Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 9

Зрители принялись подбадривать своих, кто всерьёз, кто с подначкой.

— Не оплошай! Давай!

— Смотри, Федька, целиться не забывай! На баб не отвлекайся шибко!

На первом состязании отсеялось четверо: с задачей разрубить глиняный шар, имитирующий вражескую голову, справились все — но хлёсткости удара для того, чтобы оставить при этом основание на месте хватило не каждому.

— Может, ещё по одной попытке? — предложил огорчённый таким результатом Буцанов.

— Никакой второй попытки, — отрезал Семенов. — Нечего тут… у Шкуро пусть попросят… вторую попытку.

И, поднявшись, скомандовал:

— Все, кто не справился, вернуться в подразделения!

Сосновские мужики, как только закрутилось зрелище, принялись что-то между собой обсуждать, оценивать соревнующихся, определяя, в ком больше силы и сноровки — точно так, бывало, придя пошабашить на станцию, они присматривались, кого из местных грузчиков позвать к себе в бригаду для полного комплекта.

Закончив с глиняными шарами и спешившись, принялись рубить воткнутую лозу с надетой сверху папахой. Рубить следовало так, чтобы папаха не падала наземь, а соскакивала вертикально на оставшийся кусок лозы — раз за разом опускаясь всё ниже и ниже.

Проще всех — размеренно и споро, будто проделывал его каждый день, с упражнением управился донской казак Вихрев. Четыре удара, последние два с колена — и папаха аккуратно плюхнулась на дорогу, взметнув облачко пыли.

— Знай наших! — выкрикнул Буцанов — сам дончак, хоть и не казак, а иногородний, но вот не удержался, даже про комиссарское звание забыл. Впрочем, по службе он землякам спуску не давал. — С донскими тягаться, что с кобылой…!

Эскадронцы засмеялись ядреной шутке: ай да комиссар, умеет забористо сказать, значит, лишний раз подтвердил, что свой, народный!

Военспец Адамов провозился чуть дольше Вихрева. Долго ходил вокруг цели, притопывал по земле, примерялся, нагнав на зрителей нервное нетерпение: «Давай, господин товарищ, не тяни! Что ты там высматриваешь?!» Но потом в три удара срубил лозу под папахой, чётко и уверенно уложив её рядом с вихревской.

Многие начинали хорошо — их шашки летали с коротким хищным свистом, они бодрились и перекрикивались со зрителями, и казалось, запросто покромсают лозу до самого конца — но стоило дойти до низовых ударов, как папахи, кувыркнувшись, слетали с опоры под разочарованные возгласы зрителей.

С заданием справились всего пятеро.

Перешли к рубке свободно свисающей веревки, привязанной к приколоченной к стене овина перекладине.

— Командир, одну-то совсем легко рубануть. Прикажи сразу три повесить. Чего добро зазря переводить? — предложил Пшенкин с Кубани, баюкая в руках знаменитую кавказскую гурду, которую считал лучшей шашкой в мире и которой владел виртуозно, потому и запросил сразу три каната, а вовсе не от проснувшейся вдруг хозяйской жилки. Но комэск возражать не стал.

— Давайте три! — распорядился Семенов.

Пока крепили дополнительные веревки, Весёлый и Кот подошли к Пшенкину, принялись что-то у него выспрашивать, к шашке руки тянуть, вроде подержать просили. Тот выслушал, мотнул чубатой головой, будто отрезал:

— Говорить тут не о чем!

Клюквинцы, похоже, не собирались отставать, но заметив цепкий взгляд Семенова, Весёлый толкнул Кота под локоть и они прогулочным шагом вернулись в толпу зрителей.

Висячую веревку рубить совсем не просто, это Пшенкин слукавил. Она ведь не сопротивляется клинку, а уходит от него. И силой тут не возьмешь — только скоростью и резкостью! А если есть в ударе эти составляющие, тогда действительно — и три пересечешь, как одну! Короче, три веревки, повешенные рядом, кроме Пшенкина сумели перерубить только Адамов и Вихрев.

Им троим и выпало последнее, решающее задание: рубить связанную пучками лозу, под которую извели изрядно кустов в ближайших перелесках. Рубили сначала пучки по десять штук, потом по двадцать и тридцать — по кругу. Тут уж пришлось соревнующимся попотеть — эта рубка была не только на силу и резкость удара, но и на выносливость хвата руки. Финалисты поснимали френчи и кители, засучили рукава рубашек.

