Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - Квитка Андрей - Страница 8

Вечером долго беседовал с Келлером симпатичный начальник штаба Восточного отряда полковник Орановский[31]. Он еще молод, хотя волосы уже поседели. Келлер имел о нем очень высокое мнение.

5 мая. После вчерашнего дождя температура понизилась, ночь была холодная, под утро было только четыре градуса тепла. Я в первый раз обновил полученные из Парижа палатку и кровать. Раздеваться было холодно, но внутри спального мешка совсем тепло. Под рукой висел провод большой электрической лампы. Я давно не пользовался таким комфортом и чувствовал себя совсем как дома. Утром внутри палатки я мог основательно помыться в большой резиновой ванне. Такая ванна крайне необходима в походе, в особенности зимой. Камперио купался на дворе в вырытой «боем» яме: он вложил в яму большое полотно из резиновой материи, налил в нее воду, вот и ванна готова. Видно, человек бывалый – он всегда и везде умел приспособиться.

Против нас была расположена биваком обозная команда; оттуда были вызваны солдаты, чтобы вычистить нашу площадку, выпустить воду из соседней лужи и разобрать стену для более удобного выхода.

Генерал Засулич уехал в коляске в сопровождении нескольких лиц штаба 2-го корпуса, которым он раньше командовал. Из приказа по армии стало известно, что он опять вступает в командование этим корпусом.

Графу Келлеру предложено, по телеграфу, представить кандидата на командование 22-м полком. Липовац должен был возвратиться в Ляоян.

Наши лошади голодали со вчерашнего дня, было жаль на них смотреть. Только сегодня утром было подвезено несколько возов старого полусгнившего гаоляна, на который они набросились с жадностью. Зерна совсем не было.

Нас удивляло, как это при штабе большого отряда не имелось фуража. Не оттого ли у нас неудачи, что не только нет распорядительности, но даже неизвестно, кому следовало бы распорядиться и на кого возложить ответственность? Не в одном только железнодорожном ведомстве за все расплачивается стрелочник, т. е. самое безответное лицо.

Утренний завтрак, какао и яйца всмятку, был подан в палатке Келлера; она очень просторна, в два отделения, в одном помещалась его кровать, в другом, у входа, был стол и два складных стула.

Нам подвели коней, и мы выехали в сопровождении чинов штаба отряда и военных агентов для осмотра позиции.

Главная позиция находилась верстах в двух позади расположения войск. В случае стремительного нападения неприятеля обозы, парки и лазареты могли бы оказаться в опасном положении.

Поперек долины протянулся хребет, представлявший естественную позицию, очень выгодную для обороны. Построены на ней редуты, батареи, окопы для стрелков, проведены дороги для подвоза и спуска орудий и снарядов. Одним словом, позиция была выбрана и укреплена на славу и могла бы оказать нападающему почти неприступную преграду. Вопрос только в том, пойдет ли он на нее. Эта позиция, как и все другие, могла бы быть обойдена, и тогда все труды на ее укрепление пропали бы даром. Из этого, конечно, не следует делать вывода, что надо пользоваться естественными преградами движению неприятеля, но укреплять их не стоит. Напротив: надо использовать все средства, чтобы отбросить нападающего или, по крайней мере, задержать его. Но это едва ли удастся, если мы ограничимся укреплением только одного облюбованного нами прохода, полагая, что неприятель пойдет именно туда, а не мимо.

Укрепленная позиция не крепость, где войска могут продержаться долго и будут отвлекать часть сил противника. Когда она обойдена, надо спешить ее бросить, потому что для обороны она более не годится.

Мы проехали на батарею по дороге, разработанной саперами и командами войск Ляндансянского отряда.

В нашем присутствии втянули туда одно орудие, на что потребовалось тридцать минут, спустили же его шесть солдат на лямках прямо с кручи в двенадцать минут. Этим доказывалось, что при отступлении орудия могут быть вывезены быстро.

По узкому гребню горы мы пешком пробрались на правофланговую позицию. Лошадей вели в поводу.

Здесь хребет раздваивался: вправо он сливался с цепью гор, граничащих с долиною, ведущей в Ляоян, влево хребет спускался к востоку, в сторону Фынхуанчена. На скрещении гребней было возведено три редута. Восточный, передовой отрог, предполагалось укрепить уступами в несколько ярусов, что давало бы большую интенсивность огня.

