Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 58

— Спасибо, что сориентировали. Мы это исправим.

И показал пальцами: напишу, дай что-нибудь.

— Ну, мы же команда, — ответил Ивлиев, вынимая из ящика стола раскрытый блокнот, испещренный формулами и столбцами цифр.

Достал оттуда же карандаш, положил на блокнот.

«Все нормально, — написал Молчун. — Это наши дублируются».

Ивлиев задумался. Неужели двойной и тройной контроль за человеком, который доказал свою полезность государству, вербовка его близких товарищей-единомышленников — это действительно нормально?!

Но задавать этот вопрос Молчуну он не стал.

Как-то, зайдя в гости к Семенову, посидев для приличия рядом с ним перед телевизором, на экране которого мелькали кадры исторической хроники и фильмы про революцию (комэск мог смотреть их бесконечно) и как бы припомнив по случаю, Молчун сказал:

— Да, кстати… казаки тебя в гости зовут, Иван Мокич.

— Казаки — это другое дело, — оживился комэск. — На Дон, что ли?

— Да нет, здешние, столичные казаки.

Семенов хоть и не подал виду, но Молчун не столько заметил, сколько почувствовал, как тот напрягся и сосредоточился.

— И давно пора, — ответил комэск негромко, выдержав довольно продолжительную паузу — словно демонстрируя, как легко он может справляться с эмоциями.

— А что, Иван Мокич, может, завтра с утра и махнем? — продолжил Молчун. — Здесь недалеко, в Одинцово.

— Можно, — кивнул комэск, не отводя взгляда от экрана, на котором чубатый малый с лихо, на самый затылок, заломленной фуражкой, красовался перед оператором на фоне бронепоезда, словно праздничной лентой перевязанного транспарантом «Добьём Колчака».

В честь приезда Семенова на дальней окраине городка с современной многоэтажной застройкой казаки организовали традиционные военно-спортивные состязания — ширмиции. Народу собралось много. Зрители рвались ближе к центру, рассмотреть комэска, и поставленные следить за порядком казаки то и дело принимались оттеснять толпу.

— Ну что как дети, ей-богу! — ворчал сотник беззлобно, привставая на стременах своего откормленного широкогрудого гнедого. — Зашибут ведь. А то, не дай бог, под шашку влезете, отвечай потом за вас.

Пока под залихватский ободряющий свист распорядителя действа, чем-то неуловимым напоминавшего свадебного тамаду, проходила джигитовка, атаман Бережицкий ёрзал в кресле и бросал встревоженные взгляды на бурливую толпу, на казаков личной охраны, щёлкающих нагайками по сапогам, на сидящего рядом комэска. Семенов, казалось, был всецело поглощён разворачивающимся зрелищем. Но атаман чувствовал неодобрение в этом его молчании, даже в лёгком наклоне головы ему чудилось что-то недоброе. С первой секунды Бережицкий понял: оправдываются его худшие ожидания. Вместо того, чтобы склеиться в крепких мужественных объятиях, демонстрируя окружающим полное единение (у атамана Бережицкого это получалось чрезвычайно эффектно, телерепортёры любили снимать атамана, встречающего дорогих гостей) — комэск сухо кивнул, пожал протянутую руку, пресекая распахнувшиеся было атаманские объятия строгим холодным взглядом, и в следующее мгновение повернулся к конному строю. Держался и выглядел при этом так, будто приехал проводить полковой смотр: левая рука на рукоятке шашки, ноги крепко расставлены — осмотрел деловито всадников, вопросительно взглянул на атамана через плечо, дескать, командуйте… Приключилось некоторое замешательство. Спохватившись, наконец, заместитель Бережицкого скомандовал: «Смирно!», строевым шагом, с рукой под козырёк, вышел к атаману, доложил о построении сводного полка и, остервенело выбив пыль из утрамбованного грунта, шагнул в сторону. Атаман выкрикнул традиционное приветствие: «Здорово дневали, казаки!», — и строй грянул в ответ: «Слава богу!».

Выслушав ответное приветствие, Семенов удивленно покрутил головой, задумчиво опустил голову и, не дожидаясь приглашения, двинулся к дощатому настилу, на котором стояли плетёные кресла и скамейки для почётных зрителей. В плане была пространная приветственная речь атамана — но, взглянув на удаляющуюся спину комэска, Бережицкий решил обойтись без лишних слов и поспешил следом.

