Преждевременный контакт (СИ) - Дмитриев Вадим Алексеевич - Страница 14

Его родители были строителями и по профессии, и по духу. Строили все - города, заводы, свое счастье, новую жизнь для людей. Бабу Тасю они называли "анахронизмом старины". А она их "непутевыми", то есть "сбившимися с пути".

Родители привезли Марка к бабке весной. За неделю до отъезда. Оставаться ночевать отказались и, сославшись на дела, в тот же день уехали в город. Так маленький Марк и бабка Тася стали жить вдвоем.

По утрам бабка поливала разведенным куриным пометом молодую дикую яблоню у покосившегося забора, и приговаривала:

- Объешься яблок, внучек, в этом-то году.

Запах помета был невыносимо ядреным, резал глаза, и Марк, заливаясь смехом, представлял, как ел яблоки, пахнущие куриным пометом.

- Фу! Бабушка не лей. Яблоки вонять будут.

- Все из земли, внучек, и все в землю, - говорила она и тоже смеялась.

Когда баба Тася смеялась, в уголках ее глаз образовывались глубокие веселые лучики морщинок, обветренные щеки прорезали хитрые ямочки, а ноздри двигались в такт ее смеху так, словно на лице у нее сидит большая дикая птица и машет своими могучими крыльями, пытаясь взлететь.

Потом они завтракали свежевыдоенным молоком и свежеиспеченным хлебом. У бабки была корова Чернушка и коза Стефания, и Марк каждое утро старался угадать, каким молоком сегодня его поит бабка, коровьим или козьим.

После завтрака они шли в лес, где баба Тася собирала травы. Иногда с собой она брала узелок с пирогами и молоком.

- Подарки лешему, - объясняла она, - чтоб пускал и выпускал.

Войдя в лес, она раскладывала принесенное на лужайке и здоровалась с лесом, кланялась на четыре стороны.

Она всегда разговаривала с лесом на только им двоим понятном языке.

- Ты жимицу не дашь мне сегодня? Вон ветер какой, звезда упадет. Слезы заячьи тоже... пропадут ведь. Ты не злись, не шурши. Пух мне дикий собрал-то?

Марк не обращал внимания на ее бормотание. Он пил воздух леса. Это было потрясающее ощущение. Затем приходил домой и весь день носился по селу с местной детворой, без жалости тратя бурлящую энергию, подаренную лесом.

То лето на удивление было жарким, таким же, как это. Днями Марк пропадал на речке и возвращался лишь к вечеру обгорелый, грязный и голодный. И счастливый.

Перед сном бабка Тася отмывала его в тазу, приговаривая:

- Солнышко тебя любит. Вон и волосы цвета солнышка.

А когда укладывала спать, говорила:

- Не держись за прожитый день, внучок. Завтра проснешься новеньким, утром всегда все новое.

И он засыпал в предвкушении нового дня и нового себя.

Так пролетело лето. А осенью задождило, и сельская ребятня перестала ходить на речку. В пасмурные дни он с мальчишками прятался в старой заброшенной часовне. Там они часами пугали друг друга страшными историями.

- Что, Ведьмак, страшно? - подзадоривали они Марка, трясущегося от страха после очередной страшилки, - а с бабушкой своей жить не страшно?

И среди детворы ходили разные слухи о бабке.

- Ребята говорят, ты мертвецов умеешь оживлять, бабуля? - как-то спросил он.

- Не умею, - отвечала бабка, штопая носки перед свечкой. - Вон, носки твои лечу. Это умею. А когда они сплошь дырой станут, помрут совсем, зачем их оживлять? Мертвяки не возвращаются.

Баба Тася лечила людей так же, как его носки, тихо аккуратно, что-то нашептывая перед горящей свечкой. Она лечила всех. Даже совсем тяжелых поднимала на ноги заклинаниями, снадобьями и травными отварами.

- Я лишь чуток помогаю, - говорила она. - Пока в нем есть жизнь, будет жить.

И хотя односельчане "за глаза" шептались, будто видели ее летающую ночами в ступе, но лечиться к ней ходили все.

