Святая ночь
(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич - Страница 61

— Любое поручение вы выполняете лучше, чем вам кажется, мой друг, — мягко сказал Маротта. — И делаете больше, чем обещаете. Кроме того, занявшись этим делом, вы не только окажете мне большую услугу, но… возможно, поможете и себе.

Затем, не дожидаясь ответа, он рассказал о петиции епископа Валенты и о возникшей необходимости послать адвоката дьявола для проверки святости Джакомо Нероне.

Мередит слушал внимательно, как адвокат, вникающий в подробности нового судебного дела. Казалось, в него вновь вливалась жизнь. Его глаза заблестели, спина выпрямилась, на запавших щеках затеплился румянец. Эти перемены не ускользнули от кардинала Маротты.

— Ну, что вы об этом думаете? — закончив, спросил он.

— Епископ поступил неблагоразумно, — ответил Мередит. — Это политический ход, и я отношусь к нему с недоверием.

— Церковь не может существовать вне политики, — напомнил ему Маротта. — Человек — политическое животное с бессмертной душой. Мы не можем отделить одно от другого. Предназначение церкви заключается в том, чтобы придать духовное начало материальному развитию. Мы объявляем святого покровителем телевидения. Что это означает? Новый символ старой истины: прогресс направлен на добрые дела, но может быть обращен во зло.

— Избыток символов может замутить лицо реальности, — упорствовал Мередит. — Если святых слишком много, дискредитируется само понятие святости. Я всегда думал, что основная задача конгрегации ритуалов в том, чтобы не выявлять новых святых, а, наоборот, сдерживать их приток.

Кардинал коротко кивнул.

— Не могу не согласиться с вами. Но в данном случае инициатива исходит не от нас. Расследование начинает епископ и проводит его в своей епархии. Только потом документы направят к нам. Мы не можем своей властью запретить расследование.

— Мы можем посоветовать не начинать его.

— На каком основании?

— Нецелесообразность. Момент совершенно неподходящий. Скоро выборы. Джакомо Нероне в конце войны убили партизаны, возможно коммунисты. Зачем вспоминать об этом именно сейчас? Нероне нужен епископу для победы на выборах или для укрепления веры?

На губах кардинала заиграла ироническая улыбка.

— Полагаю, наш брат епископ хотел бы убить сразу двух зайцев. Создается впечатление, что ему это удастся. Совершённые чудеса получили признание. В народе стихийно возникло почитание Нероне. И то и другое не могло не привлечь внимания церкви. Первоначальное выяснение обстоятельств жизни и смерти Нероне вроде бы подтвердило, что в его действиях просматривается проявление божьей воля. Далее все идет автоматически… дело о приобщении к лику блаженных выносится на суд епископа.

— И все газеты Италии тут же поднимут шум. Туристские агентства организуют экскурсии. Местные торговцы воспользуются именем Нероне в рекламных целях. Избежать этого не удастся.

— Но мы сможем направить местную активность в определенное русло. Поэтому я хочу удовлетворить просьбу нашего брата-епископа и намерен назначить вас адвокатом дьявола.

Блейз Мередит на мгновение задумался, а затем покачал головой.

— Я больной человек, ваше преосвященство. Я могу не оправдать вашего доверия.

— Позвольте мне самому судить об этом, — возразил Маротта. — Кроме того, как я и говорил, участие в этом деле поможет и вам.

— Я не понимаю.

Кардинал отодвинул кресло и встал. Прошелся к окну, раздвинул тяжелые портьеры, и лучи утреннего солнца залили кабинет. Блейз Мередит мигнул и прикрыл глаза рукой. Кардинал смотрел в сад. Он заговорил, стоя спиной к Мередиту, но в его голосе слышалось откровенное сострадание.

