Как один день (СИ) - Computers - Страница 21

- Ну, об этом я и так узнаю – из книг, газет, которые появятся после 1924-го года. Думаю, что вся литература последующего времени изменится, и это будут уже две разных литературы. Наверное, в здешних библиотеках будут даже два разных раздела – история номер один, и история номер два…

- И какая же из них будет истинной?

- Обе, Владимир Ильич, обе. То, что уже произошло, не может исчезнуть, а то, что еще предстоит создать… оно еще предстоит… Не могу сказать точнее, таких прецедентов в истории человечества раньше не было.

- Да, натворили вы делов, Вадим Васильевич!

- Еще не натворил, но натворю, с вашей и Божьей помощью! – засмеялся я.

- Да уж… А не проще ли вернуть меня назад и все отменить? Как вы считаете?

- Разве вы этого хотите?

- Нет, конечно. Я хочу все переделать, убрать Сталина, создать лучшую страну в мире… Изменить весь мир! Чтобы не было всех этих ужасных «демократий», терроризма, всех этих бессмысленных смертей. Построить коммунизм, наконец! Как бы скептически вы к этому не относились.

- А смысл? Если все после смерти все равно попадают сюда… Разве тут плохо? Нет голода, болезней, старости, каждый может заниматься любимым делом.

- Смысл в том, что мы построим такой же мир на Земле, еще при жизни. Да если бы это было не так, разве Бог утвердил бы этот ваш план?

Я засмеялся:

- Ага, теперь вы наконец-то поверили, что Бог есть?

Но Ленин не был склонен превратить все в шутку.

- Не важно, есть Бог или нет. Но мы должны дать шанс как можно большему количеству людей на Земле независимо от этого. Богу – богово, а кесарю – кесарево, разве не так сказано? И еще французы говорили: делай, что должно, и будь, что будет. Мы должны выполнить свой долг на Земле – это за нас никто не сделает…

- А как с докладом на партконференции, Владимир Ильич? – не без ехидства спросил я.

- Думаю, что не стану его пока делать. Но на конференции попытаюсь показаться, посмотреть на реакцию товарищей. Боюсь, однако, что врачи меня не выпустят, несмотря на все изменения в состоянии здоровья. Ну, если так, придется смириться, да, может, это и к лучшему, пусть народ привыкнет к тому, что я поправился. А вот уж очередной съезд никак без меня не обойдется!

* * *

На следующий день, переночевав в горах, мы вернулись обратно. Ленин был необычно возбужден, предвкушая встречу с женой и сестрой, я тоже не мог сохранять спокойствие. Мы решили, что вернемся вместе, и он представит меня Надежде Константиновне, как врача, а уж потом, наедине, расскажет ей, как все было на самом деле.

- Только без Бога, Вадим Васильевич, уж извините! – заявил он.

- Почему же, Владимир Ильич?

- Ну, во-первых, это будет ей очень трудно принять, вы же понимаете? А если поверит – вообще будет неизвестно что. Женщины ведь очень впечатлительны, им только дай повод… А нам еще с ней жить да жить вместе. Сможет ли она все эти годы хранить тайну? Эти эксцессы нам ни к чему. Давайте остановимся на версии, что вы – из будущего. Насчет всего остального, что я узнал, я ей постепенно тоже расскажу. Но без Бога. И не потому, что… Нет, я действительно уже почти верю, что Он существует, но… Согласитесь, это не для простых марксистов-атеистов! – он засмеялся. – Но нашу будущую политику в отношении религии необходимо будет изменить коренным образом. Пусть, кто хочет, верит и поклоняется Богу беспрепятственно. Однако, надеюсь, до такого лицемерия, которое процветает в вашем современном обществе, когда президенты ходят в церковь потому, что это делает их более популярными в народе, мы не докатимся. И до того, как разжиревшие священники раскатывают пьяные на «Мерседесах» - тоже. Лучше уж неверие, чем такой обман. Словом, тут должна быть полная свобода. Если, конечно, она будет не в ущерб простым людям, как это случилось у вас с террористами, прикрывающимися исламом! Тут тоже нужно сугубое внимание, как и ко всем экстремистским организациям, неважно, имеют они что-то общее с религией, или нет.

- Что же, пусть пока будет так, Владимир Ильич, вам виднее. А дальше посмотрим.

