Титус Кроу - Ламли Брайан - Страница 17

Но при том, что ему было известно и во что он верил — да нет, во что теперь верили мы оба, — его нервозность можно было считать вполне естественной. На самом деле, именно присутствие яиц в его доме, помимо всего прочего — и в том числе, помимо жуткой усталости, вызванной непосильной работой и недосыпанием, — отвечало за серьезное ухудшение здоровья моего друга со времени нашей последней встречи. Я понял, что еще немного — и Кроу пойдет по пути разрушения, подобному тому, который избрал для себя сэр Эмери Уэнди-Смит!

Можно легко понять, почему в ту ночь я не сомкнул глаз. Я лежал в кровати в моем доме, выстроенном из серого камня, ворочался с боку на бок и вертел так и сяк в уме новую систему понятий, которую мне нужно было принять. То есть принять я ее принял, но ее детали все же нуждались в обдумывании — хотя бы для того, чтобы общая картина стала более ясной, чтобы исчез туман по углам. Правду говоря, соображал я плоховато — словно бы с похмелья. Но конечно же, у моей бессонницы была другая, более непосредственная причина — коробка с тускло блестевшими шарами, стоящая на небольшом столике около моей кровати!

Беспокойно взбивая подушку (этим я занимался каждые полчаса), я с десяток раз заново прокрутил в мозгу все, о чем мы говорил с Кроу, пытаясь найти в нашем плане изъяны, — но не нашел. Мне представлялся идеальным срочный план Кроу, нацеленный на то, чтобы помешать копателям завладеть своими яйцами, и я целиком разделял его страхи. Тем не менее я понимал, что что-то в нашем плане ошибочно, просто невероятно ошибочно! Я это понимал. И эта ошибка скрывалась где-то в глубинах моего разума и никак не желала всплывать на поверхность.

Если бы только развеялся этот туман в сознании… Жуткая депрессия отступила, это правда, но теперь мне приходилось продираться через этот густой ментальный туман!

Да, конечно, я не был знаком с друзьями Кроу по переписке лично, но он в них безраздельно верил — особенно в Писли. В своем письме к профессору Кроу обрисовал все свое отношение к фантастической опасности, грозившей Земле. Да, это была гипотеза, но Кроу выразил ее очень сильно и четко и подчеркнул свое личное участие в происходящем. На самом деле Кроу подвергал опасности успех всего нашего дела, поставив меня в позицию чрезвычайно просвещенного человека, способного не только воспринять, но и оценить содержание письма к профессору Писли. Когда Кроу зачитал мне наспех составленное письмо, я откровенно и даже немного грубовато объяснил моему другу, что его адресат может решить, что отправитель письма лишился рассудка. Чуть раньше Кроу сказал: «Будь я проклят, если знаю, кому я могу довериться», но теперь он только хмыкнул в ответ на мои слова и сказал, что вряд ли Писли так воспримет его послание и что в любом случае — хотя бы только лишь по старой дружбе — профессор сделает с яйцами все именно так, как он просит.

Кроу подсчитал, что путешествие яиц по кругу займет максимально три недели, но все же озаботился тем, чтобы попросить своих корреспондентов отправить ему письма с подтверждением о безопасной отправке посылок. Я задумался об этом, и…

Ну вот, опять!

Что это за тревога в дальнем уголке сознания, стоит мне только подумать о том, что утром начнутся странствия яиц?

Но нет — как только я словно бы улавливал эту мысль, она сразу же ускользала от меня, в затянутый туманом разум. Это изнурительное чувство мне было знакомо и прежде, было знакомо и неутешительное решение: попросту игнорировать назойливую мысль — и пусть все идет как идет. Однако это ощущение меня раздражало — и более чем пугало, учитывая обстоятельства.

Я повернулся на бок, и мой взгляд упал на коробку с загадочным содержимым. Мысленным взором я увидел это содержимое — матовый блеск жемчужных шаров в темноте картонного гробика. И тут же возникла новая мысль.

