Андропов
(Политические дилеммы и борьба за власть) - Земцов Илья Григорьевич - Страница 22

Ленин и Сталин исчерпали весь небогатый диапазон социальных и экономических альтернатив советского строя. Далее можно было либо подражать одному из них, либо обоим одновременно, либо создавать политические комбинации из элементов первого и второго.

Впервые это сделал Хрущев. Осознав, что вести вперед «корабль» советского режима некуда, ибо намечаемый переход к коммунизму не состоялся, и опасно, ибо на закваске идей отмирания государства возникали центробежные силы, он попытался создать видимость движения, начав дерзко раскачивать свой корабль по синусоиде — от Ленина к Сталину — до тех пор, пока не израсходовал все горючее, отпущенное ему партийной командой Политбюро. И тогда они сбросили его с капитанского мостика и отправили на пенсию.

Его преемник Брежнев был настолько напуган социальными манипуляциями Хрущева, что чуть ли не полностью отвернулся от внутренних государственных проблем: он скромно похоронил идеи экономических реформ и переключился на реформы внешнеполитические. Восстановилась связь советских времен: Брежнев завершил «дело» Сталина — коммунизм расползся по всем континентам, СССР превратился в мировую имперскую державу, первую по вооружению и одну из самых нищих по уровню жизни.

«Дебрежневизация»,[6] через которую должен пройти путь утверждения нового Генсека у власти, приведет — и уже приводит — к переоценке Андроповым государственных приоритетов: они переместятся с внешней политики, где не так-то просто перекрыть достижения Брежнева, на внутреннюю: экономические вопросы, такие как реорганизация принципов производства и упорядочивание планирования и управления, а также социальные задачи: усиление контроля над личностью и борьба с коррупцией. Именно этим объясняется определенная склонность Андропова к реформам и при этом — только в естественных для системы, т. е. тоталитарных — пределах, налагаемых советским социально-политическим контекстом.

Мы не можем претендовать на знание убеждений Андропова, а тем более с абсолютной достоверностью предсказать его ближайшие планы — мы уверены, что ни на Западе, ни в Советском Союзе никто их не знает и не в состоянии предвидеть полностью. Не следует характеризовать Андропова-реформиста эпитетами «либеральный» или «прогрессивный»: эти представления существуют только в воображении западных политических деятелей и ученых, не способных видеть разницу между принципами коммунистического и демократического общества. Есть определенные основания говорить, да и то с ограничениями, накладываемыми советским режимом, лишь о таких чертах его линии, как гибкость в сочетании с твердостью и относительной недогматичностью.

Андропов, как и те, кто поддерживает его в Политбюро, несомненно желает, чтобы система функционировала эффективно — это определит его — и их — политическое будущее. Что же касается реформ — они всего лишь средство достижения указанной цели.

У Андропова все еще нет точного «чертежа» — проекта реформ. Но, судя по выступлению на Пленуме, он понял, что экономические проблемы СССР настолько обострились, что начали угрожать стабильности режима. Стало очевидным, что продолжать управлять советской экономикой на основе принципов централизма, значит увековечить отсталость и неэффективность. Однако на пути решения этих проблем, перед Андроповым стоят концептуальные и политические препятствия.

На Западе считают, что экономическим реформам в Советском Союзе противятся партийные бюрократы и только. Если бы это было так, Андропов мог бы при желании ударить по консерваторам — тем более, что жесткие идеологи уходят со сцены. Но он знает, что есть более глубокие и серьезные причины, противостоящие политике реформ. Причины эти — во внутренней противоречивости советской экономической системы. Рассмотрим основные противоречия.

