Четвертая жена синей бороды (СИ) - "Сладкая Любовь" - Страница 1

Ухватив меня за плечи, лорд Вартимор подвел к так стремительно устроенному ложу любви и, на глазах у моих служанок, бросил меня на покрывало.

— Докажи мне, что твое желание искреннее и ты не передумаешь, не станешь со мною играть, словно… она.

И снова затрещало платье, чудесный бант, усыпанный крохотными бриллиантами, был отброшен прочь, треснула бежевая ткань — и моя грудь бесстыдно оголилась.

— Но… лорд Вартимор, — стараясь не потерять самообладание, я как могла, держалась, но также боялась спугнуть его, отвратить от себя, разозлить настолько, что он навсегда забудет ко мне дорогу.

"И что же мне делать?" — чувствуя, как рвутся панталоны, и жадные нетерпеливые руки мужчины пробираются мне между ног — туда, где хранится мое сокровище, последняя надежда на спасение…

Я чувствовала себя, словно мотылек в сетях паука. Потому что та страсть, которая вспыхнула потом, опалила мои крылья, заставив пройти путь, о котором я теперь вспоминала с легкой улыбкой на губах.

Ветер трепал занавески, сквозь которые я пыталась разглядеть дорогу.

Меня везли неизвестно куда и неизвестно кто. А ведь я всего лишь хотела прогуляться по окрестностям и нарвать цветов.

Замок моих родителей высился на горе, внизу было селение, и многие из слуг жили именно там. Но не может же быть, чтобы кто-то из них решился на такое — похитить дочь своих хозяев.

Хотя, все было возможным.

Мой отец-граф был безгранично щедр. И если в соседних владениях крестьяне стонали от непосильных поборов и жили в лачугах, то у некоторых из наших подопечных (особенно старательных и зажиточных) были даже свои кареты.

Возможно, что в одной из них я теперь и ехала. Но куда? И кто осмелился совершить столь дерзкий поступок — выкрасть единственную дочь самого влиятельного королевского вассала.

Да, я поступила непредусмотрительно, уйдя из дома так далеко, не взяв в сопровождение хотя бы одну из своих горничных. Но — в последнее время мне так надоело общество всех этих болтушек да подлиз, расхваливающих меня с утра до ночи, что я могла побыть в уединении разве что ночью. Поэтому я и решилась на столь легкомысленную прогулку. И вот…

— Эй, красотка, — как только карета запрыгала по ухабам, я вдруг увидела склонившееся ко мне лицо и, резко отпрянув от окна, упала на подушки. — Ты как там?

Ответить я не могла, потому что рожа, спросившая меня о самочувствии, была ужасной — редкие зубы, слишком темная кожа, выпученные белесые глаза без ресниц, острый нос крючком, свисающая вниз засаленная желтая пакля парика вместо волос, схваченная на лбу кожаной повязкой.

Нет, я не могла знать этого человека, он был чужой. Как и тот, который сидел в углу кареты, лицо его скрывала маска.

Прижав к груди связанные руки, я постаралась унять бешеное биение сердца, и вдруг прикоснулась пальцами к своему медальону. Это был подарок бабушки, которая заменила мне мать.

Мама моя не умерла, по крайней мере, я продолжала в это верить. Как рассказывал отец, в один из дней она просто вышла погулять — и исчезла навсегда.

— Я думаю, что она утонула в речке, — бабушка твердила одно и то же.

И хоть тела никто не нашел, и свидетелей того, как она топилась, тоже не было, бабушка отчего-то решила, что все произошло именно так.

Отец же "после смерти" своей молодой жены так больше и не женился. Я думаю, что он все эти годы верил и надеялся на то, что в один из дней она к нему вернется. И я тоже верила. И ждала. Но чуда не произошло.

Бабушка все настаивала, чтобы отец привел в дом новую жену. Но от только отнекивался.

— Камелия жива… А если даже нет, то… я не хочу, чтобы у моей дочери была мачеха. Ты заменишь ей мать, и воспитаешь так, как воспитала меня.