— То, что я собираюсь сказать вам, монсеньор, не более чем предположение. Я не ваш духовник, я не могу заглянуть в вашу душу, но уверен, что у вас наступил кризис. Вы, как и многие из нас в Риме, — профессиональный священник. Вы выбрали религиозную карьеру. В этом нет ничего зазорного. Стать настоящим профессионалом не так-то просто. Это удается далеко не всем. Но внезапно вы осознаете, что этого недостаточно. Вы озадачены, вас охватывает страх. И вы не знаете, как восполнить то, чего вам не хватает. Частично дело заключается в том, что вы, и я, и другие, такие же, как мы, давно забыли о наших пасторских обязанностях. Порвалась связь с людьми, которые содержат нас для общения с богом. Мы принизили веру до интеллектуальной идеи, сухого изъявления божьей воли, потому что мы не видим, как она проявляется в повседневной жизни. Мы потеряли сострадание, страх, любовь. Мы действуем по канону, а не из милосердия. Мы храним чудеса, но не испытываем благоговения перед ними. Как все администраторы, мы верим, что без нас мир погрузится в пучину хаоса, что мы несем на своих плечах всю христианскую церковь. Это неправда, но некоторые наши братья не догадываются об этом до конца жизни. Вам повезло, что на пороге смерти вас охватила неудовлетворенность… да, даже сомнение, потому что вы, как я чувствую, ступили сейчас в пустыню искушения… Поэтому я и подумал, что расследование пойдет вам на пользу. Вы уедете из Рима в одну из самых захолустных провинций Италии. Вы восстановите жизнь умершего человека по словам тех, кто жил рядом с ним… бедных, невежественных, изгнанных из родного края. В конце концов, не так уж и важно, окажется он грешником или святым. Но вы будете жить среди простых людей, говорить с ними. И там, возможно, вы найдете лекарство, которое излечит болезнь вашей души.

— В чем заключается моя болезнь? — смиренность голоса Мередита, беспомощность, звучащая в его вопросе, глубоко тронули кардинала. Он обернулся, Мередит сидел, наклонившись вперед, закрыв лицо руками.

— В вашей жизни нет страсти, сын мой. Вы не испытывали ни любви к женщине, ни ненависти к мужчине, ни жалости к ребенку. Вы ушли в себя и стали чужим в семье людей. Вы ничего не просили и ничего не давали. Вам не знакомы ни добродетель бедности, ни благодарность за разделенное страдание. В этом ваша болезнь. Вот крест, который вы сами взвалили на себя. С этого начинаются ваши сомнения и ваши страхи. Потому что не может человек любить бога, если он не любит людей.

— С чего же начинается любовь?

— С необходимости, — твердо ответил Маротта. — С потребности тела и потребности души. Человек жаждет первого поцелуя и первая истинная молитва произносится, когда его помыслы устремлены к потерянному раю.

— Я так устал, — выдохнул Блейз Мередит.

— Идите домой и отдыхайте, — ответил кардинал. — Завтра утром вы можете ехать в Калабрию. Представьтесь епископу Валенты и приступайте к делу.

— Вы жестокий человек, ваше преосвященство.

— Люди умирают каждый день. Некоторым уготованы вечные муки, другим — блаженство, но работа церкви должна продолжаться. Идите, сын мой, с миром и во имя господа.

В одиннадцать утра Блейз Мередит выехал из Рима. Его багаж состоял из маленького чемодана с одеждой и брифкейса, в котором лежали требник, блокноты для записей и письмо епископу Валенты от префекта конгрегации ритуалов. Ему предстоял десятичасовой путь в душном, жарком «скором», полном уроженцев Калабрии, возвращающихся с паломничества в Святой Город.

Тех, кто победнее, загнали, словцо скот, в вагоны второго класса, более состоятельные заполнили первый класс, разложив свои вещи по сиденьям и багажным полкам. Мередит оказался зажатым между полной матроной в шелковом платье и смуглолицым священником, шумно сосавшим мятные пастилки. Напротив уселась крестьянская семья. Их четверо детей трещали без умолку и толкали друг друга. Все окна были плотно закрыты.

Он достал требник с твердой решимостью почитать молитвы, но сдался уже через десять минут. От спертого воздуха к горлу подступала тошнота, вопли детей, словно иглы, впивались в уши. Он попытался задремать, но толстуха непрерывно ерзала на месте, а шумное чавканье священника сводило его с ума. Наконец Мередит встал, вышел в коридор и облокотился о поручень, наблюдая проносящиеся мимо поля и фермы.

Зеленела молоденькая травка, блестели фасады домов, умытых весенними дождями и высушенных солнцем, даже развалины акведуков и древних римских вилл кое-где покрылись свежим мхом. Чудо возрождения природы появлялось здесь более ярко, чем в любой другой стране. Эту землю нещадно эксплуатировали сотни лет, холмы разъедала эрозия, леса давно извели, реки пересохли, плодородный слой обратился в пыль. И тем не менее каждую весну начинался праздник листвы, травы и цветов. Даже в горах, на иззубренных туфовых склонах появлялся зеленый налет, напоминающий о былой красоте.