Город Бесконечной Ночи (ЛП) - Престон Дуглас - Страница 54

Он поднял банку оловянного паяльного флюса, закрыл ее крышкой и бросил ее на один из столов позади себя.

— Выходит, из всех людей, которых он унизил, уничтожил, подставил и попросту наебал, Озмиан утверждает, что именно я ненавижу его больше всех?

— Верно, — ответил Лонгстрит.

Хайтауэр разразился раскатистым саркастическим смехом.

— Какая честь.

— Это правда? — спросил Лонгстрит.

— Представьте человека, у которого было все для хорошей жизни, — заговорил он, возвращаясь к своему занятию за рабочим столом. — Хороший дом, красивая жена, отличная карьера, счастье, успех и процветание. А затем этот ублюдок стер это все в порошок. Итак, первый ли я в списке ненавистников Озмиана? Да, наверное. Думаю, я тот, кто вам нужен.

— Этот алгоритм, который вы разработали, — проговорил Лонгстрит, — аудио-кодек для одновременного сжатия и потоковой передачи файлов… я не стану притворяться, что понимаю, о чем идет речь, но, по словам Озмиана, он был оригинальным и весьма ценным.

— Это была работа всей моей жизни, — ответил Хайтауэр. — Я не понимал, как много вложил в каждую строчку этого кода, пока у меня его не украли, — он замолчал, взглянув на верстак. — Мой отец был полицейским, как и его отец, и отец его отца. С деньгами было туго. Но их было достаточно, чтобы купить нужные запчасти для радиолюбителей. Только запчасти. Остальное я создал сам. Вот, как я обучился основам электротехники, телефонии и синтеза звука. Благодаря этому получил стипендию в колледже. Там-то мои интересы и переключились с аппаратуры на программное обеспечение. Та же мелодия, но другой инструмент, — он отвлекся от работы и повернулся к ним, окинув их взглядом, который Лонгстрит смог описать не иначе, как загнанный. — Озмиан отнял у меня все. И вот я здесь, — он обвел рукой гараж, невесело усмехнувшись. — Теперь у меня ни денег, ни семьи… родители умерли. И что же я делаю? Живу в их доме. Как будто за последние десять лет ничего не произошло, за исключением того, что я постарел. И лишь одного ублюдка я могу за это «благодарить».

— Мы так понимаем, — продолжил Лонгстрит, — что во время и после этого поглощения вы преследовали мистера Озмиана. Вы отправляли ему письма с угрозами, говорили, что убьете и его, и его семью. И это продолжалось до тех пор, пока он не обратился в суд, чтобы тот выписал запретительный ордер на ваше имя.

— И? — воинственно вскинул подбородок Хайтауэр. — Вы хотите обвинить меня и в этом? Он лгал под присягой, обманул меня, затаскал меня по судам до полусмерти, украл мою компанию, уволил моих сотрудников — и, можете мне поверить, он наслаждался каждой минутой, пока творил все это. Если бы вы были мужчиной хоть наполовину, на моем месте вы бы поступили точно так же. Я сумел бы пережить все это, но моя жена не смогла. Она напилась и съехала с обрыва на машине. Мне сказали, что это был несчастный случай. Но это дерьмо собачье! — он грубо рассмеялся. — Это его рук дело. Это Озмиан убил ее.

— Я так понимаю, — сказал Пендергаст, заговорив впервые с начала разговора, — что в этот трудный период — вплоть до трагической гибели вашей жены — в ваш дом из-за бытовых беспорядков несколько раз вызывали полицию?

Руки Хайтауэра, занимавшиеся привычной работой на верстаке, внезапно дрогнули.

— Вы не хуже меня знаете, что она никогда бы не подала такую жалобу.

— Нет, не знаем.

— Тогда мне нечего вам сказать об этом, — его руки снова стали проворно двигаться. — Забавно. Я продолжаю приходить сюда ночь за ночью и заниматься всякой ерундой. Наверное, надеюсь на повторное озарение. Но я знаю, что это все бесполезно. Молния не бьет два раза в одно и то же место.

— Мистер Хайтауэр, — обратился Пендергаст, — могу я спросить, где вы были вечером четырнадцатого декабря? В десять часов вечера, если быть точнее.

— Здесь, я полагаю. Я никогда никуда не уезжаю. А что такого особенного случилось в тот вечер?

