Крысиная башня 2 (СИ) - Дартс Павел - Страница 40

Слава богу всё обошлось… Сергей не пострадал. Но переполох, конечно, поднялся большой; много больше, чем она ожидала. Собственно, она и не ожидала ничего — она просто делала то, что от неё попросила сделать её младшая сестра — потому что это нужно было ей, чтобы вернуться к своим мальчикам.

И вот сейчас…

Такого ещё не было. И как раз когда Олег с братом уехали, и в Башне остался «из стаи» один Сергей, сын. То есть один, кто мог управляться с оружием и оказать какой-то отпор. Мальчишка.

Кто, зачем?? Ей пришла мысль, что Иру обманули, использовав для того, чтобы выманить мужчин из Башни, и в их отсутствие совершить нападение на Башню! Зачем? — да конечно же для того чтобы захватить все запасы! Она много раз выходила в город, бывала на рынке — и видела как живут люди, скатившись в жуткую унизительную для человека нищету; дошли до того что ели собак… её Графа съели. Да.

Всё обман! Никому нельзя верить! Что за жизнь?!! — она вжималась в облицованный кафелем бок ванной, вздрагивая от каждого взрыва, от каждой очереди.

Постепенно бой переместился на верхние этажи; перестрелка и взрывы там то затихали, то разгорались с новой силой; а один раз взрыв ударил так, что ей показалось вздрогнула сама Башня — как в тот день, когда Олег самодельной взрывчаткой обрушил два лестничных пролёта во втором подъезде. Кто и с кем мог там воевать — она не представляла, ведь в Башне оставался один Сергей, — не считая Васильченко и Миши, которые еле-еле умели управляться с оружием.

Тогда ей внезапно пришла на ум та фраза, брошенная Людой Васильченко, — что за свои убеждения, за своё видение мира нужно бороться, нести ответственность; а она, Лена, мол, «к этому не готова»! Не готова она, якобы, нести ответственность за свои убеждения! Эта фраза, сказанная хотя вроде бы и не с упрёком, на самом деле сильно её ужалила; но она старалась об этом не думать. А вот сейчас всё это всплыло — это ощущение унижения, что она живёт тут… тут, в своей квартире — которую купил Олег, на заработанные им деньги; кушает еду, которую они, «стая», отнимают у людей; сама готовит им эту пищу, то есть, по сути, соучаствует в преступлении!..

Получается, что она, не разделяя их «новых понятий» насчёт «изменившейся парадигмы» — а Олег неоднократно свои «соображения» на этот счёт излагал, — она, тем не менее, «не хочет нести ответственность за свои убеждения», как сказала Люда. Видимо, она имел ввиду не жить тут, не есть эту, ворованную, еду; не греться у сделанной ими печки. Упрекать едой — как это низко!

Выстрелы и взрывы грохотали уже совсем высоко.

Потом, чем бы бой не окончился, нападающие, конечно же, спустятся сюда; пройдут по квартирам, обыщут — и застрелят её. Конечно же — она слышала, знала, что в Мувске это сейчас в порядке вещей. Или обратят в рабство, как хозяин Ирины Ильшат, что ещё хуже смерти.

Ещё ей пришла мысль, что Олег с братом, вернувшись после этой «экспедиции», чего доброго ведь и догадаются, что это она поспособствовала похищению Белки… Да что там «догадаются» — если они выручат или обменяют Элеонору, она ведь всё им расскажет — как к ней пришла чуть не в слезах она, Лена, и попросила сходить в бассейн — она, Лена, мол, оставила там, на скамейке возле бортика своё обручальное золотое кольцо, а оно дорого ей как память о «том времени»… а сама она отключать эти мины не умеет да и боится.

Что тогда будет??

До неё вдруг дошёл весь ужас положения, в которое она, не подумав, попала из-за желания помочь сестре. «Не желаешь нести ответственность»?? — как сказала Люда.

Она… Нет, она не боится ответственности! — и тогда она решила бежать.

Эти две взаимоисключающие мысли — «Я не боюсь ответственности за сделанное мной» и «Надо бежать!» странным образом непротиворечиво уложились у неё в голове; ровно как раньше легко уживалось и «нельзя отбирать чужое!» и пользоваться чужим.

Да, конечно — надо бежать! Начать новую жизнь! Как, где, — она не представляла, но внезапно ясно осознала, что всё — прежняя жизнь окончательно закончилась.