Я спросил Кроу о каменном ящике, «инкубаторе», обнаруженном Уэнди-Смитом на том месте раскопок мертвого города Г’харне. Мне захотелось узнать, не было ли найдено что-то подобное в пещере в Хардене. Однако утомленный оккультист (как же его лучше называть — оккультистом или ученым?) не смог мне ответить. В итоге он, немного поразмыслив, рискнул предположить, что, вероятно, атмосферные условия в этой пещере — темном и глубоком месте — были почти идеальными для инкубации яиц, в отличие от Г’харне, где яйца хранились близко к поверхности.

Я напомнил другу, что тот каменный ящик был украшен письменами и изображениями. В ответ на это мой ученый друг только пожал плечами и сказал, что может только адресовать меня, как сэр Эмери своего племянника, к трудам Коммода и побитого молью Каракаллы. Кроу хватало тех «картинок», которые представали перед ним во сне, а в кошмарах он видел не только ужасных головоногих. К тому же он считал, что Бентам рассказал о пещерных рисунках не все — и вероятно, это можно понять! Мое любопытство из-за этого разыгралось еще сильнее, поэтому я не отступился от Кроу, и он был вынужден пересказать мне часть своих сновидений.

Он сказал, что бывали такие сны, когда ему виделось почти символическое стремление к поверхности и совместное вытягивание жутких щупалец. А порой ему снилось происходящее не под землей, а на поверхности — и это был подлинный кошмар!

Я ярко вспомнил, какое у Кроу было выражение лица, как глухо и надтреснуто звучал его голос, когда он говорил:

«В одном из отрывков сновидения их было четверо, де Мариньи. Они отступали, пятились, как гусеницы, и привставали, подняв переднюю часть тела, широко раскрыв пасть. Среди них находилась женщина, и они рвали ее на части, и фонтанами хлестала кровь…»

«Но откуда, — испуганно спросил я шепотом, — у тех, кто без головы, может взяться… пасть?»

Задавая вопрос, я прекрасно понимал, что ответ мне не понравится.

«Попытайся мыслить неизбитыми образами, Анри, — спокойно посоветовал мне Кроу. — Только ни в коем случае не думай об этом слишком долго и не чересчур вдавайся в детали. Они настолько… чужеродны… эти твари».

Я ничего не мог поделать с собой: мне вспомнилась строчка из древнего и загадочного сочинения «Отражения» ибн Шакабао. Я знал, что эту строчку Альхазред цитирует в «Некрономиконе»: «Злобен разум в теле, не имеющем головы!» О боги! Разум и пасти — без голов!

Обычно я человек спокойный. Будь это иначе, я бы давно проявил кое-какие из моих более эксцентричных интересов, но при том, что рядом с моей кроватью находилась коробка с яйцами, и при том, что я знал, что где-то — далеко, а может быть, и не очень далеко — чудовищные копатели прямо сейчас выжигают туннелями горные породы и издают противные звуки… Так кто бы назвал меня трусом за то, что я просто включил в спальне свет?

Но в любом случае, даже с включенным светом, страха у меня не поубавилось. Откуда ни возьмись, появились тени, которых раньше не было — от моего гардероба, от халата, висевшего на двери… и довольно скоро я уже всерьез подсчитывал, сколько времени мне понадобится, чтобы соскочить с кровати и выпрыгнуть в окно, если…

Я протянул руку и выключил лампу, решительно повернулся спиной к картонной коробке, твердо решив не думать о ее содержимом…

Видимо, потом я некоторое время спал, потому что помню, как мои собственные дремотные мысли смешались с описаниями сновидений Кроу. А когда я очнулся в холодном поту, мне припомнился рассказ друга о том, как он впервые узнал о существовании древней ужасной угрозы.

В более поздних сновидениях Кроу слышались песнопения копателей — напевы, в которых упоминалось название мифического города Г’харне! Вспомнив об экспедиции Уэнди-Смита в поисках этого города и о том, какой катастрофой завершилась эта экспедиция, чуть позже Кроу связал те события с фактами из некоторых газетных вырезок из своей обширной коллекции и своими ночными кошмарами. Это привело его к рукописи Уэнди-Смита. Эта рукопись вместе с письмом от Реймонда Бентама позволила Кроу сделать выводы. Дальше он действовал, руководствуясь своей непогрешимой, хотя и включающейся с пол-оборота логикой.