Привала не будет
(Рассказы о героях) - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 28

Уже брезжил рассвет, когда Анатолий добрался до знакомой деревни. Сюда не раз их водили на работу. Возле хлева увидел крестьянина, пошел к нему быстро, уверенно. А подойдя, заметно растерялся: он ни слова не знал по-итальянски.

— Салюте! — приподнял руку крестьянин, видимо поняв, кто перед ним.

Анатолий, как мог, объяснил, что он русский, бежал из фашистского лагеря. Крестьянин энергично взял его под руку и увел в сарай. Потом удалился и вскоре принес домашнюю колбасу, сыр и пшеничную лепешку.

Немного погодя итальянец попросил, чтобы русский товарищ спрятался в сене, а сам вышел и закрыл дверь.

Почти сутки Тарасов укрывался на сеновале, лежал. Он очень волновался. Итальянец хотя и спрятал его, но мало ли что могло случиться, когда немцы по всей округе устраивали облавы.

К вечеру вместе с крестьянином в сарай вошел неизвестный, который назвал себя Альдо Черви. На вид лет тридцати пяти, невысокого роста, черноволосый, он смотрел на русского товарища восторженными глазами. Первым подал руку — твердую, мускулистую руку труженика. Клетчатый платок на шее и грубые башмаки, на которых ссохлись корки навоза, выдавали в нем человека «от земли». Он вынул пистолет и, как близкому товарищу, передал его Тарасову.

— Эвива ла Россия! — произнес Альдо и поднял кверху сжатый кулак, выражая этим готовность бороться вместе.

Немного погодя они уехали на велосипедах. С большака свернули на тропинку, петлявшую между виноградниками и узкими полосками посевов. Кое-где виднелись каменные строения. Альдо ехал впереди, насвистывая бойкую мелодию, и его спокойствие невольно передалось Тарасову. После стольких унижений и мук плена Анатолий наконец вздохнул свободно.

В конце аллеи пирамидальных тополей, на отшибе, показался большой белокаменный дом. Обернувшись, Альдо показал рукой на это богатое строение и проговорил по-русски: «Помещик». По его тону нетрудно была понять, что с богатыми людьми он живет не в ладу.

Дом семьи Черви был таким же, как и многие крестьянские постройки, расположенные в провинции Реджо. Сложен из горного камня. Большая арка делила его на две части: одна половина отведена под жилье и винный погреб, другая — под сеновал и скотный двор.

В семье папаши Черви и нашел пристанище Анатолий Тарасов. Здороваясь с русским, все семеро сыновей Черви вышли на середину комнаты и взялись за руки, словно подтверждая этим свое единство и преданность делу, которому они служат. А старый папаша Альчиде Черви, с лицом, прокаленным на солнце, крупными складками морщин возле глаз, стоял сбоку, глядел на сыновей с гордостью и в то же время с заметной грустью, как будто предчувствовал, что в этой борьбе ему не миновать жертв.

Папаша Черви настаивал, чтобы Анатолий Тарасов сперва отдохнул, окреп — выглядел он плохо: тощий, бледный. Но Тарасову непривычно было сидеть сложа руки, и он стал помогать братьям возить с поля сено, убирать виноград.

Постепенно узнавал историю семьи-Черви. Сам папаша Черви, отметивший семидесятилетие, вдоволь отведал горя: из года в год возделывал клочок каменистого поля и никак не мог избавиться от долгов, которые платил помещику. Его согнали с обжитого клочка земли, но старик не опускал рук. Вдалеке от деревни выбрал себе новый участок, очистил его от камней, пустил воду на поле и опять стал выращивать зерно. Трудился не жалея рук, а в сердце скапливались обида и злость. Все чаще раздумывал: «Есть ли на земле правда?»

Правду эту несли в народ, невзирая на тюрьмы и пытки, истинные патриоты Италии — коммунисты. В доме Черви раньше всех приобщился к борьбе старший сын — Альдо. По нему равнялись и другие братья. Они распространяли среди крестьян и рабочих листовки, передавали вести о победах советских войск под Москвой, на Волге…

Папаша Альчиде не ругал сыновей. Наоборот, старался сам чем-нибудь помочь им. Однажды Альчиде Черви был вызван к главарю местной федерации фашистской партии. Тот спросил у старика, почему это он до сих пор не пожертвовал зерно благотворительным учреждениям. Альчиде знал, что фашисты собрали с крестьян сто двадцать центнеров, а благотворительным учреждениям дали только сорок. Глядя на фашиста в упор, он спросил, а куда же девали остальные восемьдесят центнеров?

