Белые флаги - Думбадзе Нодар Владимирович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/35
• Следующая

- Здравствуй! - говорю я, щурясь от удовольствия.

- Здравствуй! Проснись, я ухожу!

- Еще пять минут, - умоляю я.

- Я не могу ждать пять минут. Я не могу оставаться пять минут на одном месте - это от меня не зависит... Вставай!

- Иду! Потерпи немного! - вскакиваю я.

- Ну, пошли!

- Пошли!

Мы легко пробрались сквозь решетку, скользнули по красной жестяной кровле административного корпуса, свернули налево, поднялись по склону горы и очутились у стен Нарикала.

- Подожди меня здесь. Вечером я зайду за тобой! - предупредило меня Солнце и... ушло.

Солнце ушло.

Я сижу за огромным письменным столом и разбираю утреннюю почту. Большинство писем анонимные. Люди доносят друг на друга: у кого под каким деревом зарыты деньги, где и в какой стене замурованы кубышки, полные золота и драгоценностей, кто за сколько продает свою должность или свой пай в "деле", кто в каком ресторане устраивает кутежи с музыкантами и проститутками, кто сколько выпивает шампанского, у кого подложный диплом, кто и сколько - в том числе и мои сотрудники - берет за прописку, за оформление автомашины, за устройство на работу, за предоставление квартиры и за многое, многое другое...

Читая такие письма, перестаешь верить, что существуют на свете чистый воздух, поющая птичка, безоблачное небо... Все кажется втоптанным в грязь, смешанным с прахом, покрытым плесенью, и сама наша многострадальная Земля представляется смердящим скопищем зла... Стены собственного кабинета надвигаются на меня, потолок давит, и, чтобы не задохнуться в этой каменной коробке, я выбегаю на улицу. Я жажду встретить знакомого, друга, заглянуть в его добрые, умные глаза, увидеть его светлую улыбку, пожать его честную теплую руку. Вот и он!

- Здравствуй, Заза!

Милый мой, дорогой, хороший человек! Воротник твоей белоснежной сорочки чуть протерт, и обувь твоя изрядно потрепана. Но загорелое твое лицо светится искренней радостью, и улыбка твоя чиста и открыта...

- Устал? - спрашивает он.

- Устал. Очень устал. Вот здесь болит! - Я кладу руку на свое темя.

- Тяжелая у тебя работа... Как ты поседел, дорогой! - говорит он тихо.

- Ты на перерыве? - спрашиваю я.

- Какой там перерыв! Бегу на совещание... - Он бросает взгляд на часы, - видно, опаздывает.

- Загляни ко мне, не стесняйся, если что понадобится... - говорю я.

- Не дай бог! - смеется он. - А просто так зайду непременно!

- Да, да, зайди просто так! - прошу я.

Мы расстаемся, и мне становится легче на душе. Я вспоминаю, что есть на свете чистый воздух и прозрачная речка, молодая трава и зеленое дерево, живой цветок и поющая птичка, и что небо не всегда облачно, и что на нашей многострадальной Земле не так уж много грязи и зловония, как это кажется авторам тех анонимок... Эти письма следовало бы сжечь, но - увы! некоторые из них содержат правду. Их нужно проверить. Вот еще письмо. Оно касается лично меня.

"Уважаемый "министр"!

(Слово "министр" почему-то в кавычках.)

Не думайте, что на свете нет правды и зло не наказывается. Придет в ваш черед, увижу я и вашу жену с "передачей" в руках у дверей "губернской"! Чингисхан и Тамерлан - и те не причинили Грузии столько зла, сколько творите вы! Тюрьмы полны грузин! О чем вы думаете! И вы называете себя грузином?! Подобного вам "грузина" следует убить как собаку!"

"Судьба". Так подписан этот грязный пасквиль.

Слепец! Неужто он не понимает, что я - министр внутренних дел республики, за мной - войска, оружие, закон. У меня мощный институт современных средств розыска, уникальные экспертные лаборатории. Я могу за один день установить личность этого глупого анонимщика и...

Я сжигаю письмо в пепельнице. Бумага горит, тлеет, и легкие хлопья пепла, словно мотыльки, начинают кружить в воздухе.

Я нажимаю кнопку электрического звонка. Входит секретарша.