— Ну причем здесь Валерия? — недоумевала бабушка. — Тебе нужна жена. А в замке — новая хозяйка.

— Жена у меня есть…

— Но она же…

— Мы поклялись в верности друг другу. И если не здесь, на земле, то на небесах мы с Камелией обязательно встретимся. И что я ей тогда отвечу? Что предал?

— Смешно, ей-богу, — говорила бабушка, которая, по всей видимости, желала сыну добра, — Камелии нет уже больше десяти лет. Да и сколько вы прожили с ней вместе, год?

— Два года, — говорил отец. — И, насчет хозяйки. Мама, ты вполне справляешься с этой ролью.

— Я уже старая, мне пятьдесят два года.

— Тогда… Валерия скоро подрастет, и заменит тебя.

— Ха-ха. Она выйдет замуж, и покинет нас одних в этих мрачных каменных стенах. В этих холодных комнатах, которым так не хватает женского смеха, праздников, балов.

— О мама… — вздыхал отец и быстрым шагом уходил прочь.

Я же, все слышавшая, тихонько молилась об одном, чтобы мама нашлась, чтобы она не умерла, чтобы папа ее дождался.

Но годы шли, а мама все не возвращалась. В отцовской шевелюре начали появляться седые пряди, его высокий лоб покрылся более глубокими морщинами, губы напряглись, а взгляд стал чужим и отрешенным.

Я видела, как отец страдал. Но чем я могла ему помочь?

Вот карета снова выехала на ровную дорогу, и я наконец-то смогла передохнуть. Тем более, что тот ужасный человек из окна, так и не дождавшись от меня ответа, исчез. А этот, что сидел в темном углу, казалось, попросту уснул, так как совершенно не реагировал ни на толчки внутри кареты, ни на мои вскрики.

Изловчившись, я взяла в пальцы медальон и, открыв его, стала внимательно рассматривать птицу, которая немного выступала на чуть голубоватой эмали. Ярко-синие перышки с золотыми крапинками, красный хохолок, желтые клюв и лапки, крохотные глазки из фиолетового аметрина…

— Знаешь, дочь, — показывая мне на птицу, искусно помещенную в медальон, сказал как-то отец. — Эту вещицу я должен был подарить после свадьбы твоей маме, ведь она — символ любви нашего рода, охраняющая женщин. Этот драгоценный камень, который так красиво блестит и переливается, твой прадедушка-конкистадор выменял у вождя племени индейцев Аурейрос. Он хотел жениться на его дочери (которую страстно полюбил, и она полюбила его) и увезти ее с собой. Но принцесса неожиданно заболела и умерла. И вот, не зная, как восполнить потерю, предок отдал все свои сокровища вождю в обмен на эту птичку, которая прежде принадлежала его невесте. По преданию, умирая, принцесса благословила своего любимого и попросила, чтобы он непременно женился и был счастлив, а когда он ей это пообещал, взяла в руки тотем и прошептала над ним слова какого-то заклятия, как будто бы оно должно было оберегать владельца птицы. Потом прадедушка женился, а птицу поместил в медальон, сделанный из редчайшей раковины ципреи капутсерпентис, и подарил своей избраннице, боясь потерять и ее тоже. Последней медальон носила моя мама…

— Да, он твой, — нежно улыбаясь, бабушка позволила подарить его мне, — мне уже все равно, охраняет он меня или нет. А вот ты…

— Спасибо, — с восхищением разглядывая золоченые края ракушки, я сжала фамильную реликвию в кулачке.

— Нет, надень его, — сказал отец. — И пускай он убережет хоть тебя, если не уберег твою маму…

— Ты вечно будешь меня в этом винить? — отчего-то разозлилась бабушка, и лицо ее вдруг сделалось багровым.

— Нет, ну что ты, — поворачиваясь к нам спиной, отец как всегда поспешил скрыться за дверью.

— Я не виновата, что Камелия так мало прожила, — вслед ему кричала бабушка. — Я бы ей отдала. Потом.