Грязные цветы. Пленница волчьего офицера (СИ) - Хайд Хелена - Страница 11

— Почему? — только и смогла шепнуть я, непонимающе глядя на офицера широко распахнутыми глазами.

— Не спрашивай, — покачал головой он, неожиданно коснувшись ладонью моей щеки. — Просто… просто давай договоримся, — сбиваясь, выдохнул он. — Я понимаю, что ты ненавидишь меня. И понимаю, что таким, как я, нет прощения, потому не буду просить его. Но все же… Обещаю, что когда-нибудь, не знаю когда, но я обязательно найду тебя. И если к тому времени ты все же поймешь, что можешь меня простить, то я буду умолять дать мне шанс. О большем не прошу. И еще… меня зовут Альтан. А… твое имя? Я могу узнать его?

— Эрис, — коротко сказала я, не отводя от него взгляд.

— А теперь вперед, и береги себя. Ты должна успеть к первой "станции" до рассвета.

Ничего более не говоря, оборотень развернулся и быстро зашагал обратно, к кустарникам, за которыми был тайный ход в лагерь. Я же не стала провожать его взглядом и отвязав коня, запрыгнула в седло, чтобы следуя компасу, погнать его на юго-запад.

Как ни странно, но офицер не соврал. Когда незадолго до рассвета я добралась до ивы, стоящей на окраине деревни, меня в самом деле встретил мужчина, в подвале которого ждали кров и еда. Чтобы переждав день, ночью я снова смогла продолжить свой путь до следующего перевалочного пункта. И так — до той самой заветной ночи, в которую я пересекла границу с Шайваром.

Зажиточная страна, сохраняющая нейтралитет в большой войне, конечно же не собиралась селить у себя толпы беженцев. Однако давала возможность перевести дух и выехать куда-нибудь в другое место. Как я узнала, некоторые сбежавшие пленные героически возвращались на родину, чтобы снова пойти на фронт под торжественные речи политиков. Вот только у меня такого желания не возникло. В конце концов, я была сыта этим. Слишком сыта. По горло. А политики всегда лгут и будут лгать. Ведь по сути это единственное, на что они способны и ради чего существуют. Потому чтобы они громко ни вещали с трибун, это никогда не будет иметь настоящего значения. Единственным, что было и останется важным в нашем прогнившем мире, это человечность.

Я не стала писать письма в родной город о том, что жива. Возможно, сделаю это когда-нибудь в далеком будущем. Но сейчас, после всего пережитого, я желала лишь одного: покоя. Потому из Шайвара выехала в Эрафию, где поселилась в небольшом городке. Несмотря на лояльность и сочувствие, беженцев здесь конечно же не особо любили. Но если те хотели работать — им давали такую возможность. Так что для меня нашлось место на мыловарне и недорогая съемная квартира, которую я могла позволить себе оплачивать со своей зарплатой.

О большой и страшной войне местный народ не знал иначе, нежели из газет. Потому, конечно же, охал и сочувствовал всем ее жертвам. Вот только не имел даже отдаленного реального понимания того, что все это значит, и через какие ужасы приходится день за днем походить тем, кто знаком с тем адом не по наслышке. И я понимала, что нельзя винить за это ни одного из всех тех сытых людей, живущих всю жизнь в мире и покое. В конце концов, им всего лишь повезло не проходить через все то, через что прошла я, и миллионы мне подобных. Но что самое главное… так даже лучше. Пускай для всех их война в самом деле навсегда останется лишь страшной сказкой, реальных ужасов которой им никогда не придется познать.

Так для меня проходили месяц за месяцем. А потом счет пошел уже на годы. И вот уже я сама из газет узнавала новости с войны. Вернее даже будет сказать — новости о ее окончании, потому что империя Дойрес в конце концов проиграла союзникам. Третий Рихар пал, фюрер покончил с собой, а былую верхушку государства страны-победители судили как военных преступников.

Правда, не все новости я узнавала из газет. Многое мне рассказывали другие беженцы — либо осевшие в этом же городке, либо бывавшие здесь проездом. Новости, о которых официально не трубили на каждом углу, и даже умалчивали.

Например я узнала от них то, что из того самого лагеря, где была я, многим пленным удалось бежать благодаря помощи одного местного офицера, что выводил их секретным ходом. Где давал лошадь и указывал направление, в котором им следовало скакать, чтобы до рассвета добраться до первой "станции" тайной системы, помогавшей заключенным добираться до Шайвара.

А еще беженцы рассказали мне о том, что лагерь, в котором меня держали, незадолго до капитуляции Дойреса разбомбили с дирижаблей войска союзников. Их целью, конечно же, было уничтожить находившийся на его территории военный завод. Ну а рабочая сила, состоящая из пленных, стала лишь необходимой жертвой. В результате там не выжил почти никто — ни из пленных, ни их смотрителей. Те немногие заключенные, которым удалось спастись, вернулись домой и ни о чем не желали говорить.

Ни о чем не хотелось говорить и мне. Я просто устала от всего и не хотела ничего, кроме кружки холодного пива после работы. За которой обычно заходила в маленькую уютную таверну невдалеке от своего дома. И там, усевшись за столиком в углу, спокойно попивала дешевый, но приятный на вкус напиток, молча наблюдая за залом кабачка. Здесь все было неизменно, день за днем. Как ни странно, мне нравилась эта неизменность. По крайней мере, сейчас

— Кружку пива и порцию какого-нибудь рагу, — неожиданно услышала я знакомый голос как раз в тот момент, когда взгляд сосредоточенно утонул в содержимом моей кружки. И посмотрев в зал, я увидела за барной стойкой осунувшегося мужчину в поношенной одежде. Высокого, когда-то определенно сильного и державшего армейскую осанку. Но сейчас — уставшего и слабого. С сутулыми широкими плечами и растрепавшимися пепельными волосами, небрежно отросшими до плеч.

Мужчину, который заметив меня, не отводил взгляд своих потускневших серых глаз. И я тоже смотрела на него. Спокойно, твердо и уверенно. Взглядом, в котором больше не было страха.

КОНЕЦ