На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 96

— Немедленно?

— Так точно!

Гречка выбрался из теплого мешка и пошел вслед за радистом в смежную комнату. Прочитав радиограмму, он расстелил на столе карту, отыскал обозначенную высоту. Батюшки мои! Это и в самом деле в горах, в тайге. Отсчитали расстояние — не менее семидесяти километров!

— Нет, немедленно выйти не можем.

— Так прикажете и передать? — спросил радист.

Гречка заколебался.

— Погоди-ка, я сбегаю к председателю колхоза.

Вернулся он уже под утро.

— Подъем! — скомандовал солдатам. — Быстро по саням!

Возле сельсовета стояло восемь конных упряжек — целый санный поезд. Ржали кони, суетились люди, заливались лаем собаки. Солдаты, выбегая из сельсовета, волокли к саням свои котомки и лыжи, расспрашивая друг друга, что произошло.

— Скорее, скорее! — подгонял их Гречка.

И вот санный поезд вылетел за околицу села, помчался по снежной равнине.

Ветер как будто отпустил немного. Мело, но уже не с прежней силой. Брезжил рассвет. Слева чернели отвесные берега реки, глухо шумел густой лозняк. Кое-где из серой мути выплывали купы деревьев. По сторонам дороги стояли заснеженные стога сена.

Гречка ехал на передних розвальнях. Рядом, попыхивая трубкой, лежал местный охотник, пожилой человек с густой окладистой бородой. Он вызвался быть проводником, заявив, что ему знакома каждая зверина тропа, а только тропой и может пройти человек в тайге.

Небольшая гнедая кобыла живо тянула сани; она будто понимала, что терять времени никак нельзя, что где-то в горах затерялась человеческая жизнь… В ложбинах, увязая по колена, а то и по брюхо в снег, лошадка все так же живо гребла всеми четырьмя ногами, карабкалась, как жук. А вслед за ней карабкались еще семеро таких же жуков — гнедых, черных, серых. При взгляде на них у Гречки что-то теплое разливалось по сердцу. Он просил у председателя колхоза две подводы, а тот пригнал целых восемь. Когда по избам разнеслась весть о летчике, который ждет в тайге помощи, колхозники без всяких уговоров бросали теплые избы и бежали к конюшне, чтобы как можно скорее снарядить лошадей на розыски летчика.

«До чего ж они благородны, эти простые люди, сидящие на розвальнях вместе с солдатами!» — благодарно думал Гречка.

Ехали все время вдоль реки, той самой реки, по которой, только с другого берега, шел на лыжах капитан Телюков. Он оставил хижину еще до рассвета, чтобы успеть к вечеру добраться до Коряковки. У одноглазого не дрогнула рука содрать с летчика за ночлег и за лыжи кругленькую сумму… Но Телюков не жалел денег. На лыжах идти было значительно легче. Теперь он чувствовал себя в полной безопасности, пел песни, мечтал о встрече с Ниной. Как счастлива будет она, узнав, что этот негодяй Антон жив, что ее теперь уже не за что судить, что ей уже ничто не угрожает.

Телюков спускался в балку, по склонам которой чернел кустарник, как вдруг в утренней мгле показалась первая подвода. За ней еще одна и еще… Целый обоз! Он повернул навстречу, чтобы спросить, далеко ли еще до Коряковки, и обомлел от неожиданности. В небо взлетела зеленая ракета. Кто-то спрыгнул с передних розвальней и побежал навстречу. Ба! Да ведь это Максим Гречка!

— Максим, друже!

— Товарищ капитан!

Они обнялись.

— Чертяка, дай я тебя поцелую.

— Вы живы… А мы за вами…

Их окружили со всех сторон солдаты и колхозники. Неожиданно Телюков очутился в объятиях пышной розовощекой женщины в черном кожушке с ярким узором на узком вороте. Она, как видно, тоже не против была поцеловать летчика.

— Да ты не стесняйся, соколик, поцелуй и вдовицу.

В толпе расхохотались.

— Целуй, целуй его, Марфа! — крикнул кто-то из мужчин.

— Помалкивай, дурак, я впервые вижу живого летчика. Тебе этого не понять!

— Тащи его к себе в сани!

Женщина и вправду не выпускала летчика из своих цепких объятий.

— Ну, что ж теперь делать? — шутили колхозники. — Может, и свадьбу справим, а? Вот бы здорово!

