной колыбели, эхо от скрежета ноги с когтями вызвало ещё больше льстивых и приветственных криков. Эрикс Скамёльд вывел возрождённого и восстановленного “Разбойника”, серая, синяя и золотая броня ни чем не отличалась от той, что была прежде.

Раны Лунной Сини полностью исцелились и новый окровавленный баннер свисал с капавшего маслом корпуса. Физическое напоминание об унижении стёрли, но психические последствия были далеки от исцеления и Скамёльд остановил “Канис Ульфрика”, изучая волчью маску титана лидера стаи.

“Лупа Капиталина” возвышалась над всеми, наблюдая, как тысячи адептов Культа Механикус копошатся у её ног. На краткий миг сенсорный призрак мелькнул в манифольде “Владыки войны”, слишком незначительный, чтобы его заметил кто-то кроме старших принцепсов, слабое биоэхо давно поверженного врага.

“Канис Ульфрика” отвёл ворчащую морду и опустил плечи, почувствовав эхо в манифольде. Взгляды “Разбойника” и “Владыки войны” встретились, и мгновение молчаливого единства промелькнуло между исключительными разумами, заключёнными внутри амниотических резервуаров.

“Канис Ульфрика” склонил голову в знак подчинения.

И только Зимнее Солнце знал, как неохотно он это сделал.

Изображения прокручивались по оптическим системам магоса Блейлока, застывшие мгновения истории, запечатлённые для потомков и будущих потенциальных отчётов о его жизни и свершениях. Века данных хранились в катушках экзо-памяти и десятилетия в схемах внутри черепа. Жизнь Блейлока состояла из одних успехов и верной службы, и он создаст и сохранит всеобъемлющий отчёт об экспедиции Котова для запросов, которые непременно последуют.

Он не испытывал ни малейшей личной неприязни к Лекселю Котову, но знал, что его организационные способности и навыки статистического анализа намного превосходят аналогичные умения архимагоса. Потеря трёх миров-кузниц была непростительной, и Блейлок с высокой степенью статистической уверенности знал, что обладая ресурсами марсианских кузниц Котова, он сможет расширить власть Адептус Механикус в регионах космоса, которым ещё только предстоит полностью раскрыть свой потенциал.

Но это амбиции для будущего.

Сначала экспедицию необходимо дискредитировать и Блейлок полагал, что нашёл первое оружие.

Он бегло просматривал изображения, сделанные в каюте Робаута Сюркуфа: бессмысленные благодарности военной службы Ультрамара, патенты на офицерский чин Флота и эмблемы различных линейных кораблей. Изображения мелькали с импульсом мысли, записанные картинки быстро сменяли друг друга, как в детской анимационной тетрадке.

Наконец он нашёл изображение, которое искал, и то, что до сих пор было только подозрением, вызванным аномальным несоответствием данных в записях манифольда, превратилось в уверенность, когда он увеличил масштаб документа, висевшего над столом вольного торговца.

Каперское свидетельство с аккредитацией сегментума Пацификус и крылатым орлом командования сектора Бакка представляло собой сложный многомерный гололит с многочисленными глубокими слоями шифрования, которые практически невозможно было подделать.

Практически невозможно, но не полностью невозможно.

Инфокровоток Блейлока раздулся от чувства, напоминавшего для жреца Механикус удовольствие.

Каперское свидетельство Сюркуфа было фальшивым.

Чёрные Храмовники склонили головы в молитве, шесть убитых горем воинов стояли на коленях в одном из немногочисленных храмов “Сперанцы”, посвящённых исключительно славе Императора. Все они сняли доспехи, голые спины космических десантников были иссечены кнутами и цепями с крючьями для умерщвления плоти. Густые сгустки липкой крови стекали по ободранной коже, и брат-сержант Танна знал, что никакой боли не хватит, чтобы искупить их поражение.

Реклюзиарх погиб и никто из них не обнажил клинок в его защиту.

Чёрные Храмовники стали воинами без места, которое могли назвать своим домом, они лишились духовного лидера и всего, что связывало с прошлым и долгом. “Сперанца” – не их корабль, а её обитатели – не их люди. Шесть воинов – вот всё, что осталось от крестового похода Шрама, и Танна не мог не думать о том, что после со смерти Элия во Вратах Дантиума на них лежит проклятье.

Смерть чемпиона Императора стала невообразимой потерей для Чёрных Храмовников, и хотя Кул Гилад утверждал, что крестовый поход Шрама не является ни епитимьёй, ни наказанием было трудно с ним согласиться. Отрезанные от собратьев-крестоносцев и пойманные в ловушку на противоположной стороне галактики они оказались настолько одинокими, насколько это вообще возможно.

И всё же у них оставался шанс продолжить дело Великого крестового похода, шанс принести свет Императора тем, кто не познал благословенного знания о его существовании. Сержант пытался смягчить этой мыслью боль от гибели Кул Гилада, но для остальных рана была ещё слишком свежей и кровоточащей. Никакие его слова не излечат их разбитую гордость и оскорблённую честь.

Танна проклял свою ограниченность. Он был сержантом, лидером сражения, который знал, как следовать приказам и заставить окружающих исполнить их. Но что им остаётся, если некому отдать эти приказы и наполнить сердца огнём и кровью? Танна не был великим оратором, великим новатором тактики или философии.

Он был непоколебимым в бою, грозным бойцом и надёжным убийцей.