— Той ночью была убита Грейс Озмиан.

Хайтауэр повернулся к ним. Лонгстрит был удивлен выражением, которое внезапно появилось на его лице. Загнанный взгляд сменился на торжествующий, губы тронула нехорошая, злобная улыбка, и на лице застыла маска мстительного триумфа.

— О, да, то самое четырнадцатое декабря! — воскликнул он. — Как я мог забыть ту самую ночь, которую обозначил красным в календаре как праздник. Какая постыдная смерть!

— Что насчет вашего местонахождения следующей ночью? — спросил Лонгстрит. — Когда ее мертвое тело обезглавили.

Пока он задавал свой вопрос, в дверном проеме гаража появилась тень. Лонгстрит увидел высокого мужчину в кожаной куртке, стоящего под снегопадом. Его каменное выражение лица, быстрый и беспристрастный взгляд, которым он оценил окружающую обстановку, дали Лонгстриту понять, что этот человек, скорее всего, работает в правоохранительных органах.

— Боб, — сказал мужчина, кивая Хайтауэру.

— Билл, — Хайтауэр указал на своих гостей. — Они из ФБР. Пришли расспрашивать меня о ночи, когда дочь Озмиана потеряла голову.

Мужчина ничего не сказал, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Это Уильям Синерджи, — представил его Хайтауэр. — Полиция Нью-Йорка, 63-й участок. Он мой сосед.

Лонгстрит кивнул.

— Я вырос в семье полицейских, — пожал плечами Хайтауэр. — А это полицейский район. Мы — члены синего братства, как говорится.

Повисло недолгое молчание.

— Теперь, вот, что я вам скажу, — продолжил он, и нервная пародия на улыбку так и не покинула его лицо. — Билл и я выпивали в ночь, когда убили дочь Озмиана. Ведь так, Билл?

— Верно, — отозвался Билл.

— Мы были в «О’Хэрлихей» за углом. Это полицейский бар. Насколько я помню, там в ту ночь было много ребят, ведь так?

Билл кивнул.

— И все они помнят, что я проставил им выпивку — примерно… часов в десять, верно?

— Чертовски верно.

— Вот вам и ответ, — Хайтауэр поднялся с табурета, и его лицо вновь превратилось в непроницаемую маску. — А теперь, если у вас все, джентльмены, — сказал он, — у нас с Биллом намечается просмотр футбольного матча.

Они сидели в служебном седане Лонгстрита, стоявшего на обочине Герритсен-Авеню и работавшего на холостых оборотах, и рассматривали небольшой ничем не примечательный дом.

— Итак, — начал Лонгстрит, — что ты думаешь о том, как этот парень практически швырнул нам в лицо свое хлипкое алиби?

— Достоверное у него алиби или нет, я думаю, что у нас нет ни единой возможности его проверить.

— Что насчет твоего друга полицейского д’Агосты? Может быть, он сможет пробиться сквозь стену этого «синего братства»?

— Ты ведь знаешь, я никогда не попрошу его ни о чем подобном. И еще одно соображение…

Лонгстрит внимательно посмотрел на агента.

— Хотя у Хайтауэра был мотив, он никак не объясняет последующие убийства.

— Это уже приходило мне в голову, — разочарованно заметил Лонгстрит. Он снова перевел взгляд на дом, из трубы которого медленно поднимался дымок. — Возможно, он вошел во вкус? Я видел и раньше, как полицейские становились на неправильный путь и начинали брать правосудие в свои руки, когда считали, что суды не в состоянии восстановить справедливость. Одно можно сказать наверняка — этот парень заслуживает, чтобы на него обратили внимание.

— С этим нам следует быть осторожными, — качнул головой Пендергаст. — Мы должны пока придержать эту зацепку. Я имею в виду, не предавать ее гласности — ни в полицейском управлении, ни в ФБР. Никогда не знаешь, откуда может случиться утечка информации.

— Разумеется, ты прав. Давай сами поработаем над этим. Разложим все по полочкам. Сведем общение к минимуму. Будем поддерживать связь только по телефону или по зашифрованной электронной почте, — Лонгстрит пару минут молчал, смотря на дом. Жалюзи на окне в гостиной — по крайней мере, он думал, что это гостиная — были опущены. — То, как он смотрел на нас, когда сообщал свое алиби… это звучало, почти как вызов.