Эффект шимпанзе (СИ) - Березин Александр - Страница 24

— Прежде, чем шутить, удостоверься, что собеседник разбирается в предмете шутки, — прищурился Мун, — Я, например, понятия не имею, о чем речь.

— Ну почему же, — Фай неуклюже изобразил разочарование, — Как иначе ты объяснишь свое присутствие здесь?

— Здесь — это в стране или в этом конкретном месте?

— Оба. Сначала ты обнаруживаешь связь Бостон Динамикс с инцидентом в Милане, а потом и наш маленький секрет. Каким образом?

— Не так быстро. Первый вопрос решили не мы, а Интерпол…

— Строго в момент вашего появления?

— Немного раньше, если быть точным.

— Но почему-то не в предшествующие две недели. Думаешь, есть люди, которых это не настораживает?

— …А для решения второго вопроса нам выдали все данные. Если ваши копы сделали это по ошибке — это их проблемы, а не мои.

— В том-то и дело! Переданные вам записи не совпадают с тем, что хранится в архивах полиции. На каком-то этапе они были подменены.

— Так, может быть, их подменил ваш «маленький секрет»? Почему сразу мы?

— Исключено, — отрезал Фай, — Даже будь это возможно программно, из 1317 нет доступа ни к какой сети. А войти и выйти физически можно только через охрану во главе со мной.

— И все же, не преждевременно ли выводить закономерность из двух слабо связанных событий?

— Не учи меня математике. Будь каждое из этих событий вероятным само по себе — мы могли бы списать все на совпадение. Это не тот случай.

— А на что еще их можно списать?

— Вот именно это я и хочу узнать, — ответил Фай, убрав меч в ножны и скрестив руки на груди.

— Я понимаю, что ответ «без понятия» тебя не удовлетворит, — проговорил Мун, повторив движения противника, словно зеркало. Если точнее, их движения были абсолютно синхронны, так что нельзя утверждать, что кто-то за кем-то повторял.

— …Но что, если другого у меня нет? — закончил предложение Мун.

— Что, если никто кроме меня не выйдет из этой комнаты? — Фай ответил бесстрастно, но почему-то на секунду прервал зрительный контакт.

— Полагаю, ты нарвешься на масштабные неприятности, — ответил Мун, изо всех сил поддерживая самоуверенный вид.

— Если ограничусь вами — да. Но когда мы поймаем всех твоих подчиненных…

— Если поймаете, — усмехнулся Мун.

— О, не сомневайся. В этом городе прятаться негде.

Фай не только имел преимущество в виде грубой силы роботов, но вдобавок оттеснял Муна на его собственном поле — в переговорах. И наслаждался этой ситуацией. Чтобы добавить соли на рану, он спросил:

— Если уж на то пошло… Может, я и впрямь спрашиваю не того человека? Может, стоило сначала притащить сюда того, с чьего появления начались все неприятности?

Он, конечно, подразумевал меня.

Вопрос был риторический. С точки зрения Фая, Мун был загнан в угол и должен был за ограниченное время выложить на стол все свои карты, либо сойтись с ним в заведомо проигрышном бою. Но сам Мун видел ситуацию иначе.

И первым делом он перевернул свои ножны, позволив мечу со звоном упасть на землю. Поднять его из такого положения за разумное время будет невозможно. Кто-то усомнится в тактической обоснованности этого действия, но для меня мотивы командира были прозрачны: бросая оружие, в любом случае бесполезное, он смягчает противника перед реальной атакой.

— Позволь уточнить мотивы твоего любопытства, — проговорил Мун, — Ты хочешь докопаться до истины или, наоборот, сохранить в тайне свои собственные дела?

— А если я откажусь от ответа, ты автоматически предположишь второе? — рассмеялся Фай, — Тогда можешь считать оба варианта верными. И не только их.

— Интересно. То есть, метафора, с которой ты начал, появилась не на пустом месте? Ты сам понимаешь, что делаешь что-то нехорошее?

— Кто мы, чтобы судить, что хорошо и что плохо? В наше время это нетривиальный вопрос даже для нормального человека. Нам ли прикидываться хорошими парнями, после всего, что мы сделали?