Только сейчас Телюков увидел Рыцаря, который бешено вертелся у ног. Он поднял его, прижал к себе. Потом достал из сумки кусок козлятины.

— На, получай за верную службу!

Рыцарь на лету поймал кусок мяса.

Гречка разыскал радиста и приказал ему немедленно связаться с «Тайфуном». Вскоре он диктовал радиограмму: «Телюков найден. Жив, здоров. Находимся в селе Коряковка. Техник-лейтенант Гречка».

С песнями и шутками обоз повернул назад.

Начальник штаба дивизии полковник Вознесенский — человек солидный. Мелкие интриги — не по его части. На сплетни Гришина — а в том, что это были сплетни, он не сомневался — махнул рукой. Паутина. Дунул — она разорвалась. И не таков Поддубный, чтобы не выпутаться из этой паутины. Скрутить его в бараний рог можно лишь веревкой, и вот конец этой веревки теперь в его руках: потеря самолета. А причина потери? Недисциплинированность летчика Телюкова. А кто обучает и воспитывает летчиков в полку, кто отвечает за дисциплину в первую голову? Командир полка!

Теперь он, Вознесенский, имеет полную возможность сполна посчитаться с обидчиком, ответить ему на вопрос: для кого в комнате боевого управления КП поставлен стол — для дипломата или солдата?

И Вознесенский начал действовать. Главное для него состояло теперь в том, чтобы собрать факты, на основании которых командиру полка подполковнику Поддубному можно было бы объявить в приказе служебное несоответствие. Эти факты мог дать летчик. Выгораживая себя, он вольно или невольно впутает командира. Ведь каждому своя рубашка ближе…

Таким образом, не случайно Телюков, подобранный вертолетом в селе Коряковка, первым делом очутился в кабинете начальника штаба дивизии.

— Ну, докладывайте, что случилось с вами в полете, капитан, — сказал начштаба после того, как летчик представился ему.

Поправив очки на переносице, начштаба потянулся рукой к чернильному прибору, раскрыл блокнот.

Телюков говорил правду, ничего не утаивая, ничего не добавляя.

— Гм… Выходит, что во всем происшедшем виноваты вы один? — разочарованно протянул начштаба. — Плохо, капитан, очень плохо. Вам придется держать ответ, возможно, даже в судебном порядке. За вами уже целый ряд нарушений летных правил. Во-первых, вы обязаны были доложить о подвесных баках, а вы этого не сделали. Во — вторых, какое право вы имели гнаться даже а явным самолетом-нарушителем без разрешения, без команды с КП? И вот результат налицо: загублена боевая машина. А может, вы все-таки докладывали про аварию с подвесными баками? — допытывался полковник. — А ну, подумайте.

— Нет, товарищ полковник, не докладывал.

— Командир полка был на СКП, когда вы вылетали?

— Так точно!

— А вы и словом не заикнулись о баках?

— Нет, товарищ полковник. Не хотел, чтобы меня завернули.

— И про помпаж не докладывали?

— Не докладывал. В этом не было нужды.

— А подготовку к боевому дежурству проходили?

— Так точно!

— Кто конкретно проводил с вами подготовку?

— Сам командир полка.

— Он напоминал вам о том, что необходимо сообщать об отрыве подвесных баков?

— Не помню. Кажется, нет, но при каждой аварийной ситуации… Да ведь это известно любому летчику.

— Ага, значит, о подвесных баках речи не было? — уцепился за эту фразу начштаба.

Телюкова начинали раздражать эти наивные наводящие вопросы.

— А чего бы мы о них говорили? Сколько служу в полку, не знаю случая, чтобы подвесные баки сорвало.

— Вот так оно и получается: давно гром не гремел, забыли, когда перекреститься надо.

— Ничего мы не забыли, товарищ полковник! И если искать виновника, то это именно я. Заслуживаю — судите. Только я почти уверен, что сбил нарушителя границы.

— Почти! — съязвил начальник штаба. — В военном деле слово «почти» — пустоцвет.

— Я точно взял самолет в прицел, вот так, — Телюков показал на пальцах.

— Да, но кто докажет, что вы сбили бомбардировщик? Спикировал? Да ведь неизвестно, упал он или попросту ушел. А вот свой самолет погубили — это уже факт. И терять свои самолеты для того лишь, чтобы прогнать нарушителя границы, — это, знаете, далеко не подвиг. Вам определенно придется отвечать. Перед трибуналом. Понимаете?