Долгими зимними вечерами, в тусклом мерцании свечи, бабушка рассказывала полусонному, закутавшемуся по уши в одеяло Марку сказки, которых он раньше никогда не слышал. Про летающих шаманов, про слепых видящих, про демонов, вселяющихся в людей, про добрых и злых духов. И еще рассказывала, что духи эти прилетели к нам на землю из далеких чужих планет и живут среди нас. Но не показываются - время еще не пришло.

Так прошла зима. А весной, после первых оттепелей, приехала мать и забрала его в город. Отец с ней не приехал. Он не приехал и потом. Мать сказала, что он - на очередной далекой стройке, строит для людей новую жизнь. Больше Марк его никогда не видел.

Воспоминания расплываются, медленно приходит сознание. Он опять открывает глаза, и видит перед собой не пластиковую обшивку реанимобиля, а серый от пыли потолок больничной палаты. Его веки тяжелые как гири. И еще - он не чувствует своего лица. И рук. Кажется, что их нет совсем.

- Алкоголя в крови нет, - сквозь полудрему слышит он мужской голос. - Ни документов, ничего.

- Пожар? Что-то серьезное?

- Его привезли сотрудники УБ.

Из тумана проступают два бледных облака с темными пятнами вместо голов. Они разговаривают о нем.

- Непонятно как он выжил. Пол-лица как небывало.

- Как же это?

- Говорю же, это не наше дело.

- Ладно.

Они еще что-то говорят, но слов не разобрать. Затем все стихает, и бледные облака их расплывчатых силуэтов растворяются в тумане.

Что произошло? Они что-то говорили о пожаре. Он пытается вспомнить. Перед глазами лес. Он густой и темный. Но ему не страшно. Лес приятно пахнет.

"Освободись", - слышит он старушечий голос.

Он - маленький мальчик босой, без майки бежит по пыльной дороге. Навстречу идет отец.

"Ты все-таки приехал за мной!" - кричит мальчик.

Марк открывает глаза. Он лежит в маленькой больничной палате на единственной койке. В палату входит большая грудастая медсестра с колючим взглядом и недовольным рыхлым лицом. Не глядя на Марка, она открывает настежь окно, и в палату врывается утренняя свежесть.

- Сестричка, где я? - спрашивает он слабым голосом.

- Без комментариев, - недовольно фыркает та и быстро выходит из палаты.

Он осматривается насколько это возможно. Серые крашеные панели. Паутина в углах. На выцветшем подоконнике кем-то забытый пустой целлофановый пакет. Обе его руки перевязаны от локтей до кончиков пальцев. Голова и лицо от подбородка до глаз перевязаны тоже. Он закрывает глаза и опять погружается в забытье.

Его будит чей-то кашель. У кровати стоит высокая светловолосая женщина в белом халате.

- Здравствуйте, - говорит она, - я ваш врач.

Женщина садится рядом на край кровати, и та тихо поскрипывает под ее весом.

- Ваше имя Эрик Губер, так кажется?

Марку опять вспомнилась принесенная памятью откуда-то из далекого-далекого детства фраза: "Расставайся с собой легко. Тебя все равно уже нет".

Роза любила свою полицейскую форму, но предпочитала после дежурства возвращаться домой, переодевшись в гражданское. Она аккуратно поставила на полочку форменные ботинки, повесила в шкафчик черный китель, закрыла дверцу и уверенно вышла из раздевалки.

Сегодняшний день ничем не отличался от остальных - обычная рутина. Рядовое дежурство, бесследно растворившееся в тумане нескончаемой служебной суеты. Но именно сегодня Роза стала другой. Что-то перевернулось у нее внутри - сегодня весь день она думала о Марке и не могла поверить, что все это правда. Что все на самом деле. Не могла поверить в то, что Марка больше нет, и что он уже никогда не улыбнется ей своей детской солнечной улыбкой. Поверить в это было выше ее сил. Еще только вчера утро было обычным весенним утром. Вчерашним утром все было как всегда - ясно и понятно. А уже вечером, когда она стояла обгоревшим телом, весь ее мир буквально перевернулся. Это просто не могло было быть правдой. Не должно, не имело права. Весь сегодняшний день ей казалось, что вот-вот загудит виброзвонок, и в наушнике она снова услышит знакомый голос: "Привет, Роза". Или вот сейчас Марк как ни в чем не бывало, выйдет на крыльцо "дежурки" и спросит: "Роза, ты отдежурила, все?"