Они сидели рядом — полный, щекастый, с вальяжными манерами крупного чиновника казачий атаман и сухой, быстрый в движениях, красный командир, выдернутый из горнила Гражданской войны. Контраст был настолько разителен, что казалось, будто даже солнечный свет падает на этих людей по-разному. Трудно было представить их занятыми чем-то вместе — чем угодно: учебной рубкой лозы или разворачиванием контратаки на противника, внезапно ударившего с фланга.

На съемки ширмиций съехались группы нескольких федеральных телеканалов. Только Молчун, затерявшийся в толпе неподалёку от бесхитростной гостевой ложи, знал, что не все выстроившиеся цепочкой операторы снимают выступления джигитующих наездников: объектив одной из камер с логотипом несуществующего канала «Отвага» от начала до конца всего действа будет наблюдать за реакциями комэска.

— А сейчас, честной народ, готовься увидеть самые сложные, самые опасные номера! — весело выкрикивал в микрофон распорядитель шоу. — Групповая акробатика на полном скаку! Без всякой страховки! Просим следить за детьми и животными и не допускать во избежание травм и инцидентов их проникновения за оградительную черту.

По огороженному полю проскакали бок о бок два всадника. Копыта их коней опускались на землю почти синхронно — чем дальше, тем плотней сливалась парная дробь галопа, ближе ходили пружинистые загривки. На середину поля тем временем выбежали три казака: двое встали друг напротив друга, третий в некотором отдалении. Сделав круг, всадники понеслись прямиком на поджидающих их казаков, подхватили их, свесившись с сёдел, и, выпрямляясь мощным рывком, помогли запрыгнуть себе за спины. Последний казак, самый субтильный из тройки, дождался, пока пара мчащихся коней поравняется с ним, обходя его слева и справа, ухватился за луки седёл и в следующее мгновение уже возвышался над головами наездников, расставив ноги на конские крупы.

Бережицкому вдруг так захотелось холодного свежего пива… снять губами пену, потянуть большой глоток из тяжёлой толстостенной кружки — что он чуть не подавился слюной и закашлялся. Стоявший рядом ординарец заботливо похлопал атамана по спине. Тот склонил свою тушку к гостю, прошептал на ухо:

— Не желаете ли пива, Иван Мокич? Пиво у нас отменное, крафтовое, специально для дорогих гостей сварили.

Комэск ответил не сразу. С первой секунды знакомства с атаманом — да и слово-то вражеское, режет слух — он боролся с позывом оттаскать за уши толстячка в лампасах, от которого за версту несло пристрастием к выпивке и кабинетным играм. Но в словах Молчуна о сдержанности был резон.

— Не сейчас, — только и ответил комэск, подумав про себя: «И не с тобой».

На поле тем временем начались выступления по рубке шашкой. Всадники на скаку разными махами рубили лозу и соломенные чучела.

К помосту с высокопоставленными гостями подъехал казак. Чуб торчком из-под фуражки, густые русые усы.

— Товарищ комэск, может, покажете, как Колчака рубили? — весело выкрикнул казак. — А то, гляжу, как будто засиделись!

Бережицкий скрипнул креслом и застыл, задрав плечи — будто снова подавился и вот-вот закашляет.

«Такого бы, дерзкого и статного, я бы взял к себе взводным», — подумалось Семенову.

— Хорунжий Цыбулин! — крикнул кто-то за спиной комэска. — Что за панибратство!

Семенов поднялся, хлопнув себя по ляжкам — в тон бравому казачку.

— И то правда, товарищ Цыбулин, — сказал он. — Пора бы и мне кровушку разогнать. Хотя по субординации, ваш атаман должен начать…

— Да я сегодня не в форме, — забормотал тот.

— Понятно! — Семенов подумал, что он уже и не вскарабкается на коня. — Командир всегда должен быть в форме!

С этими словами комэск шагнул с досок помоста навстречу хорунжему.

Поддёрнув вожжи и заставив коня наклонить голову, тот, ловко перекинув ногу через холку, спрыгнул на землю и протянул повод комэску.