- Тиночка, возьми почту и захвати заодно пепельницу, вытряхни ее как следует...

- Вас ожидает какая-то пожилая женщина...

- Кто такая?

- Чья-то мать.

- Мать? Пусть подождет немного.

- Она давно ждет.

- Что ей надо?

- Она хочет видеть вас! - улыбается девушка.

- Чему ты улыбаешься?

- Все они хотят видеть вас. Я спрашиваю - "по какому делу?" Они отвечают одинаково: "Об этом я скажу самому министру!"

- Пусть войдет.

В кабинет вошла седая, но довольно еще моложавая и очень симпатичная женщина в старом коверкотовом плаще, с синей в белую крапинку косынкой на шее. Я привстал, поклонился и сел. Женщина ответила исполненным достоинства кивком головы. Лицо, весь облик женщины показались мне знакомыми. Боже мой, где я мог ее видеть?

- Садитесь, пожалуйста!

Женщина приблизилась к длинному приставному столу и присела на крайний стул. На лице ее - грустном и гордом - ясно отражались следы страданий и душевной борьбы; видно было, что она долго колебалась, прежде чем решилась прийти ко мне, - такие люди редко, разве только в исключительных случаях, идут к кому-нибудь с просьбой. Женщина волновалась. Левой рукой она комкала платок, а ее лежащая на столе правая рука с двумя пожелтевшими пальцами заядлой курильщицы заметно дрожала.

- Что вам угодно, уважаемая? - спросил я.

- Я пришла по поводу моего сына, - ответила женщина. И голос ее дрогнул, рот покривился.

Я быстро поднялся, поставил перед ней стакан с водой и положил пачку сигарет.

- Вот, пожалуйста, выпейте воды, закурите, успокойтесь и потом расскажите все. Только не надо плакать, иначе ничего у нас не получится.

Женщина отпила воду, но к сигаретам не притронулась.

- Кто вы? - спросил я.

- Я мать Зазы Накашидзе.

- Заза Накашидзе... Заза Накашидзе... Мой тезка... Не могу припомнить такого... Что же с ним приключилось?

- Мой сын арестован в связи с убийством в ресторане...

- А-а-а, убийство в "Мечте". Нашумевшее дело... Как вас величать, уважаемая?

- Анна, Анна Накашидзе.

- Мне кажется, уважаемая Анна, слово "в связи" в данном случае неуместно... по отношению к вашему сыну...

- Вы правы, сын мой!.. Простите, что я так обращаюсь к вам.

- Ради бога!.. Продолжайте.

- Мой мальчик действительно не связан с этим делом... Он просто присутствовал при этом... убийстве.

- Так говорит каждая мать и каждый обвиняемый, если он не схвачен с ножом или с револьвером в руках.

- Я знала, что именно это услышу от вас... Знаю, что каждая моя фраза и каждый ваш ответ будут безнадежно шаблонны...

- Что же нам делать?

- Вы должны поверить моему честному слову... Моему и моего мальчика.

- А как быть с показаниями восьми свидетелей и заключением следователя, которые, кроме честного слова, подкреплены еще и фактами?

- Я понимаю вас, уважаемый товарищ министр, но поймите и вы: мой сын - не фреска, которую можно закрасить, а затем нарисовать заново.

- Как вы сказали?

- Человек - не фреска, которая смотрится лишь в одной плоскости. Человек - это скульптура, которую следует обозревать с той точки, с которой она воспринимается всего лучше, всего красивее.

- Вы правы, уважаемая Анна, но убийство, совершенное в ресторане, это не искусство и тюрьма - не выставочный зал.

- Ответ остроумный, но неверный. Если воспитание человека искусство, то человека следует рассматривать как произведение искусства.

- Но почему вы думаете, что ваш сын - произведение искусства, а я, мои сотрудники и свидетели - толпа профанов, тупо глазеющая на экспонаты выставочного зала?

- Я имела в виду не вас. Но ваш следователь Гагуа действительно может оказаться в роли профана, ничего не понимающего в искусстве...

- Почему?!

- Потому что ему не хватает именно того, в чем так нуждается мой сын.

- То есть?

- Человеколюбия, вдумчивости и терпения.

- Чем же тогда располагает, по-вашему, Гагуа?

- Одним Уголовным кодексом.

• Предыдущая
• 10/35
• Следующая