Андропов
(Политические дилеммы и борьба за власть) - Земцов Илья Григорьевич - Страница 17

Андропов полагал, что ничем не рискует: в политическом спектакле, как и во всяком другом, правда искусства не обязана соответствовать правде жизни — этот принцип режиссуры Станиславского он прекрасно усвоил. Выигрыш же в случае успеха стоил затраченных усилий. Противники в Политбюро были растеряны и подавлены. И Андропов, еще до Пленума ЦК, то есть до своего юридического утверждения в статусе Генсека, не включает в комиссию по организации похорон (председателем которой он, конечно, был) неугодных ему секретарей ЦК Русакова и Долгих; не дает произнести на похоронах траурные речи ближайшим соратникам Брежнева — заместителю по партии Черненко, заместителю по Президиуму Верховного Совета Кузнецову, главе правительства Тихонову. На похоронах получают слово те, кто символизирует и представляет «новый порядок» в Кремле: Андропов, Устинов — и дежурные статисты: президент Академии Наук, партийный работник с Украины, рабочий.

Но неожиданно для Андропова придуманная им для мистификации Запада легенда о борьбе за власть, которая, якобы, еще не завершена, из спектакля оборачивается реальностью. Андропов был главным действующим лицом в изощренной церемонии похорон Брежнева, он оставался главным в Политбюро, где большинство принадлежало его сторонникам, — однако, сторонники оказывали Андропову лишь ограниченную поддержку, не желая позволить ему сосредоточить всю полноту власти в одних руках.

Характер силы Генсека в СССР прямо пропорционален степени слабости, то есть подчиненности ему, и несамостоятельности членов Политбюро. Устинова, Громыко и К⁰, несомненно, устраивал тот факт, что именно их ставленник наследовал Брежневу. Но чтобы сохранить свои привилегии и особое положение в Политбюро, им чрезвычайно важно было регулировать и определять партийный авторитет и социальный престиж нового Генсека в соответствии со своими ежеминутными амбициями и интересами. Они видели свою задачу в поддержании деликатного баланса: не позволять Генсеку чрезмерно возвыситься (что грозит потерей влияния на него), но и не допускать полного крушения его авторитета (ибо только опираясь на него, они могли реализовать свои честолюбивые замыслы). Короче, отдавая в руки Андропову штурвал власти, его сторонники стремились сохранить приводные ремни этой власти в своих руках. И здесь возникало противоречие между субъективными стремлениями соратников Андропова ограничить его правление жесткими политическими рамками и объективно заложенной в статусе Генсека тенденцией к универсализации власти.

Источник и основа силы Генсека — Политбюро и Секретариат ЦК, и Андропову необходимо было гарантированное, устойчивое большинство и там, и там. Для этого ему в одинаковой мере следовало избавиться и от тех, кто провел его в Генсеки, и от тех, кто противодействовал его восхождению на вершину партийной пирамиды. От первых зависит он, вторые зависят от него. Эта двойная система зависимости является препятствием для его превращения в «первого среди неравных» в Политбюро. Его зависимость от других ограничивает его свободу действий, зависимость других от него таит в себе потенциальную угрозу его власти. Важно, чтобы членами Политбюро были люди, лично ему всем обязанные, — Андропов стремится к этому, как стремились все его предшественники. Разумеется, и это не гарантирует стабильности и не исключает опасности заговора. Но путь от верности к предательству растянут на годы, необходимые для завершения цикла эволюционных превращений, обычных для партийного работника в СССР: ученик — помощник — последователь — коллега — соратник — соперник — противник. Именно длительность всех этих процессов оказывается теперь главной проблемой Андропова.