- Да, будет видно. И, кроме того, я думаю, что Иисусу это тоже понравится, с точки зрения свободы воли человека.

- Почему это?

- Да очень просто. Ведь, если товарищ Ленин открыто провозгласит, что Бог существует, то какая же это свобода воли? Весь народ строем пойдет за ним…

- Да, тут вы правы, пожалуй.

- Я уверен, что прав! Вообще, ни в каких обстоятельствах и документах сведения о вероисповедании человека фигурировать не должны, вот это и будет настоящая свобода воли.

- Ладно-ладно, разве я спорю? Вам виднее, вам там жить.

- Кроме того, что такое атеизм? Та же самая вера, не основанная ни на каких прямых доказательствах, как и любая религия. Атеизм был нам удобен в борьбе с самодержавием, поэтому мы его придерживались. Скажу даже больше – если религия, например, христианство, еще как-то основана на свидетельствах древних авторов, пусть даже сомнительных, то атеизм не основан ни на чем, кроме слепой веры. И, если мы осуждаем религию, как государственную политику, то разве не должны мы сделать то же самое в отношении атеизма? Словом, религия и атеизм равно не должны быть предметом дискуссий или обсуждения на государственном уровне, не должны влиять на политику, на отношение к людям.

* * *

Так, в разговорах и хлопотах, прошел этот день. Время приближалось к восьми часам вечера, все было собрано, мы пообедали, а затем сидели и ожидали. Я настоял, чтобы Ленин захватил с собой аппарат персонального вызова, это давало возможность в экстренном случае подать мне сигнал. Аппарат размером со спичечный коробок был настроен на Ленина, никто другой, даже нажав кнопку, подать сигнал не мог, но я предложил настроить еще один на Крупскую, после того, как мы объявим ей нашу версию выздоровления Ленина. В отношении всех остальных, в том числе врачей, мы решили объяснить дело так, будто в состоянии Ленина внезапно наступил перелом к лучшему, поставить их перед фактом, а там уж пусть они строят какие угодно теории. Важно лишь, чтобы его выпустили, разрешили работать. Ленин утверждал, что он их заставит, а я считал, что Сталин сделает все, чтобы его задержать или даже вообще устранить.

В восемь вечера я взял его за руку, в другой руке у него была сумка с рукописями (я в одно мгновение превратил компьютерные распечатки в рукописи, написанные его почерком), и мы оказались в его комнате, в Горках, в том времени, когда я его исцелил, а он пытался выбраться из комнаты, но это оказалось невозможно.

Здесь ничего не изменилось – все так же стояла кровать, кресла, стулья, стол. Дверь, естественно, была закрыта – для всей вселенной не прошло ведь и секунды с того момента, когда Надежда Константиновна вышла, а я поставил стену времени.

Ленин, заметно волнуясь, сел в кресло, в том же костюме, в который я его одел, и сказал:

- Ну что, убираете вашу стену? Отпуск закончился?

- Да, Владимир Ильич.

И тотчас стали слышны легкие шаги за дверью, дверь распахнулась, и на пороге появилась Крупская. Она первым делом взглянула на постель, и, не найдя там Ленина, обеспокоенно огляделась. Увидев его в кресле, она охнула:

- Володя, ну зачем же ты встал? Ложись немедленно! Я тебе помогу…

Предвидя, что разговор предстоит долгий, я тут же снова поставил стену времени, чтобы не торопиться.

- Наденька! – воскликнул Ленин, вставая с кресла. – Наденька, я вылечился! Я здоров!

Крупская застыла на месте, недоверчиво глядя на Ленина. Потом ее взгляд метнулся ко мне.

- Как? Как же это?! А это кто такой?

Я встал со стула.

- Надежда Константиновна, не волнуйтесь! Присаживайтесь, мы вам сейчас все объясним.

Крупская упала в кресло, как будто ноги отказались держать ее, и лишь переводила испуганные глаза с мужа на меня и обратно. Ленин торопливо заговорил:

- Наденька, послушай! Это – Вадим Васильевич, его прислали к нам из будущего, из 2027-го года. Он – врач. В будущем владеют такими технологиями, какие нам и не снились. Он меня вылечил, и после этого забрал с собой. Я провел с ним в, гм-м… санатории, больше года, отдохнул и немного поработал. А теперь вернулся.