Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры (СИ) - Криптонов Василий - Страница 12

В двух шагах с пассажирского сиденья торчат ноги Джеронимо. Над ним нависает Вероника с пузырьком йода. Такая трогательная картина. Я улыбнулся и, сам того не желая, пропел:

– «Сестра и брат, взаимной верой вы были сильными вдвойне. Вы шли к любви и милосердью в немилосердной той войне»...

Мне отчего-то помстилось, будто я стою на сцене перед погруженным во тьму залом и пою в микрофон, а сзади кто-то наигрывает на рояле.

Придя в себя, я услышал свое собственное «а-а-а». Похоже, в реальной жизни песни не получилось дальше слова «сестра». Я сам себе напомнил умирающего танкиста из древнего фильма о войне.

Услышав мой писк, Вероника сунула пузырек в руки Джеронимо и в один прыжок одолела расстояние до меня. Я с любопытством посмотрел на черный солдатский ботинок, опустившийся мне на грудь. Медленно поднял взгляд выше и содрогнулся всем телом.

«Не смотри!» – крикнул я мысленно, ощущая себя теперь невероятной помесью Сэта Гекко и его знаменитого прототипа – Хомы Брута. Но не смотреть я не мог.

Вероника что-то искала в багажном отделе у меня над головой. Но, святые угодники, неужели она не понимает, до какой степени короткий у нее топ, как свободно болтается и какой открывает вид?

– Ага, вот! – торжествующе провозгласила Вероника, вытянувшись еще сильнее.

– Джеронимо, – прохрипел я. – Ты мне больше ничего не должен.

– Да, я уже понял, – послышался его спокойный голос.

Вероника достала с полки пистолет и опустилась на одно колено. Ствол уперся мне в лоб. Я перевел дыхание: наконец-то все вернулось на круги своя.

– А теперь, выродок, у тебя есть десять секунд, чтобы придумать хотя бы одну причину сохранить тебе жизнь.

– А моей безграничной к нему любви разве недостаточно? – спросил Джеронимо.

– Нет!

– Но я буду плакать!

– Джеронимо! – рявкнула Вероника и повернула голову ко мне. – Пять секунд. Поспеши.

Я облизнул пересохшие губы и подумал, что душу бы продал за глоток воды. Но у меня спрашивали не последнее желание, а… Постойте, о чем меня вообще спрашивали? Все из головы вылетело, знаю только, что времени все меньше. Что ж, хоть облегчу душу.

– В камере, – произнес я, набрав полную грудь воздуха, – когда ты вывихнула мне руку, я сказал, что у Кармен фигурка красивее. Так вот: я ошибался.

Судя по тому, как вытянулось лицо Вероники, она ожидала чего-то иного. Но чего?

– Очень хочется пить, – добавил я. – Зеленого чая, если можно. Два пакетика, без сахара. Скажи Рикардо, пусть пришлет Кармен, я попрошу ее починить виселицу и навещу папу…

Вероника справилась с потрясением. К этому моменту я сам понял, что несу бред. Кажется, мой эмоциональный двойник попытался взять власть в свои руки, но не учел сотрясения мозга.

Мне навстречу несется блестящая рукоять пистолета. Удара я уже не ощутил – просто рухнул в благословенную тьму.

***

Когда я снова очнулся, вокруг меня сгустилась тьма, только из далекой кабины струился мягкий и уютный свет. На грудь что-то давило, и, сфокусировав взгляд, я увидел пластиковую бутыль с водой. Правая рука уже почти не слушалась, пришлось сворачивать крышку одной левой. Облившись и едва не утонув, я все же утолил жажду и еще немного полежал с закрытыми глазами.

Головная боль почему-то подутихла, но мир то и дело норовил пуститься в хоровод вокруг меня. Пришлось открыть глаза. Серый мрачный потолок поплясал и успокоился. Шипя от боли, я принялся вставать. На середине движения по поднятию корпуса в глаза мне бросилась упаковка от шприц-ручки с надписью "Диазепам-форте". Она лежала на полу, пришпиленная ножом Вероники. Так вот почему мне так хорошо и странно сейчас… Мило.

Джеронимо спал, обнимая шарманку, на том же месте, где его мазала йодом сестра. Голову Вероники я увидел в кабине – она торчала над отломанным подголовником сиденья. Хм, странно – сиденье на месте. Как же я умудрился из него вылететь? Впрочем, сейчас есть заботы поинтереснее.