— Порты тож скидывай! — пошутил кто-то из местных.

Но рассмеялась только детвора и молодые бабы. Мужики наблюдали за происходящим с напряжённым сосредоточенным вниманием.

«Так, глядишь, и в эскадрон попросятся, — подумал Семенов. — Хотя куда им — нестроевые все, а то бы уже прибрали — либо наши, либо белые…»

Рукоятки сидели в крепких ладонях как влитые, клинки проходили связанную лозу, словно морковку. А всё-таки с каждым кругом становилось заметно, что рубщикам требуется всё больше усилий — и вот уже Лукин, вызвавшийся исполнять роль судьи, начал считать в разрубленных пучках уцелевшие лозы, провозглашая лужёной своей глоткой:

— Семь! Пять! Тут три! А тут аж десять!

Вихрев отстал первым.

Пшенкин с Адамовым шли ноздря в ноздрю, но всё-таки Пшенкин набрал больше очков, в последнем круге умудрившись собраться и перерубить пучок в тридцать лозин. Адамов был вторым, на третье место вышел Вихрев.

— Пшенкин потому выиграл, что у него гурда! — раздосадованно бросил Вихрев. — Она сама рубит…

— Но-но! — беззлобно парировал Пшенкин. — Зато сама не ходит. И в руки абы кому не даётся. Я ее с есаула Дикой дивизии снял, — и засмеялся. — Как заприметил, так весь бой к нему пробивался, пока не зарубил. Так что, товарищ Вихрев, не в шашке дело!

Семенов с Буцановым подошли к финалистам, пожали им руки.

Поддавшись азарту, Семенов по-свойски шепнул Пшенкину:

— А дай-ка, товарищ победитель, попробовать. Не приказываю, прошу.

Казак вздохнул — мол, не дело это, оружие своё отдавать.

— Да не верь ты в приметы, товарищ Пшенкин, пустое! — сказал комэск и уважительно, сходу приноравливая руку к незнакомой рукоятке, принял протянутую Пшенкиным гурду.

Привычно раскрутил шашку над головой, ударил сильно да хлёсткости не хватило — не дорубил и до середины пучка.

— Похоже, командир, действительно не в шашке дело, а? — съязвил Буцанов.

— Ничего, я завсегда в стрельбе отыграюсь, — полушутя огрызнулся комэск. — Призы-то вручай!

Призом за первое место оказался наган, который, в общем-то, рядовым конникам не полагается, за второе — почти новый планшет, за третье — серая каракулевая папаха.

— А что, командир, может, постреляем на спор? — улыбаясь, спросил Кот.

— Какие у меня с тобой могут быть споры? — холодно спросил Семенов, но, поймав внимательные взгляды Дементьева и Веселого, передумал. А то еще разнесут по всему фронту, что комэск «Беспощадного» побоялся с клюквинским бойцом сразиться! И ведь обязательно разнесут!

— Давай просто постреляем, без всякого спора! — Семенов подмигнул Лукину. — Ну-ка, Василий, выставь в поле мишеньку…

Лукин скомандовал своему тезке — Ваське Сергееву из третьего взвода, тот с дружком быстро притащили тыкву, подставку для рубки глиняных шаров и под руководством Лукина побежали в поле. Клюквинцы переглянулись.

— Чего это они?! — удивился Кот. — В тыкву стрелять, что ли? Я в подброшенную монету попадаю!

— Про монету не знаю, — спокойно сказал Семенов. — Ты в тыкву попади…

Отбежав на сотню шагов, Лукин с бойцами установили оранжевый плод, размером поболе человеческой головы, на подставку и вернулись обратно.

— Давайте, палите, — сказал Лукин, тяжело дыша.

— Подожди, кореш, это что? — Кот огляделся по сторонам. Их полукругом окружили конники «Беспощадного» с интересом наблюдая за развитием событий. Семенов невозмутимо пристегивал к маузеру кобуру-приклад.

— Да вы что, шутки шутите?! — зло заорал Кот. — Я тоже шутить люблю! Давайте в яблоко стрелять! Вначале я на голову поставлю, а потом ваш командир!

— Глупость это. У меня голова не казенная, — Семенов приложил приклад к плечу, прицелился и быстро выстрелил — раз, второй, третий. Тыква свалилась с подставки.

— Теперь несите, посмотрим…

В цели оказалось две пробоины, третья пуля оставила глубокую царапину на кожуре.