Сталину для замещения большинства членов Политбюро понадобилось 15 лет, — но он не торопился, так как стал Генсеком в 43 года. Хрущев возглавил партию на грани пенсионного возраста — в 59 лет — и вынужден был провести этот процесс вдвое быстрей — за 7 лет. Брежнев, который пришел к власти, будучи всего на год моложе Хрущева, правил гораздо дольше и мог позволить себе «очищать» Политбюро дважды, заполнив его сперва «днепропетровским кланом» (1969—72 гг.), а затем — «молдавской мафией» (1977— 80 гг.). Андропов же оказался в совершенном цейтноте: скоро ему исполнится 70 — самое время подумать о наследнике, а ему лишь предстоит растянутое на годы утверждение у власти. Следовательно, ему необходимо еще плотней «спрессовать» период обновления Политбюро — до двух, в крайнем случае, — трех лет. Удастся ли ему это — зависит от фактора, который в прошлом как-то не учитывался при оценках расстановки сил в Кремле — здоровья как самого Андропова, так и его коллег — сторонников и противников.

Исходные данные Андропова кажутся утешительными: на фоне геронтократов Кремля он вовсе не стар, чуть ли не молод. Тихонову — 78, Устинову — 75, Громыко — 74 и даже Черненко — 72. Но физическое увядание или смерть членов Политбюро, как и простых смертных, не полностью определяется возрастом. Если, однако, болезни пощадят Андропова или врачи его окажутся достаточно искусными, он уже через несколько лет, без борьбы, просто в силу естественных причин, получит возможность «нафаршировать» Политбюро своими людьми. Главная его проблема — проблема выбора: какой человеческий материал использовать на «фарш»? Сталин, как известно, не терпел в своем окружении людей выше его ростом, Хрущев — интеллигентных, Брежнев — молодых. Андропов не терпит профессиональных партийных работников. Он утратил к ним уважение и доверие, работая в тайной полиции, где на практике познакомился с их абсолютной профессиональной непригодностью, неполноценностью, дилетантством, духовной нищетой, лицемерием, продажностью и нечистоплотностью.

В поисках соратников Андропову, несомненно, придется обратиться к своему прошлому — к опыту работы в органах госбезопасности. Там он может найти кадры для реконструкции партийного аппарата по своему вкусу — сотрудников менее развращенных и более послушных. Эта перекачка кадров из КГБ в партийные организации (по апробированному в 70-х годах в Азербайджане рецепту Алиева) уже началась: сначала в центральные, затем в периферийные и, наконец, в государственные. Постепенно в СССР в верхней части правительственной пирамиды сложится и оформится «чекистская надстройка». И всевластие партии заменится олигархией государственной безопасности.

В сущности, уже сегодня КГБ стал на деле выполнять роль «боевого отряда партии» /48/. Об этом объявил Федорчук, недавно перемещенный шеф КГБ. Суть этого определения станет ясна, если иметь в виду, что выражение «боевой отряд» (как и его вариация — «авангард») в советском языке традиционно закреплено за коммунистической партией, которая в марксистском толковании является «направляющей, руководящей, организующей, сознательной силой общества», так что, перенеся понятие «боевой отряд» на государственную безопасность, Андропов устами Федорчука, — так удобнее, — провозглашает КГБ «направляющей, руководящей, организующей, сознательной» силой партии.

Полицейское государство получит полицейское же оформление. Андропологизация — или кагебизация — режима является, в сущности, последней исторической попыткой сохранить партократическую диктатуру. Но в этой попытке таится и определенная опасность для коммунистической системы.

Сотрудники тайной полиции будут все больше заполнять различные ячейки общества, а полицейская субстанция режима — и в этом парадокс — не станет больше. Во внутренней структуре государства произойдут передвижения и смещения элитарных сил. КГБ, как институт власти, ослабеет: он окажется под давлением и контролем чекистских групп, переданных им партийному аппарату и интегрированных этим аппаратом в соответствии с его сущностью и потребностями. Предсказать при этом, усилится ли роль тотального террора в обществе или ослабнет, — невозможно.

Рекрутируемые из тайной полиции в партийную систему функционеры, не прошедшие фундаментальной идеологической обработки, более информированные и менее подверженные пропагандистскому прессу, чем их коллеги — ортодоксальные партийные работники, могут начать отходить — сперва в мышлении, а позднее в государственном управлении и регулировании — от омертвевших, а вернее мертворожденных постулатов и догм коммунизма.