Привала не будет
(Рассказы о героях) - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 24

Этот дом гвардейцы заняли еще в то время, когда наши войска буквально на плечах отступающего противника ворвались в Буду. Позже парторг роты гвардии старший сержант Михаил Стариков — человек храбрый, но осторожный, даже порой несколько медлительный — сделал все, чтобы превратить дом в настоящую крепость. Прежде всего он решил найти такое место в доме, откуда можно наблюдать вкруговую. Задача оказалась не из легких: в доме не было такой комнаты, окна которой выходили бы на все четыре стороны.

— Это что же, сидеть в одной комнате и ждать, когда тебя стукнут из другой? — проговорил Стариков, озадаченно глядя на стоявших рядом товарищей.

— Дозвольте пошукать, — обратился Сорока, — я по части наблюдательных пунктов малость кумекаю.

— Давай ищи, — кивнул Стариков. — Отличишься — твою фотографию в газете напечатаем. На видном месте.

— Нет, не можно такое робить, — запротестовал Сорока. — Вин, скажут, и подвига не делал, а его як героя малюют.

— Ну, тогда придется его жинке прописать. Обрадуется-то как!.. — вставил широкогрудый, с одутловатым лицом гвардии старший сержант Столбов.

— Вот то дело! — Сорока удовлетворенно покрутил усы. — Пусть старуха дивится, якой у нее парубок!

Товарищи рассмеялись.

Попросив у командира бинокль, Сорока вышел из комнаты. Было слышно, как он осторожно ступал по паркету коридора, затем шаги удалились, но еще раздавался цокот его сапог с железными подковками. Догадаться было нетрудно: Сорока выходил из дома — цементными плитами выстлан только вход. Дальше шаги Сороки совсем затихли.

Не тратя напрасно времени, командир группы начал расставлять пулеметы, определять места огневых точек для одиночных стрелков и автоматчиков. По правде говоря, тут возник целый военный совет: каждому хотелось высказаться, у каждого были свои соображения.

Сошлись на том, что для пулеметных гнезд лучше всего подойдет передняя угловая комната. Она размещена на втором этаже, отсюда открывался широкий обзор; из окна был виден главный перекресток, к которому сходились от центра города три улицы. Всматриваясь в начертания этих улиц, Стариков убедился, что дома здесь стоят впритык, между ними нет проходов.

— Согласен. Фашистам не миновать опасного перекрестка, — сказал Стариков. — А вон тот дальний район надо взять под обстрел из другой комнаты. Из противоположной. Так что начнем строить амбразуры в двух комнатах.

Стрелкам и автоматчикам командир приказал держаться сообща в средних и боковых комнатах, там же, где и пулеметчики. Распылять силы по всему огромному дому командир не решился. Пусть лучше остальные этажи останутся «про запас».

— Ну а мне позвольте куда повыше, — басом проговорил гвардии старший сержант Столбов, слывший в кругу товарищей отменным гранатометчиком.

— На крышу полезешь? — нарочито серьезным тоном спросил Стариков.

Столбов догадался, что командир, конечно, шутит, и на его шутку ответил своей:

— Граната, она хоть и с неба… все равно полетит вниз и кого нужно найдет.

— Ладно, в случае чего… работай на верхнем этаже, — проговорил Стариков и тут же приказал немедленно приниматься за дело.

Из первой комнаты, служившей, видимо, кабинетом какому-то вельможе, вынесли этажерки, кресла, письменный стол. Мягкий диван хотели было оставить, но потом решили убрать и его. Не тронули лишь два массивных книжных шкафа.

После того как комнату освободили от мебели, в ней стало просторнее, но большие окна оказались слишком «глазастыми» — в случае обстрела пули могли прошивать комнату вдоль и поперек.

— Надо заложить окна и вместо них проделать узкие бойницы, — сказал Столбов и похлопал ладонью по плитам кафельной печи: — Придется распрощаться со старушкой.

— На дворе зима, а ты — печь разбирать. Лучше бы растопить, — посоветовал гвардии старшина Николай Онопа.

Он стал уверять всех, что в таком большом доме непременно найдется запас кирпича. И не ошибся: в кладовой нижнего этажа нашли целую горку кирпича, а в подвале обнаружили каменные плиты. Понимавший толк в кирпичном деле старшина Онопа засучил по локоть рукава и принялся закладывать окна. Ему помогали товарищи.