— Это тебя не касается! — вскочил главарь федерации. — Какое тебе дело до этих восьмидесяти центнеров?

Альчиде как можно тверже ответил:

— А вам какое дело до моего хлеба? Если вы хотите раздать его крестьянам-беднякам, скажите им, чтобы они шли в дом Черви — там они его и получат.

Более восьмидесяти военнопленных, бежавших из фашистских лагерей, прошло через дом папаши Черви, и каждый был накормлен, одет… Дом этот назвали «штаб-квартирой» борцов за свободу.

К тому времени, когда прибыл Анатолий Тарасов, в доме Черви уже возник интернациональный партизанский отряд. Командиром был неустрашимый Альдо. Обращаясь к бывшим пленным, которые влились в отряд, Альдо говорил:

— Мы могли бы укрыть вас до окончания войны. Но разве вы не хотите приблизить ее конец?

— Да, это верно, — отвечал Тарасов. — Чем больше убьем фашистов, тем ближе победа.

Отряд ушел в горы.

…Ноябрь 1943 года. Канун Великого Октября. Братья Черви и их товарищи решили достойно отметить праздник.

Днем к казарме итальянских карабинеров в Сан-Мартино подъехала автомашина. В кабине рядом с шофером важно восседал рослый эсэсовский офицер. Заметив его еще издали, начальник карабинеров поспешил навстречу машине. Эсэсовский офицер передал приказ старшего командира: в горах обнаружены партизаны и надо немедленно устроить облаву. И вот начальник спешно поднял карабинеров: снесли в машину автоматы, пулеметы, рацию, продукты. Двенадцать карабинеров уселись в кузов.

Отъехали от города. Машина остановилась. Офицер приказал всем вылезть и начать облаву. Но когда карабинеры сошли на землю, они увидели направленные на них пистолеты!..

Переодетым в форму немецкого офицера был Анатолий Тарасов.

Смелые операции отряда Черви вызывали беспокойство и тревогу даже среди товарищей. Альдо отвечал, что в случае опасности их дом станет партизанской крепостью.

Трагедия произошла в конце ноября. Утомленные, уставшие после трудного перехода, партизаны отдыхали в доме Черви. В одной половине находились братья со своими женами и детьми, в другой — Анатолий Тарасов и его товарищи.

Шел дождь, капли монотонно стучали о крышу. Неожиданно загремели выстрелы. Мигом все поднялись. Альдо метнулся к окну, увидел крадущихся вражеских солдат. Очевидно, какой-то провокатор донес, и фашисты оцепили дом.

В семье Черви это не вызвало смятения, к опасности тут давно были готовы. Женщины притащили из подвала ящики с патронами. Тем временем Альдо взял автомат и первым открыл огонь. Просунув револьверы в окна, отстреливались все сыновья Черви и товарищи по отряду. Но с улицы стрельба учащалась. Вскоре начался пожар. Не справившись с партизанами в открытом бою, фашисты подожгли дом.

— Пожар, теперь все кончено, — проговорил Альдо.

Старый, переживший много опасностей папаша Черви ответил, что этим собакам сдаваться не намерен, надо с оружием идти им навстречу. Но Альдо возразил:

— Нет, отец, ты позабыл о женщинах и детях…

Тарасов, отстреливаясь, бросился с партизаном-канадцем во двор, где хранились боеприпасы. В это время в окно дома враги бросили гранату. Тарасова оглушило, и он упал. А когда пришел в себя, руки его уже были скручены назад. Конвоиры вывели его на дорогу, и он увидел всех семерых братьев.

Впереди сыновей стоял папаша Черви. Скуластое лицо его, будто высеченное из камня, было неподвижно, ни единый мускул не шевелился, и глаза, казалось, застыли от презрения, от ненависти к врагам. Рядом с ним стоял старший сын Альдо. Рубашка на нем порвана, обнаженное правое плечо в ссадинах, со лба стекала по виску струйка крови, но Альдо не вытирал кровь, словно не чувствовал никакой боли. Остальные братья тоже были в порванной и обгорелой одежде. Они дрались не жалея себя, до последнего патрона и покинули горящий дом, когда уже невыносимо было в нем оставаться. Увидев Тарасова, Альдо посмотрел на него гордо и воскликнул: