Крысиная башня 2 (СИ) - Дартс Павел - Страница 70

Олег опять покачал головой: нет, мы «предъявлять» не будем. Ситуация понятна. Но…

— …таким образом больше мне добавить нечего. — закончил старик.

— Постойте — постойте! — удивился Олег, — Ну, по ситуации — понятно. Но что с этим Денисом вы предлагаете делать? С раненым? Каковы ваши предложения?

Старик ещё более сгорбился и совсем опустил голову. Теперь он не напоминал осанкой бывшего военного; а был просто старым, усталым от жизни и груза ответственности стариком. И отвечал уже не так ясно и отчётливо:

— Никаких предложений. Как я говорил: Денис ушёл сам, на свой страх и риск. Всё, что с ним произошло, к нам больше отношения не имеет. У нас… у самих сейчас хватает проблем, чтобы заниматься судьбой своевольного мальчишки!

Вот так вот, а! Ничего ж себе! Такого Олег не ожидал. И потому уточнил:

— То есть вы хотите сказать, что вам начхать на его дальнейшую судьбу?? Но он ранен. Достаточно тяжело…

Старик ответил еле слышно:

— это… был… его выбор. Он сам решил. Всё.

— То есть вы даже не рассматриваете возможность его… его забрать?? — это было для Олега всё же слишком. Он многого насмотрелся за последние полгода, но такое…

— Нет. Я скажу его матери, когда она выздоровеет… если она выздоровеет; что он погиб, пытаясь отомстить за отца. Собственно, я его предупреждал… Это был его выбор! — повторил старик.

— И вам… — Олег замялся. Хотел спросить: и вам наплевать, что с мальчишкой будет дальше? Ведь вы же понимаете, что… Но зачем лишний раз переспрашивать? Всё ведь уже и так сказано. Предельно ясно.

— Да. — подтвердил несказанное старик, — Я скажу Марии, что он погиб.

Вот так вот, да?.. Лихо. Такого Олег не ожидал. Ну что ж. Всё уже сказано.

Вынул из кармана тот альбом, что был в сумке у мальчишки. Подал старику:

— Вот. Отдайте… кому-нибудь там. Или выбросьте. На ваше усмотрение. Денису он больше не нужен.

Старик взял альбом, рука его дрожала.

Ладно, что тянуть. Всё сказано.

Олег повернулся, и, стараясь не терять всё же старика из вида, двинулся к джипу, по дуге, так, чтобы не закрывать Толику директрису. В этих собачьих раскладах, когда все сдают всех, невозможно что-то наверняка предвидеть; можно только стараться максимально быть предусмотрительным и страховаться. Чёртова жизнь… Когда свои сдают своих. Хотя он, пацан, для них уже и не свой. Хотя… Но мы же не знаем, какая у них сейчас обстановка, чем и как они выживают…

— Надеюсь… — проговорил ему вслед старик, и Олег приостановился, — Надеюсь, вы… впрочем, я знаю, вижу, что вы человек порядочный… и гуманный.

Кивнув, Олег пошёл дальше. А как же. И порядочный, и гуманный. Самый — самый. Негде пробы ставить.

Возле джипа Толик встретил вопросами:

— Чо так долго?? Чо решили?

— Поехали. Они его не забирают. Даже речь об этом не шла.

— Нефига ж себе! И чо?..

— Говорит: он всё делал на свой страх и риск. Ну и — он теперь «не их».

— Ого!

— Да. Так что зря мы съездили. Впрочем, как «зря», — выяснили обстановку. С их стороны, полагаю, накатов можно больше не ждать…

— Чо, прям вот так: делайте с ним что хотите?? — продолжал удивляться Толик.

— Ну, примерно так.

— Да. Сучья жизнь пошла… — Толик уже устраивался за рулём, — Бля, поставили вместо боковых это мутное оргстекло, всё не привыкну… Надо всё ж так Михалыч напрячь — пусть где хотят находят форточки; с этим плексигласом вообще жопа… и кровь фиговое отмыли. Эх, машинка! Многострадальная.

— Поехали, хватит трепаться. — поторопил Олег.

— А с этим чо? — Толик кивнул на заднее сиденье, где лежал раненый. Оттуда раздавались приглушенные стоны. Пацан, чувствуется, терпел. Но терпел из последних сил.

— Ты тронешься или нет когда-нибудь?? — психанул Олег, — Давай, двигай! По дороге обговорим!

Джип, развернувшись, выкатился на дорогу.

Пока он не скрылся за поворотом, Олег всё оглядывался: долговязая фигура старика в бушлате всё маячила на том же месте.