— Должно быть, удобно прикрываться прошлым, чтобы ничего не делать в настоящем, — иронично заметил Мун, — Принять уготованную тебе роль и не дергаться.

— Если единственная альтернатива — отрицание реальности, то да, я предпочту эту роль. Она многое мне дает. Но ты, вместо того, чтобы гордиться и пользоваться ей, лезешь в непроходимые дебри, которые нивелируют все твои преимущества. Ты хоть раз видел войну, выигранную без применения силы? Нет, потому что это абсурд с чисто математической точки зрения. Теория игр не допускает такой возможности.

— Потому что определение победы в реальной жизни сложнее, чем в теории. Ты привык рассматривать всю жизнь как игру с нулевой суммой, и я могу понять, почему. Но к чему тебя приведет такое отношение? Предположим даже, что ты никогда не проиграешь. Весь выигрыш в мире — твой. И что ты будешь с ним делать? Сидеть на горе золота и любоваться им? Это чистой воды безумие.

— Ты неправ в отношении моих взглядов, но допустим. А что с тебя? Ты отказываешься признавать, что игры с нулевой суммой вообще существуют. Но проблема в том, что в поговорке «и овцы целы, и волки сыты» есть еще третья часть.

— Нет уж, проблема с ней начинается куда раньше. Сама аналогия некорректна. Овцы и волки не могут менять свои роли, в отличие от людей.

— Если мы все еще о теории игр, то такое маловероятное событие, как пересмотр человеком его роли, вообще не должно учитываться в модели как решение.

— Почему-то, когда за дело берется профессионал, эта вероятность резко возрастает.

— Да, тут есть, над чем задуматься. Вот ты, Пирсон, не расскажешь, что он тебе наплел? — Фай неожиданно обратился к Скотту, до этого усиленно хранившему молчание. Тот долго обдумывал ответ:

— Что для тебя победа? Какова конечная цель твоих действий?

— А ты уже не помнишь? Когда-то мы ее разделяли. Абсолютная свобода.

— Значит, наши цели перестали совпадать. Все просто.

— Все началось с того, что ты забыл определение, — Мун перехватил инициативу у своего подчиненного, видя, что его голос едва заметно дрожит, — Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого. В противном случае это уже право сильного. Которым ты сейчас и пользуешься.

— Нет уж, сейчас вы вперлись на мою территорию, и я считаю себя вправе постоять за собственную свободу — по твоим же собственным критериям.

— Свободу делать что?

— Свободу не объяснять каким-то случайным прохожим, что я делаю.

— Давай рассмотрим два возможных сценария. Первый: все, что ты делаешь, нормально. В таком случае нам следует просто разойтись. Второй: твои действия нарушают чью-то свободу — скорее всего, кого-то слабого. Тогда получается, что твоя цель противоречива: абсолютная свобода одного достигается нарушением свободы других. Или у тебя есть способ обеспечить свободу слабым, не ограничивая сильных?

На самом интересном месте Фай вдруг приложил палец к уху, прищурился, пробормотал что-то запредельно ядовитое, и, наконец, разочарованно вздохнул.

— Я не очень хочу это признавать, но наша доблестная полиция все-таки ухитрилась растерять остатки твоего отряда, — он виновато развел руками, — Так что я действительно не вижу смысла продолжать диалог. Можешь отправляться на поиски сам. Мне даже интересно, получится ли их разыскать у тебя.

— Мне не менее интересно, сможешь ли ты докопаться до дна этой кроличьей норы. Расскажешь, что найдешь, окей? — добродушным тоном парировал Мун. Даже по записи чувствовалось, что с плеч командира свалился Эверест.

— Не пойми меня неправильно. Это не твоя победа, а наш промах, — пригрозил Фай, — И, если хочешь убраться из страны не по частям, делай это в ближайшие сутки. Поскольку добавлять «и не возвращайся» бесполезно, просто предупреждаю: в следующий раз не вздумай забыть меч.

***

— Они поймали всех, кроме тебя, — добавил Мун, когда я закончил просмотр, — Так что ты всех спас. Снова.

— Что-то я ничего не понял.

— Они не могли атаковать нас, не поймав тебя или не удостоверившись, что ты мертв. Чтобы пропихнуть свою версию случившегося, им надо было убить всех одновременно.