Недостаток такого расположения окопов состоял в том, что путь отступления из них поднимался в гору, по открытому со всех сторон склону, т. е. под выстрелами неприятеля.

Граф Келлер удивлялся, что левый фланг главной позиции упирался в долину, по которой пролегала дорога из Фынхуанчена в Ляоян – путь наступления японцев, а не было обращено внимания на высоты левее, по ту сторону долины, откуда наши укрепления могли бы быть обстреляны с тыла. Было решено завтра осмотреть эти высоты, узнать, доступны ли они для артиллерии, и определить, как привести их в оборонительное состояние. Сложные и дорогостоящие инженерные работы приказано прекратить и ограничиться устройством окопов для пехоты. Нам передавали, что генерал Засулич позиции не осматривал.

Мы вернулись на бивак в пять часов дня и отправились обедать в общую столовую штаба отряда, которой заведовал подъесаул граф Комаровский. Ужинали дома, т. е. в палатке Келлера. Нам предстояло скоро расстаться, и мы рассчитывали провести этот вечер одни, но не успели мы окончить ужина, как послышался голос Комаровского, просившего позволения зайти. Он приходил просить, чтобы его назначили комендантом отряда. После него пришел полковник Абациев, старый приятель, с которым мы были рады повидаться. Он недавно принял Уссурийский казачий полк и рассказывал нам о службе в отдельной бригаде полковника Карцева. Они были почти бессменно заняты разведочной службой, и поэтому лошади были приведены в ужасное состояние. Абациев в особенности жаловался на состав полков 2-й очереди: нижепредельные казаки не имели никакой боевой подготовки, кто не умел стрелять до поступления на службу, не научился ничему, так как их заставляли выпустить десять, двенадцать пуль, и этим обучение стрельбе ограничивалось. Не попавший в цель ни одной пули не будет стрелять успешнее в бою.

Келлер обещал осмотреть внимательно его полк завтра и о всем замеченном передать на усмотрение командующего армией.

6 мая. По случаю дня рождения государя императора назначен был церковный парад 7-му, 10-му, 11-му и 12-му Восточно-Сибирским стрелковым полкам. Войска были построены в каре среди широкой долины, окруженной горами. Как везде в Маньчжурии, приходилось становиться и маршировать на вспаханном поле, так как нельзя было найти в одном куске ста квадратных сажен необработанной земли.

У аналоя стояли два священника и хор певчих солдат с ружьями.

Несмотря на то, что эта часть Маньчжурии на одной параллели со средней Италией и был май на дворе, здесь было еще настолько свежо, что войска вышли в мундирах.

Офицеры – вне строя в сюртуках при шарфах.

Граф Келлер в форме стрелков Императорской фамилии подъехал галопом на царской лошади, поздоровался с войсками и поздравил их с праздником. Он сидел молодцом и, несмотря на его пехотный мундир, было видно, что он кавалерист не случайный, а настоящий.

Вспомнились мне года молодости: еще в Пажеском корпусе Келлеру как лучшему ездоку давали в манеже тряскую и довольно трудную в езде кобылу Викторию, затем в Кавалергардском полку он был в числе хороших ездоков.

Келлер слез с лошади и подошел к месту церковного служения. Напротив стояли знаменщики присутствующих на параде войск. Началась служба.

Во время богослужения при боевой обстановке присутствующими овладевает особое настроение – неодинаковое для всех: истинно верующих молитва укрепляет, дает им подъем духа, у них выражение лица торжественное, чуть ли не радостное; другие молились усердно, клали земные поклоны, но успокоения молитва им не давала, потому что они боялись смерти и молились о сохранении жизни, забыв слова молитвы Господней – «Да будет воля Твоя». Как часто приходится видеть людей, сокрушающихся, по-видимому, о чужом горе, тогда как в действительности им жалко только себя при мысли, что им тоже придется умирать или переносить личное горе. Тут были тоже настоящие воины, готовые на самопожертвование, они глядели смело вперед, не тревожимые мучительными опасениями. Но большинство безучастно – как будто равнодушные ко всему, они верят в предопределение и переносят безропотно самые тяжелые испытания, – для них существует поговорка: «Двум смертям не бывать, одной не миновать».