Противоречие первое: необходимо предоставить большую самостоятельность предприятиям, но такая самостоятельность грозит подорвать принципы централизированного хозяйства. Противоречие второе: показателем рентабельности является прибыль, но в СССР, где цены устанавливаются произвольно, руководители искусственно завышают стоимость выпускаемых товаров, и нет способа оценить реальную рентабельность. Противоречие третье: главным показателем успеха работы предприятия в СССР является нормативная продукция, состоящая из стратегически важной продукции, а не из необходимых обществу предметов широкого потребления. Тем самым программируются «нехватки и избытки» и производится множество ненужных вещей без всякой связи с общественными потребностями. В результате, сверхдержава, ракеты которой устрашают мир, оказывается неконкурентоспособной даже на рынках развивающихся стран.

Противоречие четвертое: для интенсификации производства и стимулирования производительности труда необходима рыночная ориентация. Но рыночные механизмы несовместимы с отсутствием безработицы. В результате советская промышленность разрывается между противоположными тенденциями: текучестью кадров и невозможностью экономии производственных затрат.

Противоречие пятое — специфичное для сельского хозяйства: невозможность создания условий, при которых успешно и рачительно работающие крестьяне могли бы увеличивать производительность труда, а неспособные или не желающие работать вынуждены были бы оставлять производство.

Даже если Андропову и удастся преодолеть базисные антиномии советской экономики, он неизбежно окажется перед неразрешимыми политическими проблемами. Предпосылки эффективной реформы ясны были советскому руководству уже многие годы, но они неприемлемы для него в силу социальных причин, характерных для тоталитарного режима. Совмещение государственного регулирования с рыночным хозяйством подорвет принципы плановой организации. Розничные цены на основные продукты питания составляют в СССР, как правило, половину их реальной стоимости. Движение в сторону плюралистической экономики приведет к повышению этих цен в 2–3 раза и тогда может возникнуть реальная опасность взрыва массового недовольства.

Дезинтеграция советской экономики, повысив ее качество и конкурентоспособность, увеличила бы доступ западных товаров на советские рынки, расширила бы контакты с внешним миром. В этом кроется опасность для режима: свободные страны стали бы более привлекательны для советского человека, что могло бы привести к смягчению коммунистического ригоризма.

Модификация и реорганизация системы управления требует изменения методов партийного руководства, а это вопрос уже не идеологии, а политики.

Если Андропов когда-нибудь и приступит к осуществлению реформ, ему придется проявить чрезвычайную осмотрительность. Иначе он восстановит против себя партократию. После жестких сталинских репрессий и сумасбродных экспериментов Хрущева, партийные бюрократы 18 лет жили при Брежневе в спокойствии, довольстве и мире, без потрясений и реорганизации. Они обросли жиром; обзавелись солидным капиталом. И они примут изменения системы или изменения в системе только при условии, что эти изменения и далее будут гарантировать руководящую, хотя бы номинально, роль партийного аппарата.

Трудности Андропова отягчаются взаимоотношением с генералитетом, который не спешит одобрить политику реформ. Андропов пришел к власти при сильной поддержке военных, в частности Устинова. Армия, конечно, страдает от развала гражданской экономики, но именно армия больше всех выигрывает от принципа централизации, который обеспечивает ей неограниченный приток средств для развития, обновления и реорганизации. Западная разведка оценивает военные расходы СССР в 14 % совокупного национального продукта — т. е. вдвое больше, чем военный бюджет США /56/. Реформы потребуют денег. Единственным возможным источником этих денег могла бы быть доля министерства обороны в общем бюджете. Но вряд ли Андропов решится посягнуть на жизненные интересы своих сторонников в вооруженных силах. Существует, впрочем, обстоятельство, которое все-таки способно примирить армию с реформами и даже склонить ее к необходимости проведения политики детанта: увеличивающийся разрыв между качеством советского оружия и оружия Запада. Советская оборонная промышленность поставляет армии образцы вооружения, отстающие от мировых стандартов на 5–6 лет, и если бы не советская разведка, выкрадывающая за рубежом экспериментальные модели и технологию изготовления нового оружия, этот разрыв был бы еще большим. Чтобы модифицировать военную промышленность, необходимы коренные изменения, т. е. реформы в системе не только военной, но и всей советской экономики: в ее организации, управлении и планировании.