Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 5

Рязанин, прибывший из Туркестана, напротив, был одет просто и почти не по уставу: в вицмундир из тонкой верблюжьей шерсти под накидкой и в рейтузы, столь просторные, что они скорей напоминали шаровары. Все это было светло-пепельного, почти белого цвета.

И хоть генералы друг друга и не праздновали, на людях обнялись, по старому русскому обычаю поцеловали друг друга в уста.

— А что это у вас мундир не полковых цветов? — улыбаясь, спросил Колокольцев.

— Краска выцветает под солнцем… До царя далеко, а в черном мундире в пустыне запросто можно запечься заживо.

— По прибытию в расположение войск, вы немедленно переоденетесь в форменное платье, — заметил Колокольцев, надеясь на проявление неподчинения.

Но генерал Рязанин кивнул не раздумывая:

— Разумеется.

И чему-то своему загадочно улыбнулся.

Генерал-лейтенант Александр Павлович Рязанин торопился отправиться дальше в путь, раньше приехать в свой родной город. Но пришлось задержаться — ожидали жену графа. Кавказ, по мнению ее мужа, был слишком небезопасен, а туманы и дожди Петербурга вредили здоровью женщины.

Прибывшая Конкордия Станиславовна Колокольцева была хрупкой женщиной лет на пятнадцать младше своего мужа. Как показалось графу, генерал Рязанин невзлюбил жену своего начальника с первого взгляда. И это доставило Колокольцеву смутное удовольствие.

Супруги нежно и невинно обнялись.

— Как доехала, мое сердце?…

— Далеко и пыльно, — голос у графини был воркующим, словно у птички. Но все уже в прошлом. Надо вознести халву Господу за нашу встречу!

Семен Петрович улыбнулся и, наклонившись, что-то шепнул жене на ухо. Та кивнула, осмотрела окружающих удивленными глазами:

— Конечно хвалу! А я как сказала?…

Далее покатили вместе, в окружении свиты, ординарцев, адьютантов по раскаленной приазовской степи. Порой в складках местности мелькала синева моря, да кружили, залетевшие далеко от воды чайки.

В селах, где приходилось останавливаться, чтоб дать воды лошадям и размять ноги, поглядеть на заезжих сходилось посмотреть чуть не все население: экая диковинка, сразу два генерала. Когда еще такое увидишь?…

— Далеко до вашего города?… — не удосужившись ознакомиться с картами, спрашивал граф.

— Два дня пути. В Мариуполе переночуем, а послезавтра будем на месте.

— Мы не можем долго задерживаться… Нас ждут войска.

— Помилуйте, — ответствовал генерал Рязанин, многозначительно глядя на Конкордию Станиславовну, — У меня день рождения. Хотелось отметить с родными… Но если вам недосуг… Что же, езжайте прямиком в Севастополь. Я, надеюсь, догоню вас по пути.

— Ну что вы так… Я же не знал, что у вас день рождения. Конечно, по такому случаю можно и задержаться.

…На Садовой улице городничий обогнал на своей бричке Аркадия, но против обыкновения не предложил подвезти и даже не поздоровался. Юноше показалось, что Рязанин чем-то встревожен.

Предчувствуя неладное, Аркадий заспешил вверх по улице, и, добежав до угла, увидал, что бричка остановилась у пансиона мадам Чебушидзе. Спрыгнув с лавки, Рязанин, было, заспешил к входу в пансион. Но, вспомнив о герани, вернулся, едва не заметив выглянувшего из-за угла журналиста.

Дом бригадирши был двухэтажным, без палисадника — его фасад и крыльцо выходили прямо на тротуар. И вздумай Аркадий остановиться здесь, то его бы заметил всякий прохожий, или что хуже — кто-то вышедший из пансиона.

Но все окна выходящие на улицу были закрытыми, и, следовательно, комнаты за ними — необитаемы. Выжить в этакой жаре в запертой комнате, вероятно, было невозможно.

Под кирпичной аркой Аркадий прошмыгнул в подворотню, прошел на задний двор. В пыли возились куры, в конюшне фыркал мерин — вдова полагала, что одинокой женщине приличней всего владеть бесполым существом.

Из полуподвальной кухни пахло божественно — стряпуха-гречанка, служившая у Чебушидзе, судя по аромату, готовила чебуреки.