Когда выехали за пределы квартала, Толик прибавил газу и джип резво запрыгал на кочках, с чего-то образовавшихся на проезжей части. Сзади раздался протяжный стон, — пацану явно поплохело. Олег молчал.

Свернув пару раз, джип встал.

Приоткрыв дверь, Толик критически огляделся. Нормально. Обернулся к брату:

— Ну, пошли поговорим.

— Пойдём.

Вышли.

…

— Ну, и что ты думаешь? С ним?

— Да, наверное, то же что и ты.

— Да неужели? Растёшь над собой, хы. Или обстановка так действует? Не был бы ты старше, я б тебе сказал: «- Взрослеешь!»

Олег еле сдержался, чтобы не вспылить. Но ответил ровно:

— Толя. Давай-ка завяжи зубоскалить. В жизни много говна. Над чем можно похихикать и поиздеваться, но жизнь и смерть как бы стоят особняком. Особенно смерть. Тут хихикать… как бы сказать… неуместно. Ибо все под богом ходим.

— Ты ещё перекрестись, ага! — буркнул Толик, но потом добавил, — Но, в общем согласен. Где его оставим?

— Да хотя бы вон в том доме! — кивнул Олег на нежилого вида многоэтажку немного поодаль. Там, вроде, подъехать можно.

— Нормально. Можно и пройти, чтоб не кружить; тут, напрямую. Нучо…

— Сейчас, погоди-ка… перекурю сначала… — Олег почувствовал, что он начал позорно суетиться и тянуть время, — Хотя… Не, погоди. Вот что сделаем…

Он открыл заднюю дверцу джипа. Парень лежал на заднем сиденье, подогнув ноги, плотно завёрнутые в скатерть и перевязанные бельевой верёвкой — всё оттуда же, из той квартиры. Стянутые перед собой кисти рук посинели. Но не жалуется, даже не стонет. Просто молчит; и ненавидяще смотрит.

Олег достал из внутреннего кармана плоскую фляжку. Тёплая. Отвинтил и откинул крышечку, — пахнуло хорошим коньяком. Протиснулся в проход перед сиденьем, упёршись коленями в бок парню, склонился над ним, протянув фляжку — но тот, мотнув головой, отстранился. Жёстко взял его за волосы, повернул лицом к себе; приподнял ему голову, всунул между губ горлышко фляжки, сильно, так, что раскровил и так вздувшуются прокушенную губу, и скрежетнув металлом по зубам. Булькнуло, парень непроизвольно сделал глоток. Ещё. Ещё. «Залив» в него весь коньяк из фляжки, Олег снова выбрался из машины. Сунул пустую фляжку в карман, достал толстый алюминиевый тюбик гаванской сигары.

Толик следил за его манипуляциями с кривой усмешкой, но молча.

Раскрутил тюбик, вытряхнул сигару, надорвал целлофановую обёртку, снял. Обратил внимание — руки дрожат, но совсем немного. Когда что-то делаешь не думая, то и волнения особого нет. Когда всё прикинул, и видишь, что это лучший выход. Для всех. Откусил и сплюнул кончик, раскурил от зажигалки. Затянулся, набрав в рот ароматного дыма, выпустил струёй. Косо глянул на брата, сказал:

— А как было бы круто в кино или там в книге!.. ОН в нас стреляет; а мы его вылечиваем, и… и становимся друзьями.

— Угу! — поддержал Толик, — Или он вырастает и нас однажды приканчивает, ибо месть за отца — это святое. Офигенный сюжет. Особенно для индийского кино. Весь зал в соплях и в носовых платочках.

Олег согласно кивнул, ещё несколько раз, уже молча, затянулся. Щелчком отправил недокуренную и наполовину кохибу в ближайшую кучу мусора, присыпанную снегом.

— Пошли, что ли.

Открыл дверь, встретился с ненавидящим взглядом мальчишки. Глаза блестят — наверное, коньяк начал действовать.

— …Вы меня лучше убейте; потому что если я выживу, я всё равно кого-нибудь из ваших застрелю! Так и знайте!

— Не переживай, всё согласно твоих пожеланий… — пробормотал Толик, помогая брату с другой стороны салона продвинуть тело мальчишки.

Осторожно, стараясь не причинять лишней боли, вытащили его из машины, и, держа под мышки и под колени, понесли к дому.

Как и ожидалось, дом был явно нежилой, что было сразу видно по следам на снегу, вернее по их отсутствию. Дверь в один из подъездов приотворена; к нему и пошли, чтобы зря не толкаться в, возможно, запертые или подпёртые снегом. А тут была достаточно большая щель.