Трое для одного (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 18

Он был в великоватом перуанском свитере совершенно дикой расцветки - жёлтое с зелёным, оранжевое с малиновым, где-то посередине между этническим наивом и полной безвкусицей. Обычные линялые джинсы из-за этого смотрелись едва ли не элементом форменной одежды. От свитера пахло лавандой - похоже, его только что вытащили из шкафа, а рабочий халат и рубашка висели на спинке антикварного стула Этель.

- Только что с работы, - улыбнулся Морган. - Привет, мам. Развлекаетесь?

- Коротаем время до ужина, - пожала плечами Этель. Сегодня на ней было жемчужно-розовое платье из плотного атласа, больше подходящее для оперы или театральной премьеры - о, да, она и не собиралась скрывать, что воспринимает визит старшего сына как праздник. - Всё-таки тебе следовало закончить музыкальный колледж, - обернулась Этель к Дилану.

- Конечно, - хмыкнул он. - Как и всем нам. Кроме бедняжки Моргана, которому медведь на ухо наступил… Но я слишком люблю медицину.

- Поэтому я и не настаивала, дорогой, - повела она рукой. - И, к слову, Морган тоже талантлив, просто музыка - не для него. Впрочем, если все в сборе, то пора спускаться. Годфри наверняка так одиноко внизу.

Дилан, судя по выражению лица, порядком сомневался в этом, однако спорить не стал и последовал за матерью. Морган потянул за край перуанского свитера и, когда брат обернулся, пихнул тому в руки увесистый кулёк.

- И что тут? - скептически поинтересовался Дилан.

- Цукаты, - буркнул Морган и отвернулся, но всё же успел заметить, как брат расплывается в улыбке.

- Тебе надо было родиться старшим, - мечтательно заметил Дилан, шурша кульком.

- Почему это?

- Ты слишком любишь нас всех баловать, - вздохнул он. - Честное слово, мне даже стыдно.

Морган только отмахнулся и сбежал в свою комнату - переодеваться. Когда через десять минут он спустился вниз, то все уже сидели за столом. Этель, методично разделяя телячий медальон ножом и вилкой едва ли не на волокна, рассказывала об импрессионизме в музыке. Годфри было явно плевать и на Сати, и на Равеля, и на всех тех счастливчиков-композиторов, успевших прославиться до войны, однако он слушал благожелательно и даже временами задавал вопросы. Дилан пил мелкими глотками томатный сок с базиликом и блаженно щурился. Еда у него на тарелке была нетронутой.

- Ты не голоден, что ли? - хмыкнул Морган, присаживаясь рядом с ним.

Дилан слизнул каплю сока с края стакана и отставил его, придвигая к себе тарелку.

- Ничего не ел со вчерашнего утра, - признался он и звякнул вилкой о нож. - И спал часов шесть. Две операции, почти подряд, и Сьют на больничном, а Лоран ещё к такому не готова. Честно говоря, у меня сейчас такое чувство, словно пищеварительные функции уже атрофировались за ненадобностью.

- Может, тебе лучше выпить бульона, дорогой? - обеспокоенно вскинулась Этель, разом забывая об импрессионистах.

- Не надо, мам. Я в порядке, устал просто. Отосплюсь и пройдёт.

- Мне не нравятся порядки у вас в клинике, - нахмурился Годфри. На секунду в его лице промелькнуло нечто благородное и волевое, словно за оплывшей маской из полупрозрачной резины проступили живые черты. Моргана пробрало дрожью; вспомнились отчего-то свадебные фотографии родителей, которые он не просматривал уже давным-давно, но если молодая Этель виделась ясно, то образ отца был точно в густой тени. - Не хватает персонала? Я могу позаботиться о переводе нужных людей, только составь список.

- Не стоит, - отмахнулся Дилан, положил в рот кусок телячьего медальона и расплылся в блаженной улыбке. - М-м, Донна - просто богиня. Пап, не бери в голову, это форс-мажор, так случается.

- И часто “случается”? - скептически поинтересовался Годфри.

Дилан открыл рот, явно намереваясь сказать решительное “нет”, однако под внимательным взглядом Этель не решился лгать.

- Сейчас чаще, чем раньше, - признал он неохотно. - В последние восемь месяцев пациентов многовато. Причём не только у меня, но и в терапевтическом, и в инфекционном… Причём детей это не касается, только взрослых. Смертность зашкаливает, - добавил он опустив взгляд.