Я прошел в туалет и с удовольствием убедился, что он работает. Из крана потекла вода. Я вымыл руки, сполоснул лицо и долго собирался с духом, прежде чем взглянуть в зеркало…

Вот интересно, сколько тысяч рассказов и романов начинаются так: «Он проснулся, встал и подошел к зеркалу, откуда на него посмотрел высокий худощавый брюнет с черными глазами…» Может, у меня с психикой чего-то не так («Может»? Ха-ха!), но я такого раздвоения личности не испытывал никогда. Подходя к зеркалу, всегда твердо знал, что никто на меня оттуда не посмотрит, а, напротив, я сам увижу свое отражение. И кому какое дело, блондин я или брюнет, и какого цвета у меня глаза?

Так все было до сего дня. Из зеркала на меня смотрел кусок просроченного мяса. Мне пришлось сделать несколько гримас, чтобы убедиться. Убедился – мясо корчилось.

– Ты это видишь? – спросил я эмоционального двойника.

Тот безмолвно спрятался в метафизический шкаф моей души, из-за дверок послышались всхлипывания.

– Слабак и баба, – резюмировал я, выключив лампочку над зеркалом.

И тут у меня случилась вспышка памяти. Падение, вопли, грохот… Порвался ремень безопасности, меня бьет лбом о панель. Обломок штурвала чудом расходится с глазом… Тишина. Я пытаюсь выпрямиться, и тут меня вышвыривают из сиденья чьи-то сильные руки. «Сука, козел, ублюдок, мразь, дебил, олень, подонок, скотина, тварь!» – на лицо сыплются удары, один за другим… Ясно теперь, как все было…

Придерживая руку, которая, кажется, распухла раза в четыре, я проковылял коридором и остановился в кабине. Вероника спала в обнимку с автоматом, положив ноги на приборную панель. Я попытался представить вместо автомата плюшевого медвежонка и смахнул непрошеную слезу. «Скройся!» – велел я двойнику. «Но она такая милая!» – возразил тот. «Она – машина для убийства, в дизайн которой вложили неоправданно много. Забыл, как она лупила нас и ломала нам руки?»

Двойник, замолчав, притворил дверки шкафа. Я же, полюбовавшись еще немного, отправился на поиски кухни.

Мне повезло дважды. Во-первых, кухню я нашел там, где и ожидал, а во-вторых, в ней оказался работающий синтезатор продуктов.

– Шестибаночная упаковка любого пива, производитель которого заплатит за рекламу в книге, – сказал я. Похоже, сознание у меня вновь помутилось, поскольку я представления не имел, что за чушь сейчас сморозил.

Синтезатор, тем не менее, отнесся ко мне с пониманием. Несколько секунд погудел, после чего поднял створку, и на транспортерной ленте показалась упаковка пива «***».

– О, – сказал я, – «***» – мое любимое! Еще, пожалуйста, пару пакетов чипсов «ХХХ».

Синтезатор выполнил и этот заказ. Оставив пиво и чипсы на металлическом столе, я подошел к двери слева. За ней оказалось нечто вроде подсобки, где переодевались стюардессы. Я окинул взглядом ветхую форму, продавленный диван и загрустил. Потом увидел привинченную к стене пробковую доску. К ней приколот единственный белый квадратик. Подойдя ближе, я прочитал выцветшую надпись:

«Пивной процессор в синтезаторе накрылся, делает только «***». Долг в тумбочке. Инна».

Я коснулся бумажки, и она осыпалась прахом, будто только и ждала, когда ее прочитают.

В тумбочке лежали две коробочки: одна с презервативами, другая – с канцелярскими кнопками. Я долго думал, что из этого долг, а что – предмет обихода. Вспоминал все, что мне было известно о стюардессах, но так ничего и не понял. Забрал и то, и то.

***

– Трибунал проспишь! – крикнул я, бросив на колени Веронике банку пива.

Вероника меня удивила – банку поймала, кажется, еще до того как открыла глаза. Глаза распахнулись одновременно со ртом, который выдал:

– Что, очухался, выродок?

– Да, доктор, – сказал я, открыв свою банку. – Зашел попросить еще немного ваших распрекрасных пилюлек. Три с половиной часа я не знал, что такое боль, а теперь опять.