Окно на втором этаже было открыто, и оттуда как раз послышался голос градоначальника:

— Не пойму причем тут я… Я тогда…

— Конечно не причем, — спокойно прервал его штабс-ротмистр. — Я знаю. Вы тогда были у купца Николаенко и вымогали у него взятку. Насколько мне известно — не весьма успешно. Я знаю, вы — изрядный вор…

Судя по звуку, городничий куда-то рухнул: не то в кресло, не то на колени, прошептал так, что едва расслышал Аркадий:

— Не погубите…

— Успокойтесь… Я не ревизор…

Но городничий все оправдывался.

— Еще царица-матушка Екатерина запретила нам быть нищими. Да вот только многие запрещение то нарушают, особенно на старости лет. У нас ведь пенсия положена только государственным служащим, да и то — копеечная. А у меня дочь на выданье, да сын — офицер, что еще хуже. В голове у него — карты да женщины. Хорошо, если выбьется в генералы. А если, не приведи Господи, покалечат?…

Прямо под окнами пансиона начинался дровяной навес, под которым и укрылся Аркадий.

— Город у нас сами видите какой, — все оправдывался Рязанин. — Хватай любого — есть за что. У немцев тут свои хутора, на которых и слова русского не услышишь. Поляков много, а они, паршивцы, ведь свои отряды собрали, англичанам под Севастополем помогают. Даже франузишко один имеется! Греки, доложу вам, крайне подозрительные типусы. Жиды опять же имеются. Студенты приезжают на каникулярное время. Начитаются, понимаешь ли, Герцена, и давай вольнодумствовать. К примеру, Аркадий, сын моего друга детства…

«Ах, старый мерзавец», — чуть не воскликнул юноша.

— Я не прошу у вас, чтоб вы искали лазутчика, — прервал поток жалоб штабс-ротмистр. — Для этого сюда послан я, а вам надлежало хотя бы не мешать. Но ваши газетчики на удивление расторопны — вам бы следовало у них поучиться.

Вверху раздались шаги — походило на то, что офицер в раздумьях расхаживает по комнате. И, действительно, его голос снова прозвучал от окна, почти над головой Аркадия.

— И в том есть ваша вина — ведь выпуски здешнего листка цензурируете вы… И теперь вам предстоит все исправить.

Аркадий задумался: комнаты с окнами во двор всегда и всюду были дешевле. Но будто нестесненный в средствах штабс-ротмистр отчего-то выбрал именно эту комнату.

— Так-так-так… Вызовите к себе полицмейстера, устройте ему выволочку, насколько ваши отношения позволяют. Скажите ему, что еще до заката солнца подозреваемый в шпионаже должен сидеть в вашей тюрьме.

— Но позвольте… Как за столь краткое…

— Мне плевать, где вы возьмете, — штабс-капитан по буквам произнес. — П-О-Д-О-З-Р-Е-В-А-Е-М-О-Г-О. Естественно, он должен быть отделен от прочих заключенных.

— Ах да, понимаю, понимаю…

— Затем, сообщите вашему репортеру, что подозреваемый арестован, допросы ведутся. Но если полицмейстер не будет торопиться с допросом — я не стану печалиться. Ну а за сим… Не смею вас более задерживать.

Испуг сделал Рязанина понятливым — через какую-то минуту хлопнула дверь. Выждав минуту, Аркадий двинулся, было к выходу из двора, но почувствовал взгляд. Юноша обернулся, и увидел в окне штабс-ротмистра.

— Подслушивали? — бросил он. — Ну-ну…. Далеко пойдете.

— Ну что вы, как можно! — деланно возмутился Аркадий.

— Как можно — мне вам показывать не надо. Вы знаете, а я ведь мог бы отдать приказ заключить вас под стражу. Как раз место английского шпиона не занято… Зайдите ко мне.

Мелькнуло в голове: бежать сейчас же: из двора, потом из города, куда-то на Волгу, пристать к артели бурлаков, затеряться. А что ему, долго ли собраться? Все наследство бедняка: больное сердце от матери да от отца — долги и потертый бумажник. Но тут же эта мысль была отброшена: офицер имел вид благостный и вряд ли склонный к расправам.

— Сей момент. Сейчас обойду дом.

— К чему эти церемонии. Вы с яблоньки лезьте на навес, а потом сюда — в окно. Не бойтесь, выдержит…

Кора дерева оказалась чуть сбита, одна веточка недавно сломана — очевидно, что этим путем офицер пользовался буквально на днях. Для того-то ему и была нужна комната окнами во двор — уходить и возвращаться незаметно.