Этель прикоснулась к его руке:

- Тема, разумеется, не для беседы за ужином, но ты можешь говорить с нами откровенно, милый.

- Ни у кого не испортится аппетит от описания пары вскрытий, - поддержал её Морган. Годфри поморщился:

- Тебе надо меньше общаться с детективом Расселом. Он тебя портит.

Дилан едва не поперхнулся:

- Это нашего малютку Мо? Скорее, наоборот. А насчёт тем, не подходящих для ужина… Рассказывать нечего, в общем-то. Смерти естественные. Инфаркты, инсульты, обострения всяких застарелых болячек… - Он задумался. - Не знаю, как объяснить. Никаких особых патологий нет, но иногда привозят пациента, например, с язвой желудка, и я уже вижу, что до следующей недели он не доживёт. Нормально перенесёт операцию, пойдёт на поправку - а потом у него откажет сердце. Или почки. Или случится инсульт.

- Печать смерти на челе? - пошутил Морган, хотя ничего весёлого не было. Этель укоризненно взглянула.

- Нет. Или да, - парадоксально откликнулся Дилан. - Понимаете, они какие-то бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные. И никаких патологий при этом, - повторил он. И нервно улыбнулся: - Да ладно, не берите в голову. Я просто устаю, вот и мерещится. У врачей даже больше суеверий, чем у копов с пожарными вместе взятых.

- Это всё от усталости. Ты обязательно должен взять отпуск, - решительно произнёс Годфри, глядя исподлобья - маленький, обрюзгший, но очень сердитый и опасный человек. - Почему ты никогда не позволяешь позаботиться о тебе?

- Может, потому что мне уже тридцать один год, и поздновато родителям бегать за мной, подтирая сопли? - задрал брови Дилан. Этель неодобрительно качнула головой. - Ладно, проехали. Мы не так уж часто собираемся все вместе, можно найти тему и поаппетитнее детских соплей или там повышенной смертности.

- Разумеется, - покладисто согласилась Этель. - Ты ещё не нашёл себе достойную спутницу жизни? Мисс Ларсен была очень мила, когда мы случайно встретились с ней в госпитале.

Дилан закатил глаза:

- Мам, Лоран - просто коллега.

- Твой отец когда-то тоже был для меня “просто коллегой” в культурном центре Фореста…

Эту историю все слышали уже, наверное, тысячу раз, и обычно Годфри почти сразу мягко заставлял Этель замолчать. Однако сегодня он пребывал в каком-то ностальгически-благодушном настроении и только слушал. Морган разглядывал его исподтишка, пытаясь вновь уловить отблеск того изначального образа, который покорил некогда талантливую юную пианистку.

“…бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные…”

Слова Дилана звучали в голове снова и снова, точно испорченная пластинка, которая проигрывает только один фрагмент песни. Морган попытался примерить их к отцу, но никакой “бесцветностью” там и не пахло: рыжий, с яркими глазами и тёмными губами, Годфри был, скорее, не раздутый, а приспущенный, словно когда-то его накачали до предела, а затем, когда тело растянулось, выпустили часть воздуха.

“А ведь отец никогда не был большим или полным”, - осознал вдруг Морган. Там, в детских воспоминаниях, он выглядел почти на голову ниже Этель, маленький, юркий, и… и…

Образ ускользал.

- …мне компанию?

- А? - очнулся от размышлений Морган.

- Говорю, составишь мне компанию? - улыбнулся Дилан. Тарелка его опустела. - Хочу до чайно-кофейной перемены выйти на улицу и покурить.

- Я же не курю, - фыркнул Морган.

- Просто спать очень хочется, - невинно заметил Дилан, слегка щурясь. - Боюсь, что засну прямо там.

- Ну, раз так, то как добрый младший братишка, я тебе отказать не могу.

Они вышли из столовой, оставив родителей наедине. Всю дорогу до чёрного хода Дилан помалкивал и только мял в кулаке сигаретную пачку. На улице он сразу отвернулся от резкого ветра и прикурил, закрывая огонёк ладонью. Морган стоял рядом, прислонившись к дверному косяку, ёжился от холода и смотрел на замёрзший сад. Яблони, бессильно клонящиеся к беседке, были точь-в-точь, как в затерянном сквере с безликим. С одной лишь разницей - их освещала цепочка мелких молочно-белых ламп, растянутых между четырьмя столбами. И только в глубине беседки, за резной дверцей мрак оставался густым и липким, как гудрон.