Опер против «святых отцов» - Черкасов Владимир - Страница 2

• Предыдущая
• 2/60
• Следующая

— А при чем пиво во флоте? — поинтересовался Кострецов, очень уважавший этот напиток.

Черч ощерился, снова изображая улыбку, и блеснул знаниями, которые по привычке от бывшей благополучной жизни иногда и сейчас вычерпывал из брошенных газет:

— Еще при Петре Первом по его «Уставу морскому» матросу полагалось на месяц семь ведер пива, ежедневно литра три. А как же? В походах сплошь солонину ели, жажда, и вообще обезвоживание организма. Потом, правда, во флотях на водочку больше перешли. Четырежды в неделю свистали на «коробках» к чарке по сто грамм. — Кеша подсосал щелью рта воздух. — Сегодня и мне за твой счет, Кость, не грех чарку грамм в пятьсот выпить.

— Что-то по убийству Пинюхина слышал? — тихо спросил капитан.

— Видел, — прошипел Черч.

— Неужели самого исполнителя?

— Да, вроде похож на мочильщика тот мужичок, — проговорил Кеша, придвигаясь к Кострецову.

Сергей не торопил его, зная высокомерную в таких случаях ухватку Черча говорить монологом. Кеша отхлебнул из кружки и сказал:

— Я ж в дворах за «Самоваром» часто кантуюсь. Иной раз на чердаках ночую, там они покультурнее.

— А еще из-за мемориальности, — с улыбкой подсказал Кость. — Банк, где Паршин ночевал, рядом.

Сергей вспомнил легендарного медвежатника Паршина, который обвел уголовку, разыскивавшую его по всей Москве, между тем как сам спокойно ночевал прямо в этом банке на Мясницкой.

— Вот-вот, — серьезно произнес Черч. — А этой ночью в тех занырах другой крутой притаился. Я-то наверх полез, сунулся под одну крышу — чую, кто-то на чердачке есть. Нюхом как бы надыбал, тот тихо-тихо сидел. И как-то нехорошо я себя почувствовал. Словно тот штымп пулю или перо готов был в меня всадить. Я раком да в люк обратно сполз. Дай-ка сигаретку.

Курить кострецовское «Мальборо» тоже было Кешиным ритуалом при их встречах. Он подымил и продолжил:

— Выскочил я во двор и стал за подъездом сечь. Такой осторожный штымп должен был со своего насеста из-за моего шухера соскочить. И правда, гляжу, канает… Плоховато я его в темнотище разглядел, но одно точно: брови сросшиеся. А так — в подходящей спецодежде: все черное, штаны, куртка, шапочка на лоб. Я брови-то под ее краем и отметил.

— С меня, Кеша, бутылка, — сказал опер.

— Как бы не две, — усмехнулся Черч. — Еще видел, как он одну штуку в карман засовывал. Должно быть, перед выходом на улицу ею последний раз пользовался. Такая, с экранчиком, а внизу кнопочки, слева — пара или тройка клавишей.

— На сканирующий приемник похоже. Он способен прослушивать радиоэфир, в том числе пейджинговых и сотовых компаний.

— Тебе, Кость, виднее. Я-то в последнее время никакой аппаратуры, кроме стакана да пивной кружки, не держу, — печально проговорил Кеша.

Кострецов отсчитал деньги и сунул их Черчу под столиком.

— Донесение на литр тянет, но извини, даю только на бутылку. Ты ж знаешь, из кровных отстегиваю.

Черч иронически взглянул на него.

— Когда на лапу от крутых научишься брать?

— Никогда, — буркнул Кость, допивая свое пиво.

— За это еще со школьных драк тебя, Серега, и уважаю.

Кострецов вышел из пивной и зашагал снова за ресторан «Самовар» к дому с указанным Кешей чердаком.

Там опер поднялся в люк, через который минувшей ночью пятился Черч. Внимательно оглядел помещение: никаких заслуживающих внимание следов, как было и утром на лестничной площадке с трупом Пинюхина. Зато из чердачного оконца отлично проглядывались окна пинюхинской квартиры.

«А со сканирующего приемника, — прикинул капитан, — можно было перехватывать все телефонные переговоры Пинюхина по сотовику, чтобы определить время, когда он должен выйти из квартиры. Его шофер, скорее всего, подъезжая утром к дому, боссу отзвонился».