В комнате становилось все темнее, теперь уже свет проникал только через бойницы. Пониже бойниц Онопа устроил удобные площадки для пулеметов и даже не забыл о нише, куда можно было бы класть боеприпасы.

Перешли во вторую комнату и там работали с той же горячностью.

В дверях появился Сорока. Он позвал командира группы к себе на наблюдательный пост.

— Вы не бачили, шо це такое? Нет, не бачили, — говорил Сорока, стуча тяжелыми сапогами по каменным приступкам лестницы, ведущей наверх. — Тильки одно погано…

— Хвалишь и — не нравится, — неопределенно заметил Стариков.

— А як же… Треба и хвалить, и критику наводить, — продолжал Сорока. — Место дуже пригоже… Тильки погано одиноко сидеть… Як сыч. Не можно радио послушать, чи с товарищем побалакать.

— А я думаю, к тебе на чердак надо телефон поставить, — сказал командир группы. — Иначе наблюдение будет неоперативным. Ведь не можешь ты каждую секунду бегать взад и вперед. Так и доложу командиру полка.

— Це дуже добре, — повеселел Сорока.

На чердаке он показал на деревянную лесенку, которая вела к отверстию в крыше, сверху прикрытую трубчатым козырьком.

Когда Стариков поднялся по лесенке и выглянул из-под козырька, он увидел перед собой огромный город. Широкая полоса Дуная разделяла его надвое. Над рекой висели порушенные мосты. На гребне большой горы был виден громадный, потемневший от времени королевский дворец, обнесенный высокой крепостной стеной. В заречной части города — в Пеште — пластались строгие линии кварталов и улиц, и над самым берегом Дуная, точно готовое опрокинуться в реку, возвышалось здание парламента с игольчатыми шпилями.

«Вот там, наверно, и засели фашисты», — подумал Стариков и начал медленно спускаться на чердак.

— Подывылись, який обширный сектор? — поддерживая командира под руку, говорил Сорока. — Скризь весь город бачимо.

— Ты построже будь на посту, — наставительно произнес в ответ гвардии старший сержант. — Если какая опасность — немедленно сигналь… Тебе с высоты-то виднее! Ну и дом наш остерегай… Понял?

Сорока осанисто вытянулся и, прикладывая руку к шапке-ушанке, задел пальцем кончик уса, словно подчеркивая этим свою гвардейскую хватку.

Суровой была зима сорок четвертого года. Лютые морозы, какие редко бывают в Венгрии, сковали, словно бетоном, землю, запушили окна, холод прокрался в дом и на стенах выпушил иней.

К вечеру мороз заметно покрепчал. И когда Сорока, отбыв свою смену, ввалился в общую комнату, Онопа даже привстал от удивления. Сорока весь покрылся седым инеем, а пушистые его усы превратились в сосульки.

— Ну и студено, — проговорил он и начал растирать окоченевшие пальцы рук.

— А где же, старина, усы оставил? — пошутил Онопа. — Вот теперь ты вылитый парубок!

— Усы при мне. Мы их вот только маленько погреем. — Сорока присел на корточки у горящего камина.

Последние дни Сорока часами напролет не слезал с чердака: чутко прислушивался, высматривал. Он заметил, что по улице, ведущей к дворцу, то и дело ходили немцы. Судя по выправке и ладно сидевшим шинелям, это были офицеры. Видимо, во дворце находился штаб.

Свои догадки Сорока изложил в письменном донесении, которое было отправлено в штаб полка. Оттуда передали, чтобы Сорока продолжал наблюдение. А вот сегодня Сорока увидел такое, что вызвало в его душе беспокойство. На территории заснеженного сада, где прежде было сиротливо и пустынно, в полдень то и дело взлетали вверх галки. Проницательный Сорока враз смекнул, что тут дело неладно, иначе почему бы тревожиться птицам? На деревьях висели мохнатые шапки снега, и Сорока сразу не мог ничего разглядеть. Но окуляры стекол, обладающие магической силой увеличения и приближения вещей, вскоре помогли ему разгадать тайну: немцы стягивали в сад пушки и танки, прикрытые для маскировки белыми чехлами. И хотя в тот же час записи наблюдения пошли в штаб, Сорока чувствовал себя как на иголках.