Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды - Злотников Роман - Страница 12

– Потешил я вас, добрые жители славного Арвендейла?

– Уж потешил… – басом ответили ему. – Едва не обделались…

– А я так – почти, – искренне признался кто-то. – В последний момент удержался…

Эта ремарка окончательно разрядила обстановку. Послышался смех.

Горбун поклонился и сунул в рот свою трубку. Сухая старуха, кряхтя, бормоча что-то под крючковатый нос, принялась обходить публику с мешком в руках. В мешок щедро бросали хлеб, лепешки, куски колбасы, яблоки, груши, арбузные и дынные ломти и даже монетки, серебряные или медные.

Благодушный настрой уже полностью объял толпу, когда вдруг послышался испуганный вопль:

– Ой, братцы, кошелек стащили!..

– И у меня! – взвизгнул еще кто-то.

– Гляньте, карман разрезали!

– Эй, а у меня перстенек пропал!

– Предупреждали вас! Чего от гацанов, кроме подвоха, ждать?..

– Хватай горбача!

– Бей гадов!..

Народ двинулся на пригорок. Старуху смяли, опрокинули, она заверещала, да так истошно, что от нее даже сперва отступились. А горбун, нисколько не растерявшись, пыхнул своей трубкой, клацнувшей о кольца, в губах, и возгласил:

– Добрые жители славного Арвендейла! Да вы неужто на нас подумали? Как несчастные гацаны, бродячие артисты, вас ограбить могли, когда мы все время на виду были?

– А девка твоя где?! – в несколько глоток сразу заорали добрые жители славного Арвендейла. – Ты нам мозги не пудри! Куда девка подевалась?

– Только тут была, а сейчас нет!

– Это ж она кошельки тащила, карманы резала, кто ж еще?..

– Где девка?!

– Да вон она! – неожиданно громко гаркнул вдруг горбун, указывая трубкой куда-то за спины взбунтовавшейся публики.

Люди обернулись. И правда, по ту сторону дороги, узкой улочкой между аккуратными домиками неторопливо удалялась юная гацанка, полностью обнаженная, волнующе прекрасная. Ступала она, ослепительная в своей наготе, так грациозно, так поводила смуглыми плечами, так поколыхивала упругим задом, что народ несколько помедлил, прежде чем кинуться ей вслед. Да и кинулись-то одни мужики… Женский пол, вовремя сообразив, что их благоверные, догнав гацанку, вряд ли станут поднимать ее, как было обещано, на вилы, а, скорее, применят к ней другое, более приятное для себя наказание, заволновались пуще прежнего:

– Куда рванули!.. Горбуна держите!

– Сами подумайте, кобели, где она деньги ваши спрятала?.. На ней же ни тряпочки! И руки пустые!..

Кое-кто из преследователей одумался и повернул обратно.

Но ни горбатого гацана, ни сухой старухи на пригорке, конечно же, не оказалось (причем сволочная старая карга умудрилась прихватить с собой мешок с гонораром). Излишне говорить, что и юная гацанка, повернув за первый домик, бесследно исчезла…

Всю эту сцену наблюдал от начала до конца некий господин в маленькой крытой повозке, направлявшийся, как и все, к замку Утренняя Звезда. Господин обладал пышной кучерявой шевелюрой и опрятным носом кнопочкой, был невысок ростом, пухл телом и круглолиц. Люди подобного телосложения обычно румяны, жизнерадостны и говорливы, но этот господин за все немалое время поездки не произнес больше трех слов подряд, и цвет лица имел нездорово-бледный, словно припорошено пылью было его лицо. И вообще – серый пыльный цвет превалировал в его облике. Длинный кафтан господина был серым, серыми были штаны и сапоги, серою была широкополая дорожная шляпа… Даже несколько птичьих перышек, заткнутых за край тульи этой шляпы, были серыми.

Господина звали Фарфат.

Когда гацанское представление закончилось, Фарфат молча толкнул ногой возницу. Тот послушно стронул с места пегую лошадку, и повозка заскрипела колесами по дороге дальше.

– Вот гацане-то, а?! – предпринял возница, верно, не первую уже попытку заговорить со своим пассажиром. – Гнилой народец! Того и гляди, обманут да обворуют. А у них воровать не смей. Кто у гацана украдет, трех дней не проживет! Вот ведь подлость, а? Несправедливость… Мне еще с самого детства маманя говорила: к гацанам даже подходить не смей. Им боги с самого сотворения мира дали свое позволение других людей обманывать. А их самих, гацанов-то, обкрадывать нельзя. Проклянут, два дня промучаешься, на третий помрешь. Сколько таких случаев, рассказывают, было! Потому и говорят у нас в Арвендейле про дело глупое и опасное – как у гацана украсть. Брать-то у них нечего, да еще и помирать за это… Слышите меня, господин? Эх, господин, господин…

Весь день до самого вечера скрипела повозка в людском потоке. И все росла впереди нее громада Драконьей Гряды, и все отчетливей виднелись шпили башен Утренней Звезды, зубчатые кромки могучих стен.

В обширное Предместье замка въехали уже в сумерках. Фарфат велел остановиться – обычным способом, молча толкнув возницу сапогом в спину.

– Чего изволите? – тоскливо осведомился возница.

Уж очень измучил его за поездку этот немногословный тип: ни тебе поговорить, ни остановиться надолго, даже лишней монетки не даст, как принято, чтобы в дороге горло промочить, даже запеть не разрешит! Только затянет возница песню, как пассажир – толк его в спину! Помалкивай, мол… Нудный тип и, главное, непонятный. Кто он? Не торговец, поскольку товаров при нем нет. Не посыльный с каким поручением, поскольку нанял тихоходную повозку, а не резвого скакуна. Не путешествующий ученый, потому что записей никаких не делает и миром за пределами повозки, кажется, вовсе не интересуется. Точно не благородных кровей, но и не простолюдин-мастеровой (ручки у него нежные, нерабочие). И уж, конечно, не воин вольное-копье в поисках нанимателя. Больше всего похож все-таки на торговца, но разве торговцы бывают такими молчунами? Им ведь язык-то – первый инструмент, без хорошо подвешенной говорилки товар не втюхать…

– Чего изволите? – спросил возница.

– Постоялый двор, – коротко ответил Фарфат.

– Да мы ж у него и встали! – удивился возница.

– Не этот. Другой.

– Какой же?.. – попросил объяснений возница, но пассажир его словесно иссяк. Ткнул опять ногой в спину – дескать, поехали. Другой постоялый двор искать.

И они поехали.

В Предместье еще не спали. Шумно было в Предместье за день до великого праздника. Всюду светились окна. По улицам шарахались развеселые компании, над дверьми увеселительных заведений ярко горели масляные лампы, освещавшие вывески – это чтоб те компании спьяну ненароком не промахнулись. То и дело проходили патрули стражников, бдительно освещавшие факелами всякий темный закоулок. Возница вздохнул и несильно хлестнул поводьями свою уставшую лошадку.

Колесили по Предместью долго. Возница подрядил одиночного гуляку, который за малую мзду согласился показать путникам все местные постоялые дворы, трактиры, кабаки и таверны. Проехали уж пятое заведение, а молчуну-пассажиру все не нравилось, все гнал дальше. И чего ему только надо, привереде? Остановит возница повозку у очередной вывески, пассажир высунется, внимательнейшим образом исследует эту вывеску, недовольно подожмет губы и снова тычет сапогом в спину – дальше!

Только ближе к утру треклятый молчун наконец нашел, что искал. Кабак «Уснувший Лев». Пыхтя, выволок пассажир из повозки свое пухлое тело, с треском распрямил занемевшую поясницу. Подозрительно глянув на возницу, отвернулся и принялся рыться в кошельке. А пока рылся, возница пялился на заведение – и что такого в этом клоповнике, чего не было в остальных? Кабак как кабак: четыре стены, крыша. Окна опять же… Под дверью безмятежно похрапывает какой-то пьянчуга, лохматая псина деловито мочится ему на буйну голову. Вывеска… Как водится, разрисована всякими незамысловатыми финтифлюшками, в центре которых, само собой, лев, спящий под деревом. На дереве, между прочим, сидит птичка, смешная такая, с крючковатым клювом, большеротая, лупоглазая. Возница даже вспомнил, что это за птичка – козодой называется. Темные деревенские мужики ее так прозвали за то, что она якобы у коз способна молоко высасывать. Бред, ясное дело. Она, эта птичка, конечно, никаких коз не доит, просто крутится рядом с домашним скотом, в месте обиталища которого полным-полно всяких слепней, мух и прочей гадости, что служит кормом для пернатых. Шныряет неприметный серенький хитрый козодой промежду ног у коз и коров, широко разевает большой свой рот, ловя насекомых, а со стороны похоже, будто на вымя скотины покушается…