Кость спустился во двор, пересек его и поднялся снова к квартире Пинюхина. Ему открыла вдова, уже накрашенная, затянутая в черный траурный костюм.

— Извините, — любезно сказал капитан, — я на минутку. Ваш муж, наверное, ездил на машине с шофером?

— Да.

— Он сегодня с водителем перед выходом из дома по телефону говорил?

— Конечно. Как обычно, по сотовому. А вы как догадались?

— Курение «Беломора» помогает, — с неподдельным добродушием улыбнулся, тряхнув кудрями, опер.

Он махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.

На следующее утро расторопный Топков докладывал Кострецову по биографии Алексея Пинюхина:

— В начале девяностых годов Пинюхин являлся вице-президентом акционерного общества «Главтур». Это была крепкая организация, оказавшаяся наряду с другими преемником Госкоминтуриста СССР. «Главтур» владел несколькими гостиницами и административными зданиями в центре Москвы. Но в середине девяностых его стал «осваивать» президент Национального фонда спорта Борис Федоров.

— Тот, которого ранили при покушении? И который этой весной все же умер?

— Так точно. Но тогда еще Федоров был в отличной форме, дружил с тогдашним министром спорта Тарпищевым, приближенным по своим теннисным заслугам к Ельцину. Пинюхин же был из другой команды и сильно противодействовал Федорову. Как-никак, сражались за акционерное общество, через которое ежегодно проходило миллионов десять бюджетных долларов. На Пинюхина стали наезжать, уже тогда грозили убийством.

— Пинюхин жаловался в органы? — спросил капитан.

— Да какое там! Обычная коррупционная конспиративность. Пинюхин предпочел уйти из «Главтура», но открыл собственное турагент-ство «Пальма», стал директором одноименной гостиницы. Но и здесь пуля достала.

— Думаешь, отомстили за расправу его команды над Борисом Федоровым в свое время?

— Чья была, Сергей, расправа, до сих пор официально не установлено. Да и вряд ли стали бы за то мстить. Ведь Пинюхин теплое место в «Главтуре» бросил. Скорее всего, влез Пинюхин в какую-то новую опасную историю.

— История-то, может, новая, а счеты старые. Кто стал руководителем «Главтура» после ухода Пинюхина?

— Некий Александр Ячменев.

— Человек Федорова?

— Может быть. По нему у меня мало информации. Федоров тогда создавал мощный холдинг, хотел подмять и туризм. Но Федорова самого на тот свет подмяли, так что этот Ячменев теперь под другим боссом.

— Отработай, Гена, как следует Ячменева.

— Хорошо.

— Та-ак, — Кострецов покрутил ручку в пальцах, бросил ее на стол, — по Пинюхину, раз он в таких звонких делах крутился, что-нибудь обязательно из тех сфер всплывет. А у меня уже есть наводка по убийце этого туриста.

Топков заинтересованно глянул из-за своих окуляров.

— На свидетеля повезло?

— Да, причем на моего стукача. Тот более-менее рассмотрел парня, который в ночь перед убийством на чердаке против пинюхинских окон сидел и перехватчиком телефонных переговоров пользовался. Сканирующий этакий приемничек.

— Клюнуло!

Кострецов усмехнулся.

— Пока плотвичка лишь поплавок тронула. Но примета есть — сросшиеся брови.

— О-о! Сергей, в народных поверьях, помню, много чего есть про сросшиеся брови.

— Существенное нам подспорье в расследовании, — иронически протянул капитан, закуривая. — И что сообщается?

— Старые люди твердили, что нельзя верить человеку со сросшимися бровями.

— А мы ему и не поверим, когда возьмем.

Лейтенант уныло поглядел на него.

— Киллера, который пользуется фирменным радиоустройством?

— Да, неплохо был экипирован этот Сросшийся, хорошего класса спеца наняли. Видно, что не из блатных. Те больше на свои органы чувств полагаются. Однако спецура же обычно не засвечивается, а этот на улице приемничек в карман совал.

— Но ухлопал Пинюхина и скрылся четко. Ведь понимал, что того жена до двери может провожать. Промахнись он, мог бы влипнуть.

— И это верно, Гена. Тем более что у подъезда его шофер ждал. Опросили шофера?

— Так точно. Никого выходящим из подъезда в это время он не видел.

— Значит, Сросшийся через чердак ушел. Наверняка он все окрестные чердаки изучил. Проверяли подъезд?

• Предыдущая
• 2/60
• Следующая