Закончилась не тогда, когда она увидела растерзанные трупы во дворе; и Сергея, сына, перемазанного чужой кровью. И не тогда, когда Олег ей как о чём-то обыденном, само собой разумеющемся, сообщил что их сын убил человека; а вот именно сейчас, когда Башня, сама её история, история «Крысиной Башни», как мерзко называли её дом Олег и Сергей, судя по всему заканчивалась. Закончилась и история её семьи. С Олегом всё было порвано давно; здесь она лишь жила с ним рядом; ну что ж — теперь «всё» и с сыном.

Если его убьют сейчас в этой перестрелке — а может быть и уже убили! — или если он узнает о её «предательстве», — а, конечно же, «это» будет воспринято именно как предательство! — он, конечно… в общем, сына она лишилась. Но… если он останется жив, он, со временем, конечно же, поймёт её! — так она сказала себе, лихорадочно собираясь.

На верхних этажах наступило затишье.

Она подбежала к письменному столу, схватила ручку, и написала несколько слов Сергею. Запечатала в конверт, надписала его. Так. С этим покончено. Старая жизнь отваливалась, как иссохшая корка. Она ещё будет счастлива, обязательно будет! — главное в это верить! Главное всегда поступать по своим, правильным, побуждениям! — и вся Вселенная встанет, чтобы помочь тебе! — эта мысль придала ей силы.

Но нужно было взять всё нужное.

Дома было холодно, — одета она была тепло. Она обула свои тёплые, зимние сапоги; надела тёплое пальто; платок, шапку. Перчатки.

Так. Что ещё. Что-нибудь покушать — на первое время. Две банки рыбных консервов, начатая пачка крекеров. Начатая же пачка растворимого какао — в сумку. Конфеты — карамель в вазочке, — в карман! Идти в «склады» не было ни времени ни желания.

Бах! Бах-бах-бах-бах! Трррррр!.. — опять затрещали выстрелы теперь уже ниже этажом, ближе, но она не обращала уже на это внимания. Всё это было уже из той, из прошлой жизни, от которой она отталкивалась, как отталкиваются веслом от берега, отплывая на лодке.

Что ещё?.. Ах, да! — фонарик, постоянный спутник в Башне вечером, да и днём — окна во многих квартирах, используемых под «склады», «маркеты», были теперь забиты фанерой или плотной обрезиненной тканью, и темнота давно стала привычным спутником современной жизни. Она знала, где в квартире лежал небольшой, «расходный» запас батареек, и забрала их все. Спички ещё. Да, и зажигалку. Как в пещерное время, сейчас только спички, зажигалка означали огонь, а значит и тепло. Вот ещё — олегова ручная каталитическая грелка на бензине, в матерчатом чехольчике; маленькая, чуть больше зажигалки — она, бывало, брала её чтобы греть руки, когда у себя, вечером, читала. Согревала зябнущие пальцы.

Теперь всё.

На пороге квартиры она обернулась, прощаясь. Всё же здесь, в этом доме — который, правда, считал своим Домом только Олег, она же была выше того, чтобы «прикипать душой к стенам», — она прожила немало лет. Керамический домик — его привезли ещё с ГДР, где служил отец, и они жили, — если внутри зажечь лампочку или свечку — светились окна. И… вон та тряпичная мартышка в углу — это её игрушка, ещё с детства…

Она сделала было инстинктивное движение, чтобы забрать игрушку с собой, — но тут же одёрнула себя: нет-нет, никаких «шагов назад»; прошлое кончилось! «Не хочешь нести ответственность»?? — я вам докажу, что я не боюсь ответственности! Всё! — старая жизнь кончилась!

Резко развернувшись спиной к квартире — а, значит, и к прошлой жизни, — она вышла из квартиры.

На площадке никого не было, только очень дымно, удушливо пахло какой-то сгоревшей гадостью. Под ногами катались гильзы, много гильз; и вся площадка, и гильзы, и перила лестничного марша покрывала тонкая белая пыль.

Она на секунду замерла. Что-то… что-то не пускало её вниз, — и это была не мысль о оставшемся в Башне сыне. Что-то другое…

Она решила довериться интуиции. Как во сне, но быстро, она поднялась ещё на этаж — там была мастерская Олега. Дверь не заперта — она никогда не запиралась.